Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » "Даже самый отпетый преступник чей то сын", 30 января 1495 года, ночь » Ответить
"Даже самый отпетый преступник чей то сын", 30 января 1495 года, ночь
Cesare Borgia: ***
Ответов - 20
Cesare Borgia: Последним приключением на ночь глядя стал путь до дома матушки. Чезаре догадывался, какими словами отец охарактеризовал бы этот пассаж, поэтому предпочел скрыться в ночной темноте один, не взяв никого в спутники. Опасно, да. Но юноша специально шел такой дорогой, на которой гарантированно знал каждый поворот, каждый закоулок, каждый щербатый камень. Пару раз он чуть не наткнулся на франков, но обеих нежелательных встреч удалось избежать. Хотя во второй раз пришлось залезать на чужой балкон. У этого визита и правда не было никакой рациональной цели - исключительно желание увидеться с Ваноццей, поговорить с ней, просто побыть рядом с матерью. Мнением и расположением отца юноша дорожил больше всего на свете, но нужный отклик на собственные чувства мог найти только у одной женщины в мире. Лишь Ваноцца умела отвечать на его яростные вопросы именно так, как ему было нужно. В жизни Чезаре Борджиа было слишком много рассудочного, и потому любви к матери он позволял идти от одного сердца, и только так. Он не стеснялся проявлять этой любви и нежности, и Ваноцца отвечала тем же. Хотя их отношения, конечно, не были безмятежны, горячую испанскую кровь не спрячешь. Мать с сыном и спорили, и ссорились - но, похоже, от этого их связь становилась только крепче. Уже у самого дома Ваноццы молодой человек понял, что забыл сменить куртку, и матушка наверняка заметит, что он был ранен. Чезаре сердито цыкнул зубом - волновать ее он не хотел. Ну, что ж поделать, не возвращаться же теперь. После первого же стука в заднюю калитку ему открыл знакомый слуга. Что ж, материнский дом - отличное место для финала приключений этого нелегкого дня.
Ваноцца деи Катанеи: Бессонница давно уже стала привычной спутницей графини, с того самого дня, когда в ее дом, доселе считающийся неприкосновенным, ворвались франкские мародеры. Благодаря ей Ваноцца узнала о греховной тайне своих детей, из-за нее теперь избегала смотреться в зеркало. Но даже если бы обычно ее сон был крепок, как сон младенца, сегодня она бы все равно не уснула. Весь Рим гудел со вчерашнего, зеваки занимали места на площади Святого Петра еще с рассвета - не каждый день выпадает такое зрелище. К тому же говорили, что после инаугурации Карл со своей армией покинет город. - Пусть теперь Неаполь отведает франкской любезности - звучало почти в каждом доме. Графиня деи Катанеи была бы счастлива вместе с остальными римлянами, если бы не цена, которую пришлось за это заплатить. Пусть горит огнем все Неаполитанское королевство, ей было ни чуточки не жаль Альфонсо - жалкую копию своего грозного отца. Она, конечно, переживала за Родриго, вынужденного пойти на такие уступки, но была уверена, что ее бывший любовник сумеет не просто выкрутиться из этой ситуации, но еще и получить немалую выгоду, в чем бы она не проявлялась. Как он всегда умел это делать. Ржой разъедало душу графини совсем иное. За этим беспокойством все прочие казались почти неважными. Чезаре... Самый любимый ее сын. Сколько раз ей приходилось слышать о его жесткости и заносчивости. Глупцы! Нет, Ваноцца не обманывалась в своем сыне, но то, что для других являлось недостатками, она считала достоинством. Ее мальчик, ему уготовано великое будущее. Хуан, хоть и старший, слишком легкомысленен и ленив, чтобы чего-то добиться, Джоффре пока не проявлял никаких особых талантов, а Лукреция... Лукреция всего лишь женщина. Чезаре же словно слеплен из другого тесте. Вот чье имя как нельзя более лучше соответствовало характеру. Накануне она решила, что на следующий после инаугурации день она поедет в замок Святого Ангела. Ничто в этом мире не помешает ей попрощаться с сыном. Наверняка сегодня кардиналу Валенсийскому было не до нее, вероятно, для его самолюбия острым кинжалом это тактическое отступление. Ничего, годы пообтешут, и он поймет, что временно отступить - не значит проиграть. Пусть сегодня торжествуют франки, еще неизвестно, кто будет смеяться последним. Поддавшись на уговоры, отпустила одного из слуг поглазеть на пышную церемонию... Вернулся он только ближе к ночи. Перепуганный, то и дело крестясь и благодаря Деву Марию за спасение, он и рассказал о произошедшем. - Сначала все так красиво было... наверное. За головами не разглядишь, я ж на самых задках стоял, но зато все хорошо слышал. Только долго так стоять было неинтересно, я уже засобирался, как вдруг кто-то как заорал "кардинала убили". Вот тут все и началось, я еле ноги унес. Правда, сначала наподдал парочке, не знаю, франки или нет, но по роже похожи были. - Кардинала? От неожиданности у рассказчика зубы лязгнули о край кружки - на пороге стояла бледная как смерть графиня. - Готовьте паланкин, я еду на площадь. Симона, вцепилась в юбку госпожи - пусть ее потом выкидывают на улицу, но она не выпустит графиню ночью на поругