Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » От приглашения в цветник нельзя отказаться. Градара. 23 марта 1495 года » Ответить
От приглашения в цветник нельзя отказаться. Градара. 23 марта 1495 года
Лукреция Борджиа:
Ответов - 29, стр:
1 2 All
Лукреция Борджиа: Утро было ранним, ясным, солнечным и теплым. И если для мужчин, собравшихся в Градаре, это было причиной заняться делами и переговорами с утра пораньше, то женская, то есть прекрасная, половина замка решила отправиться на прогулку. Во дворе градарского замка сейчас шли приготовления - седлали лошадей, собирали повозки и паланкины, сносили корзины с вином и провизией. Дамы готовились, тщательно наряжаясь, потому что оба герцоги Сфорца обещали, что присоединятся к гуляющему "цветнику" так скоро, как только это будет возможно. Дамы шептали, хихикали и постоянно намекали друг другу на нечто потайное, деликатное и пикантное. Их радость можно было понять, ведь мужское население замка с прибытием герцога Миланского, посланников из Испании и лиц, их сопровождавших, сильно увеличилось. Любовный флер, и так витавший над двором герцогини Пезаро, сгустился до такой степени, что мужчины и женщины рисковали в скором времени потерять друг друга из вида. Впрочем, они, кажется, были решительно настроены находить друг друга даже в таких усложненных обстоятельствах. Герцогиня с дамами покинула свои комнаты. Лукреция смеялась и казалась беспечной, веселой и счастливой, хотя в глубине души чувствовала себя совсем не так легко и беззаботно, как ей бы хотелось: отношения с мужем были то мирными, то по-настоящему пугали. Сейчас она старалась об этом не думать и, чтобы забыть о неприятном, прислушивалась к болтовне своих дам. Тереза и Феличетта обсуждали испанских посланников. - И мессер Альфонсо совсем не такой строгий и злой, как этот второй, - слышался звонкий шепот Феличетты. - И не такой, как обычно рассказывают об испанцах. Тереза шикнула, сделала страшные глаза и кивнула на герцогиню. Феличетта ойкнула и замолчала. - Я согласна, совсем не такой, - согласилась, не оборачиваясь, Лукреция. - А вон кстати и он. Как странно, что здесь, а не со всеми. Внизу, у лестницы, действительно стоял младший отпрыск адмирала Сицилии. - Дон Альфонсо, а мы только что говорили о вас, и вот вы тут. Разве это не чудесное совпадение?
Альфонсо Энрикес: - Я не верю в совпадения, герцогиня, - маска гордого равнодушия, с которой кастильцы, казалось, появлялись на свет Божий прямиком из чрева матери, сменилась ласковым выражением. - Как добрый католик, насколько я смею называть себя таковым, я обязан вознести хвалу Провидению, ниспославшему столь радостную встречу. Альфонсо протянул руку, помогая Лукреции сойти с лестницы, и тут же коснулся ее губами. Опытный женолюб вновь сумел почувствовать, сколь тонка и нежна была ладонь прелестной хозяйки, оценил аромат притираний, свежесть кожи и восхитился волосами, отливавшие золотом на молодом весеннем солнце. В сочетании с изысканными манерами и умом все это делало папскую дочь столь желанной, что посланник начинал пугаться собственных порывов, еще никак не проявившихся вовне, но уже беспокоивших прозорливого дона Мануэля. Его подопечный мог выбирать и перебирать дам свиты и не сомневаться, что вероятность отказа окажется невелика, но стоило ли довольствоваться жаворонком, когда на расстоянии вытянутой руки пролетала райская птица?.. - И какие мои грехи стали предметом обсуждения, позвольте поинтересоваться? Право, не настолько успел я провиниться в вашем гостеприимном городе. Но я готов покаяться, и немедленно, но при единственном условии - если исповедь примете вы, - Энрикес негромко рассмеялся. Посольская деятельность начинала ему нравиться. Не считая шторма, в который они попали при переезде с Сицилии, ничто не омрачало миссии Гонсалеса и настроения его юного спутника. После изрядной качки, во время которой Альфонсо поочередно успел проклясть воды морские, всех чертей и их рогатых сородичей, а после истово покаяться в распутстве, пьянстве и богохульстве, а также грехах, о коих он не ведал, жизнь заиграла новыми красками. В Романье же солнце воссияло еще ярче, стоило кастильцу воочию узреть сестру Хуана, слухи о которой уже достигли Иберии.
Лукреция Борджиа: - И, как истинный католик, вы, конечно, не будете противиться Провидению, не так ли, дон Альфонсо? Она еще не успела узнать своего недавнего родственника достаточно хорошо, ведь он приехал только накануне, и общение испанских посланников и герцогов Пезаро было по большей частью слишком отстраненным, полным пышных и взаимных словословий. Лишь поздно вечером, незадолго до того, как в замке воцарилась ночь, разговор стал менее принужденным. Но Альфонсо ей успел понравиться. Во-первых, его она могла бы хорошо порасспросить о брате, и этого уже было достаточно, чтобы она была расположена к нему. А во-вторых, он был приятным во всех отношениях собеседником, веселым, без всякой лишней серьезности и заносчивости. Такие люди способны вдохнуть жизнь в самую скучную затею, а любое сборище сделать веселым. Вот и сейчас, стоило ему подойти, как дамы закраснелись и радостно захихикали, и сама атмосфера пропиталась куртуазностью. - Я, конечно, не Провидение и даже не исповедник, но все-таки увлекаю вас за собой. Они как раз оказались в центре замкового двора, и Лукреция посмотрела на окна, за которыми находились покои ее мужа и где сейчас должны были собраться все. Ее ничуть не смутило, что Альфонсо почему-то оказался не там, а на лестнице, как будто поджидал ее. Ее не интересовали тонкости переговоров - пусть участники заботятся о них сами, а вот за судьбу грядущей прогулки она переживала. - Мы как раз говорили, что почти ничего о вас не знаем, поэтому и ваши грехи нам неизвестны. Но если вы присоединитесь к нам и отправитесь на прогулку в рощу, находящуюся совсем недалеко отсюда, то у нас появится возможность узнать все как следует. Ну как, дон Альфонсо, вы не возражаете против вашего похищения?
Альфонсо Энрикес: - Сдаться в плен я готов добровольно, - отозвался Альфонсо, - и выложить все как на духу. Только, умоляю, не будьте слишком суровы к бедному страннику, ибо он совершенно безоружен перед вами. Он готов был отблагодарить Лукрецию уже за то, что своим приглашением она избавила его от скучных разговоров, грозивших уморить его до обеда. И добро бы все это словоблудие приводило к чему-то существенному, но пока переговоры напоминали целомудренные танцы, которые позволительны невинным девицам и не допускают чересчур вольных движений со стороны их кавалеров. Энрикес еще не осознал в полной мере, как распределялись роли на нынешнем дипломатическом балу, но чувствовать себя девственницей под похотливыми взглядами опытных сластолюбцев ему вовсе не хотелось. Даже дону Лоло он не желал подобной участи, надеясь, что арагонская изворотливость способна противостоять италийскому коварству. - Итак, с чего мне начать, монна? Приказывайте. Смешки девиц действовали на кастильца ободряюще, равно как и неподдельная приветливость владелицы Пезаро. Во всяком случае, ему совершенно не хотелось верить в то, что дочь Александра VI, такая юная и прекрасная, измыслила нечто недоброе в этот час.
Лукреция Борджиа: - Неужели я похожа на сурового исповедника? - воскликнула Лукреция в притворном изумлении. - Что же, тогда мне надо разочаровать вас в этом впечатлении. Она кокетничала, и не скрывала этого. Что может быть лучше новых лиц? Особенно если это мужчина, который молод, хорош собой, не демонстрирует никакой отстраненности и не держится на слишком почтительном расстоянии? Пребывание в положении хозяйки герцогства и замка Градары лишило ее некоторой непринужденности в общении со всеми. Ни один придворный не забывал о том, кто она. А те, кого поспешная молва старалась записать ей в любовники, были скорее пажами, чем приближенными. Так что теперь дон Альфонсо был долгожданным посланником - в нем не было почтительности большей, чем воспитание требует от мужчины по отношению к женщине. И еще с ним можно было говорить по-испански. Это напоминало о доме, о семье и - дарило возможность оставаться непонятой теми, кому речи не предназначались. Дамы это уже услышали, и теперь неловко переглядывались, чувствуя себя лишними и глупыми. Одна юная Феличетта еще смотрела с любопытством больше, чем с недовольством. - Похищение так похищение... Чтобы вы не сбежали, дон Альфонсо, я попрошу вас занять место рядом со мной в паланкине, - Лукреция рассмеялась. - Ну хорошо. Меня разбирает любопытство, и я не хочу ждать начала разговора, а это придется сделать, если вы поедете верхом... Хуан писал, что только вы являетесь приятным исключением в постоянной скуке и помогаете ее развеять. О ваших похождениях, говорят, слава идет по всей Гандии. - Лукреция сделала вид, что хмурится, и снова рассмеялась. - Только не пугайтесь, пожалуйста, я даже не думала ругать вас. По крайней мере, пока.
Альфонсо Энрикес: - Что же мне сделать, чтобы в дальнейшем избежать грозной отповеди вашей милости? Помимо путешествия в паланкине, разумеется. Альфонсо окончательно почувствовал себя как рыба в воде, ибо разговаривал нынче не с сиятельной герцогиней и дочерью понтифика, а с родственницей, едва младше него самого, красавицей, вызывавшей в нем естественное для молодого мужчины влечение, одновременно избегая своих почетных, но таких утомительных до тоски обязанностей. - Надеюсь, вы простите меня за все то, что я успел натворить до прибытия в Градару и благословите на жизнь новую, возвышенную и чистую. Вы нисколько не походите на исповедника, монна Лукреция, но, Небеса мне в свидетели, со времен моего первого причастия вы первая, кому хочется излить душу. По чести, изливать было нечего, кроме страстного желания поскорее заключить герцогиню в объятия, мысленно послав к дьяволу и ее хмурого супруга, и дона Лоло, и всю дипломатию на свете. Однако подобное начало отношений казалось кастильцу вполне удачным, ибо провоцировало если не к полному доверию, то, по крайней мере, некоему подобию оного. А дальше... дальше приходилось полагаться лишь на удачу и его собственное умение склонять прелестниц к греховным помыслам и действиям. Придержав расшитые золотом шелковые занавеси, Энрикес помог папской дочери усесться в паланкин, после чего последовал за ней, оказавшись посреди подушек, мягких и приятных на ощупь. - Черт бы тебя побрал с твоей скотиной, - тихо процедил сквозь зубы Пьетро, держивавший под уздцы скакуна испанского посланника. Лиссандро, холеный вороной жеребец андалусийских кровей, уже успел до смерти надоесть ему недовольным фырчаньем, к тому же непредвиденное обстоятельство в виде путешествия дона Альфонсо в компании герцогини лишало слугу возможности сбежать в кухни, чтобы в укромном уголке без слов выразить свое почтение миленькой Нунче, отвечавшей за ощип кур к хозяйскому столу.
Лукреция Борджиа: - Прежде чем простить вас, я должна узнать, за что, - кокетливо напомнила Лукреция. Заняв место в паланкине, Лукреция уютно устроилась на подушках и приготовилась к "исповеди". Она не догадывалась о всех желаниях Альфонсо, их силе и характере, но некоторый блеск в глазах и очевидное удовольствие и готовность согласиться на прогулку очевидно говорили, что ему нравится ее общество. Конечно, это было приятно. Что может быть лучше легкого ухаживания, взаимной симпатии и небольшого головокружения, которые все вместе и каждое по отдельности, конечно, если не забываться слишком, добавляют в жизнь немного пикантности и... позволяют чуть отвлечься от мрачных мыслей о сложностях супружеской жизни. Лукреция поняла, что ей опять, впервые с момента ссоры с мужем, стало весело и появилось легкое предвкушение приятного времяпровождения. - Итак, я хочу узнать о ваших приключениях с Хуаном из первых уст. Признайтесь, вам нравится кружить головы, и теперь, когда вы здесь, в Гандии по вам вздыхает не одно разбитое сердце?
Альфонсо Энрикес: - Монна, как может добрый христианин шутить подобными вещами? - торжественно-скорбный тон Энрикеса соответствовал высокому содержанию его слов, однако глаза откровенно смеялись. - Да и присутствие доньи Марии, моей почтенной сестры и герцогини Гандийской, равно как и моего старшего товарища, дона Мануэля Гонсалеса, этих истинных образцов нравственности и добропорядочности, лишь укрепляет молодое и неопытное сердце в благих помыслах. Долее сдерживать улыбку гость владелицы Пезаро был не в состоянии. Если бы отец все же последовал традиции и отдал младшего отпрыска в бенедектинцы или, в лучшем случае, выстриг ему тонзуру для получения бенефициев при каком-нибудь богатом кафедральном соборе, кое-как со своими обязанностями отец Альфонсо справлялся бы, а томно-мечтательный взгляд, каким он нынче одаривал Лукрецию, лишь способстствовал бы его успеху среди прихожанок. - Но раз у нас исповедь, - вздохнул он, не переставая улыбаться, - придется мне покаяться во всем. Грешен, монна, грешен, что не желал исполнять свой долг перед короной и надеялся, что участь посланника достанется брату вашему Хуану. Каюсь, что нынче рад тому, что выбор дона Фердинанда, моего высокочтимого сеньора и государя, пал на вашему смиренного слугу, ибо лишь благодаря его воле сумел я припасть к вашим стопам. Воплотить сказанное было не слишком удобно, мерно раскачиваясь в паланкине, да и чересчур смело выглядели бы действия молодого человека, еще не добившегося больших милостей от столь дорогой его сердцу дамы, а посему пришлось ограничиться целованием рук, менее торжественным, чем при представлении послов герцогине, и более чувственным, чем при недавнем приветствии на глазах у стайки дам из свиты. - Ваш брат, монна Лукреция, пребывает в добром здравии, но очень скучает, как по вам, так и по Италии. И теперь я понимаю, отчего сердце его не может обрести покой в землях своих предков.
Лукреция Борджиа: При упоминании брата перед глазами у Лукреции все поплыло. Пышный полог, едва раскачивающийся от равномерного движения при полном почти отсутствии ветра, завертелся мелькающим в бешеной пляске платком, просвечивающее в прорези ясное голубое небо как будто потемнело, накатило удушье. - Хуан... Хуан мог приехать? Он мог стать посланником короля Фердинанда? О... как это... как любопытно это узнать. Смятение было таким сильным, что Лукреция была счастлива, что дон Альфонсо склонился сейчас над ее руками и поэтому не видит ее лица. В другое время его поведение, наверное, смутило бы ее, и она бы, возможно, нашла его обхождение уже совсем вольным, а слова - двусмысленными, но теперь она едва могла думать об этом, тем более оценивать и рассуждать. Он не видел, как она взволнована, и это уже было хорошо, потому что даже от очень любящей и скучающей по брату сестры мелькнувшая в глазах тоска была слишком сильной, а охватившее ее волнение чересчур пылким. Чтобы не упасть, Лукреция поспешно вцепилась в руки Альфонсо. Несколько глубоких вдохов... - Простите, здесь слишком душно. Я почувствовала себя нехорошо, - извинилась она, неловко и смущенно улыбаясь. Надо было думать, что хорошо, что Хуан не приехал. Они могли на время позволить безумству победить. Здесь это невозможно скрыть. Надо было так думать, и невозможно было так думать. Надо... - Я прощаю вам этот грех, дон Альфонсо, - совладав с собой, Лукреция возвращалась к непринужденной болтовне. - Наверняка он был вызван тем, что под влиянием сестры и дона Мануэля, которое вы только что упомянули, вы опасались Италии, считая ее слишком легкомысленной. Теперь вы знаете, что это обвинение несправедливо, не так ли? И все-таки показалась ей теперь запоздало в словах Альфонсо пикантная двусмысленность или это она себе придумывает?
Альфонсо Энрикес: Двусмысленность же возникла там, где Лукреция вовсе не предполагала приправить ею беседу. Пальцы герцогини сжали его ладонь слишком сильно, в глазах промелькнуло смятение, и он заметил это, а дыхание на миг участилось. Все это Альфонсо, разумеется, принял на счет собственной неотразимости, до сих пор позволявшей ему непринужденно заглядывать в альковы кастильских, арагонских и каталонских красавиц, а также подивился повышенной чуткости девушки, уловившей, как ему показалось, покамест не слишком откровенный призыв распалявшегося в своем желании мужчины. - Совершенно несправедливо, монна, - голос посланника сделался серьезен, как и выражение его лица, всматривавшегося в Лукрецию, словно пытаясь обнаружить на нем следы недавнего порыва. - Я счастлив, что нахожусь здесь, подле вас. И, признаться, готов отказаться от всех своих титулов ради служения вам. Следовало предложить остановить носильщиков и прогуляться в тени, но так они бы оказались на виду у всех, а здесь, за трепещущими от легких порывов утреннего ветерка занавесями, у Альфонсо было больше шансов явить жене Джованни Сфорца свои чувства. - Ваш брат много поведал мне о вас. Он всегда выражался столь тепло и радостно, что я заочно был покорен красотой и добрым нравом вашей милости, но даже красноречие герцога Гандийского не способно в полной мере отразить то, что Господь Бог ниспослал мне в безмерной щедрости Своей. Итальянское солнце ли действовало на него, тосканское вино, поданное к завтраку, царивший повсеместно непринужденный дух, разительно отличавшийся от суровых нравов Толедо и Сарагосы, а может, это дурман духов Лукреции делал свое дело, но Энрикес постепенно терял голову. Выдержка, помогавшая ему добиваться тех, кто казался недоступным, изменяла ему, и стоило невероятных усилий, чтобы не немедленно поддаться искушению и не заключить в объятия сидевшую напротив него красавицу. - Вы одной своей улыбкой способны прогнать страхи и внушить любовь ко всему, что связано с вами.
Лукреция Борджиа: - Дон Альфонсо! - тихонько вскрикнула Лукреция. Немного успокоившись от целой бури чувств, нахлынувшей от неожиданного известия и тем заставшей ее врасплох, герцогиня, хоть и с небольшим - непростительная оплошность - но все-таки опозданием поняла, что стоит за всеми комплиментами и восхищением младшего из сыновей адмирала Энрикеса. Поняла и была немало удивлена. Не самим восхищением, а той откровенностью и поспешностью, с которыми он его демонстрировал. Только вчера он прибыл в Градару в составе посольства, и вот уже проявляет завидную смелость. Любого другого ждал бы достаточно твердый отпор, а может, и отповедь, с которой хозяйка герцогства, помнящая о своем положении и своем долге, запрещающими легкомысленность (по крайней мере такую поспешную и неосмотрительную), просто обязана была обратиться к пылкому поклоннику прямо сейчас, пока он не зашел совсем далеко. Но Альфонсо нравился хозяйке Градары, и ей казалось, что он, кто напоминает ей о брате, может стать ее другом и спасителем от горестных мыслей. Она хотела только остановить его, но не заставлять чувствовать себя оскорбленным или пристыженным. - Дон Альфонсо, - Лукреция говорила нежно, но с необходимой твердостью. - Право, вы смутили меня таким восхищением. Неужели всего один день знакомства уверил вас в том, что мой брат не преувеличил? Пожалуйста, - она замолчала, постаравшись придать лицу кокетливо умоляющее выражение, - совсем скоро мы приедем на место, где нас ждет завтрак. Не спешите разменивать приятную беседу на двусмысленные разговоры.
Альфонсо Энрикес: То, что дон Энрике, его отец, в шутку называл разведкой боем, показало, что Лукреция - дама приличная, несмотря на все слухи, окружавшие ее семейство. Это и радовало Альфонсо, ибо укрепляло его вожделение, и одновременно заставляло испытывать досаду, поскольку времени в Градаре ему вряд ли было отпущено достаточно, чтобы бороться с женской добропорядочностью. Впрочем, утешал себя он, не догадываясь об истинных побуждениях герцогини, ее мягкая отповедь оставляла надежду неловкому кабальеро. Он не был с позором изгнан из паланкина и с ним даже продолжали любезно беседовать, а значит, все еще впереди. - Простите, монна, - стыдливо опуская взгляд, пролепетал кастилец. Надобно сказать, нежный румянец, вмиг появившийся на его лице, словно он и вправду раскаивался в своей чрезмерной горячности, делал его еще более благообразным. Однажды это едва не сыграло с ним весьма дурную шутку, воспоминания о которой до сих пор заставляли молодого посланника вздрагивать и хвататься за кинжал при малейшем намеке в собственном отношении на португальские нравы, издавна цветшие пышным цветом и в Италии. - Я нисколько не желал оскорбить вас, ибо издавна безмерно восхищаюсь вашей милостью. К счастью, Хуан избавил его от подробностей своих отношений с Лукрецией, но если бы хмель все же заставил бы герцога Гандийского разоткровенничаться о вопросах кровосмешения, возможно, это лишь усилило бы интерес его шурина к прекраснейшей из отпрысков понтифика. - Чем я могу искупить свою вину? - голос Альфонсо звучал все так же кротко.
Лукреция Борджиа: Альфонсо казался таким по-настоящему растерянным и полным раскаяния, что Лукреция невольно рассмеялась и поняла, что совершенно на него не может сердиться. Если он и был настолько безрассуден, что проявил неподобающие ситуации пыл и настойчивость, то это, конечно, потому что увлекся (а какая женщина обидится на то, что мужчина позволил себе вскружить голову?), из-за слухов об итальянских нравах (тут Альфонсо совсем не виноват) и потому, что был заинтригован рассказами ее брата. При мысли о Хуане у Лукреции перехватило дыхание. Ей хотелось сказать Альфонсо: "Вы будете оправданы, если как можно больше расскажете мне о моем брате". Но - странное дело - ей было бы так легко сказать это, относись она к нему по-другому. Что может быть более естественным, чем расспросы сестры? Но Лукреция, за расспросами которой стояло бы не только обычное любопытство, но и события, внушающие ей чувство вины и являющиеся грехом, боялась, что выдаст себя. Ей казалось, что уже одно то, как она произносит имя брата, открывает собеседнику ее страшную тайну, что назови она только имя герцога Гандийского, как Альфонсо сразу все поймет. - Я придумаю вам страшное наказание, дон Альфонсо. Вы пообещаете мне, что будете мне другом, и после этого разговора не вздумаете избегать меня. Таким образом Лукреция обратилась с просьбой, которой в равной степени стоило отказать и в оригинальности и в возможности ее исполнить. Впрочем, она искренне хотела первого и заблуждалась относительно второго, и поэтому ее сложно было упрекнуть в неискренности. Между тем, мерное покачивание носилок вдруг прекратилось. Лукреция раздвинула занавесь паланкина. На весенней лужайке, раскинувшейся в кружевной тени оливковых деревьев, были расстелены покрывала, на которых стояли корзины с вином и всякими припасами. - Какая чудесная картина. Я хочу поскорее оказаться там.
Альфонсо Энрикес: Он был прощен, но отныне следовало соблюдать осторожность, ежели он намеревался снискать успех. Лукреция казалась искренней, но не стояло ли за ее радушием отменное воспитание, призывавшее прятать раздражение и гнев, или, того паче, за ее улыбкой и ласковым взглядом не таилось пресловутое коварство Борджиа? Сталкиваться с последним, впрочем, Альфонсо не доводилось, и он начинал думать, что все это не более чем дурная выдумка злопыхателей удачливого валенсийского семейства. - Ваше желание - закон, монна, - Энрикес проворно спрыгнул на землю и подставил руки, помогая даме покинуть носилки. - Место божественно прекрасно. И в самом деле, открывшееся взору путешественников было похоже на райские сады Альгамбры, которые нечестивцы мавры уподобили Эдему, однако урбинские пейзажи явились плодом трудов божественного Провидения, а не искусной руки садовника. Поля утопали в зелени, и даже редкие ранние цветы то здесь, то там разбавляли господство весенней свежести пестрыми красками, что уже предвещали лето. - Вашей милости не о чем беспокоиться, - заверил герцогиню Альфонсо, вновь кротко опустив ресницы и тем самым заверяя ее в собственной благонамеренности.
Лукреция Борджиа: Завтрак в роще оказался таким, как Лукреция и хотела, чтобы он получился, и даже лучше, благодаря присутствию Альфонсо. Деревья, в тени которых были расстелены покрывала, дарили прохладу, вино - приятную расслабленность и особенную живость разговору, солнечные блики - радость и весеннее предвкушение. Разговор тек неспешный, приятный и интересный. Дон Альфонсо, как Лукреция и просила, не давал теперь волю своему пылу, и если и выражал восхищение, то не позволял ему переступить черту приличия. Они говорили то по-испански, и тогда придворные дамы начинали дуться и расстраиваться, то по-итальянски, и тогда болтовня становилась шумной и особенно непринужденной. Лукреция расспрашивала об Испании, но мало о брате, зато много о его жене, Марии Энрикес, которую в разговоре называла "моя дорогая сестра", но на самом же деле считала счастливой соперницей, и каждое слово о которой ловила с жадным вниманием. Потом дамы, как всегда, затеяли поэтические состязания, и каждая хотела произвести впечатление на гостя. Потом говорили о Градаре, и Лукреция рассказала, что только год прошел, как расписали покои в той части замка, которую занимала она, и пообещала обязательно пригласить к себе дона Альфонсо, чтобы показать роспись. Наконец, сморенная вином, едой и пребыванием в тени и покое, Лукреция поняла, что, несмотря на увлекательность разговора, может заснуть, и уже хотела предложить гостю прогулку, как Феличетта, уловив заминку в разговоре, обратилась к ней с предложением устроить игру в жмурки. - Как, прямо сейчас? Здесь? -смеясь, спросила Лукреция, сначала немного удивившаяся, но решившая, что предложение не такое уж и дурное. - Конечно! Это так весело обычно получается! - не удержавшись, Феличетта захлопала в ладоши и бросила лукавый взгляд на дона Альфонсо. - Пожалуйста, мессер, скажите, что вы согласны.
Альфонсо Энрикес: Молодой человек поднялся на ноги, неспешно, будто пробудившийся ото сна кот, что потягивался на солнышке, перед тем как приступить к трапезе. Рукой он машинально оправил дублет цвета палой листвы и проверил, на месте ли кинжал, который с момента прибытия в Италию постоянно носил под одеждой и перед сном клал рядом на подушку. - Разумеется, монна, как я могу отказаться от подобной чести. Во время пикника Альфонсо был смиренен и покорен, аки агнец, изредка позволяя себе явить дамам свой веселый нрав, однако ни в коей мере не нарушая при этом приличий. Он отвечал на все расспросы, шутил и рассказывал истории, позволительные в женском обществе, готов был исполнить любой каприз Лукреции, хотя за его ласковым взглядом и обходительными манерами таилась безудержная похоть. Пребывать в опасной близости от столь очаровательной женщины, юной, свежей, как цветок, с нежным голосом и грациозными движениями, и не сметь прикасаться к ней было слишком необычно для кастильца, поскольку свои желания он привык удовлетворять быстро и беспрепятственно. Заметив на лице красавицы чуть томное выражение, предвестника сиесты, знакомой любому обитателю Иберийского полуострова со времен Геркулеса, Энрикес ощутил нехорошее предчувствие, будто вскоре все его попытки очаровать папскую дочь сойдут на нет. Однако умница Феличетта спасла его от немедленного поражения. - Я верно догадался, что несчастной жертвой, которую станут дразнить нимфы, выпал жребий именно мне? - обратился он уже к герцогине, надеясь, что игра вернет ей бодрость.
Лукреция Борджиа: - Нет-нет, вы догадались совершенно неверно, дон Альфонсо, - шутливо погрозила ему пальцем Лукреция. - Вы совсем не жертва, а настоящий счастливец. Нимфы если и будут дразнить вас, то совсем недолго и больше для того, чтобы игра не закончилась слишком быстро и тем никого не разочаровала. Лукреция подумала, что игра в жмурки по-настоящему прекрасная идея, потому что и впрямь была слишком сморена жарой и вином, а задремать или даже просто показать свое сонное состояние было бы несправедливо по отношению к дону Альфонсо, который совершенно этого не заслужил. Да и затем ли она предприняла прогулку, чтобы та так бесславно закончилась? Герцогиня благосклонно улыбнулась выдумщице Феличетте, которая хоть и проявила излишнюю поспешность и непосредственность, к тому же вмешалась в разговор, но предложение которой все-таки было своевременным и остроумным. Как и следовало ожидать, дамы оживились и захихикали в предвкушении развлечения, и многие многозначительно поглядывали на испанца, тем самым показывая, что вовсе не против, чтобы тот их поймал. Сама герцогиня твердо решила избегать того, чтобы быть пойманной, потому что опасалась оказаться в двусмысленной ситуации, тем более ненужной, если вспомнить недавний разговор с доном Альфонсо, в котором ей пришлось прибегнуть к отповеди. Лукреция попросила одну из дам развязать ей пояс, служивший больше украшением, чем необходимым предметом туалета, и, взяв Альфонсо под руку, увела всю компанию подальше от покрывал и еды, туда, где деревья образовывали как будто специально для игры в жмурки посаженный круг. - Играть будем здесь. Круг покидать нельзя. Дон Альфонсо, опуститесь же пожалуйста, я не могу дотянуться, чтобы повязать вам глаза.
Альфонсо Энрикес: Решивший и далее изображать смиренного рыцаря из старинных баллад, Альфонсо опустился на одно колено перед герцогиней, словно принимая стяг из ее рук, а не готовясь сыграть в невинную игру. К счастью, ни Лукреция, ни кто иной из ее окружения не знал о подвигах, стелившихся за кастильцем покрывалом из распутных слухов, да и догадайся они о любимом времяпрепровождении молодого посла, вряд ли бы кто был удивлен столь обыденными для Италии явлениями. - Монна, умоляю вас, - быстро зашептал Энрикес, пока проворные ручки стягивали узел на его затылке, - позвольте мне еще раз увидеть вас. Клянусь, я не позволю себе ничего предосудительного, но в обществе этих стариков я задыхаюсь, а в вас сразу же почувствовал родственную душу. Откровенно говоря, толком узнать дочь понтифика ему пока не довелось, но ее компания была куда отраднее, нежели нудные беседы дона Мануэля и его коллег, чей возраст, тем не менее, большей частью был еще далек от старости. - Прошу вас. В знак моей дружбы с доном Хуаном.
Лукреция Борджиа: Ловкими, но как будто нарочно медленными движениями Лукреция завязывала узел. Ей было приятно пожелание Альфонсо - и само оно, и тот умоляющий тон, которым оно было высказано. И поэтому она медлила с ответом. Сблизиться с доном Альфонсо - это было искушение, казавшееся вовсе неопасным, и Лукреция была готова ему поддаться. Ведь в результате у нее будет преданный поклонник, приятный собеседник и верный друг, с которым можно забыть обо всех печалях. И может быть, она даже наберется храбрости, чтобы как следует порасспросить его о брате. При упоминании его имени ее пальцы дрогнули, и злосчастная повязка чуть не сползла. Лукреция молчала, потому что вопрошающего с таким горячим смирением следовало немного потомить в неизвестности. Наконец, когда узел был крепким и надежным, а пояс надежно занимал место на глазах дона Альфонсо, оставляя его в полной темноте и делая беззащитным, герцогиня нарушила молчание. - Я же обещала вам показать роспись в моих покоях, а значит... - Лукреция наклонилась и запечатлела на лбу дона Альфонсо нежный поцелуй, - значит, я рассчитываю на то, что наше знакомство будет приятным и не коротким. И просто требую, чтобы вы приходили ко мне. А теперь поднимитесь. Она повернула несколько раз будущую "жертву нимф" вокруг своей оси. - А теперь ищите, дон Альфонсо. Я разрешаю вам поцеловать любую нимфу, которой доведется стать вашей пленницей. Дамы захлопали в ладоши. Поляна между оливковыми деревьями наполнилась визгом и смехом.
Альфонсо Энрикес: Показать росписи в покоях. А значит... Со времен детства, когда сердце все еще верит в не омраченные занудными разоблачениями взрослых чудеса, Альфонсо не испытывал подобного трепета. Или же испытывал, но успел об этом позабыть? Впрочем, нынче это не имело никакого значения, поскольку обещание Лукреции прозвучало для него едва ли не согласием пойти до конца в своей приязни к кастильскому гостю. Разум пытался протестовать, стесняясь скоропалительных выводов, однако природное легкомыслие и усилившаяся под италийскими небесами жажда удовольствий, особенно запретных, диктовали свою собственную волю. Росписи... Заметно приободрившись, Энрикес с удовольствием принялся ловить фрейлин, рассчитывая на скорую и легкую победу, однако те настолько проворно уворачивались от кавалера с повязкой на глазах, что, вместо девичьего стана, обнимать ему приходилось только воздух. То здесь, то там раздавалось хихиканье, которое, вкупе со вниманием прелестниц, благотворно воздействовало на самолюбие молодого повесы. В конце концов, утешал он себя, едва дотронувшись до чьей-то шелковой юбки, ежели герцогиня все же окажется чересчур добродетельна, кто-нибудь из ее окружения, без сомнения, не откажется, вернуть ее родственника на привычный путь порока. - Поймал! Зарумянившаяся Бьянка Полаццо для виду попыталась вырваться из рук посла, но делала это столь неубедительно, что Альфонсо не отказал себе в удовольствии подольше воспользоваться своим преимуществом победителя. Молодое гибкое тело, розовая вода и звонкий смех - славная добыча. Он ослабил повязку и, щурясь от света, взглянул на ту, кому выпал жребий занять его место. Хорошенькая миланка с каштановыми кудрями и длинными ресницами была ничуть не против слегка затянувшейся паузы. - Вы прелестны, монна, - шепнул он ей, готовясь обернуть пояс Лукреции вокруг головы девушки. - И я готов повторить свои слова неоднократно. Бьянка зарделась, однако не от стыда, но вполне довольная подобным признанием. О наличии у нее жениха из числа офицеров гарнизона Пезаро Энрикесу было неведомо, но кого подобный факт мог смутить, когда ссориться с Арагоном Сфорца было совершенно не с руки. Поиски нового ведущего продлились недолго. Девушки по-прежнему со смешками убегали от своей подруги, и Альфонсо, уловивший мимолетную улыбку супруги Джованни Сфорца, великодушно позволил Бьянке поймать себя. Пока пояс одной дамы, от надежды заключить которую в объятия жаркой страсти он ничуть не отказался, водружался на него, он вновь повторил комплименты второй, очевидно наслаждавшейся едва слышными признаниями. - Дамы, прошу вас, не прячьтесь, - со смехом проговорил кастилец, различив возле себя шуршание бархата, - вы повергаете меня в отчаянье! Так чувствовал себя смертный, оказавшийся среди быстроногих нимф. Несмотря на прилежание, с которым он и во второй раз пытался поймать какую-нибудь фрейлину, в его силки угодила отнюдь не трепетная муза, но помесь хитроумного Одиссея и Марса, уже некоторое время неодобрительно взиравшая на деяния своего спутника. - Кто же ты, о дева с ланитами, розе подобными? - рассмеялся Альфонсо, прихватив "нимфу" за рукав. Увы, принадлежал он мужчине.
Мануэль Гонсалес: За себя и Лодовико Моро. - Ну и где же дон Альфонсо? Герцог Миланский, будто не мог придумать шутки поостроумнее, повторил вопрос пару десятков раз за утро. А может, и больше. Мануэль в ответ постно улыбался и бормотал или о беззаботной молодости или о запутанных переходах градарского замка. И то и другое было тоже далеко от изысканного юмора. Испанец чуял, что доброжелательность от италийцев весьма относительная. Да и может ли настоящая соседствовать с недоверием? Лодовико Моро как подобрался весь и ждет подвоха. Даже перед лицом франкской опасности бросаться к арагонцам на шею не спешит. Вежливость натянутая. Дружба еще та дружба. Ладно, не сильно и мешает. Не земли делить собрались. Всех ожиданий, чтобы выступить вместе и чтобы никаких каверз и неожиданностей, пока Карл на итальянской земле. Не очень и на переговоры похоже даже. Лодовико с Мануэлем держался как мог тепло, понимая, что перед ним представитель испанских королей, а не кто-нибудь из самих Трастамере или их ближайших родственников. Гонсалес тоже держался так, что не стыдно. Но где все-таки носит этого Альфонсо? После трапезы было решено присоединиться к герцогине Пезаро, которая со всем своим двором придумала совершить поездку за городские стены. Задумка была правильной: натянутость, проистекающая из недоверия со стороны Сфорца и молчаливой, холодной – как будто они только ведут свой род от Адама, а остальные непонятно, откуда - вежливости испанцев, несколько спала. И разговор, касающийся уже досуга – охоты и прочих развлечений – потеплел и, теперь больше похожий на непринужденную дружескую болтовню, разбавился искренним смехом. - Вот и приехали, кажется, - Лодовико Моро спешился. Из-за деревьев доносился женский визг, смех и хлопки в ладоши. - Дамы в одиночестве не скучают, но пора переловить их всех, - герцог Миланский пригласительно кивнул испанскому посланнику. Гонсалес, тоже спешившись, отправился следом. Поляны, где резвился двор Лукреции Борджиа, достигли в несколько шагов. Она находилась перед ними как в низине, и теперь была открыта взору новоприбывших. - Кажется, нас опередили, - усмехнулся Моро, показывая на мужской силуэт. – Вот где он пропадает. - Да уж, - скрывая досаду, Гонсалес отвернулся от герцога и широкими шагами направился вниз, прямо в руки ничего не подозревающего водящего. При виде его дамы прыснули со смеху и рассыпались в стороны. Конечно, дон Мануэль сразу оказался схваченным беззаботным Альфонсо. - Добрый день, дон Альфонсо, - процедил “дон Лоло”. - А мы о вас вспоминали целое утро, - раздался из-за спины Гонсалеса голос Лодовико Сфорца. – Никак в толк не могли взять, куда вы подевались. Вот правильно говорят: хочешь найти человека, спроси себя, где бы хотел оказаться на его месте?
Альфонсо Энрикес: Дон Мануэль вторгся троянским конем в милое аркадское уединение своего подопечного со стайкой пастушек. Появление же самого Моро - Альфонсо не сомневался, что насмешливый голос принадлежал именно ему, - повергло кастильца в настоящее смятение. - Добрый день, ваша светлость, дон Мануэль, - сняв повязку, молодой человек раскланялся со вновь прибывшими. Привычное выражение, смесь скуки и надменности, нередко ошибочно принимаемая благосклонными к нему дамами за задумчивость героя рыцарского романа, вновь проступило на его лице. - Ее милость герцогиня была столь добра, что пригласила меня на небольшую прогулку. Энрикес не выпускал из рук пояса Лукреции и даже несколько раз слегка взмахнул рукой, ненавязчиво демонстрируя своим собеседникам этот трофей. Для чего ему было это нужно, он бы не смог растолковать даже святейшей инквизиции, разве что объяснил бы свой поступок происками Нечистого, вселившего в сердце юного дипломата упрямство и раздражение бесцеремонным вторжением в его любовную жизнь. - Какими судьбами вы оказались здесь, господа?
Лодовико Моро: За себя. И еще немного за другого парня. - А нас ее светлость тоже пригласили. Вот мы и пришли. Герцогиню Лодовико Моро, поискав взглядом, увидел далеко от того места, где они все трое теперь беседовали. Поминание невестки заставило его нахмуриться. Вот, значит, как? Пригласила? Жена его племянника, похоже, без мужского общества оставаться не хочет, и всегда найдет, с кем отправиться на прогулку. Выбрала, конечно, того, кто легче всего поддается искушению. Моро обернулся посмотреть, где Джованни. Тот пока смотрел издали, занятый разговором с кем-то из придворных. Это перейти на дружелюбный тон с испанцами было трудновато, а наоборот получалось быстро. Лодовико желчно улыбнулся. Гонсалес это заметил и подобрался. - Но мы приехали чуть позже. Дела задержали, - многозначительно процедил сквозь зубы Моро, и дальше, все снисходительнее. - И жаль, что вас не было, дон Альфонсо. У нас была в высшей степени интересная беседа. Вы могли бы узнать много интересного. Вас не интересует то, о чем печется ваш король? Гонсалес сильно побледнел, что было заметно даже на его смуглой коже, и подобрался еще сильнее. В глазах вспыхнули злые огни, и предназначались они миланцу. Альфонсо он, будь его воля, оттаскал бы за вихры, но скорее задохнулся бы, чем выдал это при ком-то другом.
Альфонсо Энрикес: Мавр разбудил в Альфонсо все то недоброе, что сладко спало в иные дни на задворках его души. Ярость, гнев, потребность оскорбить обидчика, одолевавшие молодого повесу, грозили перерасти в острое желание убить или хотя бы покалечить его, ежели Сфорца продолжит сыпать насмешками. - Ваша милость ошибается, - процедил он, сжимая пояс и глядя исподлобья на своего собеседника. - Я верный и преданный слуга их католических величеств, что может подтвердить любой, включая дона Мануэля. Более того, по крови я имею честь зваться родственником самых благородных государей, равных которым не сыскать во всем христианском мире. Альфонсо напоминал молодого быка, оказавшегося на арене перед улюлюкающей толпой и готового поднять на рога всякого, кто встанет у него на пути. Даже красноречие, считавшееся в их миссии прерогативой Гонсалеса, вдруг побудилось в его спутнике. Увы, совсем не на переговорах и не в закулисных беседах, решавших судьбы куда чаще, нежели пышные заседания вельмож, прелатов и судейских. - Разве я похож на человека, способного навредить интересам своих родственников? - не останавливался Альфонсо, словно охваченная дурманом пифия, говоривший все подряд. Хотя уста древних жриц во время обрядов вряд ли кривила насмешка. - Или даже убить их?
Лодовико Моро: Мы с Тамарой по-прежнему ходим парой. Вот тут Моро потерял дар речи. На него было страшно смотреть. Впрочем, как и на Гонсалеса. С испанского посланника слетела всякая спесь и решимость заступиться за непутевого отпрыска рода Энрикесов во что бы это ни встало. Он почти позеленел, сравнявшись цветом со свежей весенней листвой, и одарил Альфонсо красноречиво злым взглядом, в котором читалось «Ты что творишь, щенок? Ты до каких пределов вздумал дойти?» Делать вид, будто шутка была совсем не о том, на что намекал Альфонсо, было все равно что открыто заподозрить миланца в глупости и способности дать себя одурачить. Он, безусловно, понял все правильно. Как и стоявшие вокруг придворные. Тишина воцарилась гробовая. Глаза Моро налились кровью, и их застил туман. Он тяжело дышал, раздумывая, взять ли этого малолетнего наглеца за горло или чуть подождать. В ушах звенело, и в неприятном этом звуке слышался смех Джана-Галеаццо. - Нет, дон Альфонсо, вы не похожи на такого человека, - голос его стал совсем низким, будто придавило миланского герцога тяжелым деревом. – Вы вообще не похожи на человека, который способен что-нибудь сделать, - он насмешливо кивнул на поляну позади испанского гранда, - беготня за женскими юбками не в счет. - Юность не грех, - неожиданно вмешался Гонсалес, кладя на плечо Альфонсо руку с такой силой, будто хотел вжать того в землю. - Не грех, конечно. Проходит. Моро поостыл, но запомнил. Нельзя было нанести ему оскорбление более тяжкое, чем упомянув о смерти племянника. - Держите, дон Альфонсо, при себе вашу… юность. А то и впрямь ненароком навредите тем, в преданности кому так бурно изливаетесь. Надеюсь, мадонна Лукреция присмотрит за вами. Сказав это, Моро демонстративно повернулся к испанцу спиной и направился к Джованни, показывая тем, что разговор более его не интересует.
Альфонсо Энрикес: Рука Гонсалеса сжимала плечо его молодого спутника так сильно, даже больно, будто была закована в броню. И даже это проявление едва сдерживаемого гнева, равно как и взгляды кастильца, с которого, окажись рядом какой-нибудь живописец, можно было бы рисовать Марса перед сражением или метающего молнии Юпитера, не сразу привели Альфонсо в чувство. - Он забывается, - выдавил последний, когда его дыхание достаточно выровнялось, чтобы порождать не только проклятия и ругань, а сам герцог Миланский оказался слишком далеко, чтобы услышать продолжение пиренейских инвектив. - Дети наемников в Италии поучают особ королевской крови. Неудивительно, что их земли в вечном смятении и войне. Притихшие было девушки понемногу начали переговариваться полушепотом, обсуждая, разумеется, только что разыгранную сцену из не слишком изящной, но чересчур опасной пьесы. Им было не привыкать к соперничеству и ссорам кавалеров, а также вытекающим из этого дуэлям или коварным поступкам, но до сих пор в числе оскорбленных не значился сам Мавр, с которым, как известно, шутки были очень и очень плохи. - Что? Что вы так смотрите на меня, дон Лоло? - неожиданно зло спросил Энрикес. Он хотел было дернуть плечом, чтобы сбросить руку посла, но вовремя воздержался от очередной глупости, сочтя подобный жест незаслуженно грубым по отношению к своему товарищу.
Мануэль Гонсалес: Вот теперь дон Мануэль совсем позабыл, что перед ним гранд первого ранга. Он видел перед собой всего лишь младшего отпрыска своего друга, мальчишку, которого он, бывало, вытаскивал из драк с братьями или сверстниками. И при этом тот дрыгал ногами, брыкался и зло кричал "А чего он?" Правда, руку с плеча Альфонсо Гонсалес все-таки убрал. Понадеявшись, что Фонси слишком большой, чтобы воспользоваться тем и сбежать. - Его светлость Лодовико Сфорца является герцогом Миланским, - сухо, едва сдерживая бешенство, отчеканил Мануэль, - и нашим союзником против Карла Валуа. Может быть, он не образец правителя и род его не сравнится с твоим, Фонси, но их величества сочли переговоры с ним важными и нужными. И желают союза. Для этого мы здесь. Ты думаешь против того пойти? Хочешь навести справедливость и порядок во всей Италии, герой, а? Напоминаю, что твоего короля волнует только его земли, только Неаполь. А не твои соображения и вера в слухи. Мануэль остановился, чтобы перевести дух. - Тебя действительно пригласила мадонна Лукреция или ты напросился сам? Такая прыть была бы на тебя похожа.
Альфонсо Энрикес: Альфонсо жаждал ссоры и мечтал о драке, и на роль противника подошел бы любой, кто оказался бы нынче в пределах досягаемости. Однако остатки здравого смысла протестовали против рыцарского кровопролития или простолюдинского рукоприкладства, пока Гонсалес напоминал своему молодому товарищу, каковы были цели их путешествия в Градару. И все-таки повод был подан репликой посла относительно Лукреции, и Энрикес с радостью ухватился за него. - Этот вопрос не достоин благородного человека, дон Мануэль, - с плохо скрываемой насмешкой заметил он. Кастилец тяжело дышал, крылья его носа подрагивали от гнева. - Я слишком уважаю вас, но не следует уподобляться другим, даже если они и добыли сомнительным способом герцогскую корону и теперь считают это поводом диктовать свои условия нашим владыкам. Последние слова Альфонсо произнес нарочито громко, не надеясь, что они достигнут ушей Моро непосредственно, но все же будут переданы ему неравнодушными зрителями этой во всех смыслах исторической мизансцены.
Мануэль Гонсалес: - Что? - взревел Гонсалес, входя от упорства Альфонсо в исступление. - Ты что несешь? От злости он схватил того, кого сейчас считал глупым мальчишкой, за оба плеча, как следует встряхнул и, протащив несколько шагов, прижал спиной к дереву. Вокруг быстро становилось пусто. Другие уши решили, что услышали предостаточно, и спешно ретировались. - Где твоя голова, щенок? - прошипел Гонсалес, почти выплевывая слова в лицо опекаемому. - Ты сейчас угробишь поручение "своих владык" вернее, чем это бы сделал кто-нибудь из врагов их. Чтобы я больше не видел тебя рядом с герцогиней, ты понял? Займись делом. Не можешь сам, так хоть посмотри, как это делают другие. А что касается того, что может или не может человек благородный, мы поговорим об этом позже, когда ты протрезвеешь и выветрится то, что ударило тебе в голову. И запомни, еще одна такая выходка, и я в красках опишу ее твоему отцу. А может, и его величеству. Запрут, как помешенного, на несколько лет в глуши, чтобы вести себя научился. Он встряхнул Альфонсо еще раз и отпустил. Сложное поручение приблизилось к невыполнимому. Быстрее, чем Гонсалес бы досчитал до сотни. И все стараниями одного юнца. Талантливый шельмец. Ничего не скажешь. Эпизод завершен
полная версия страницы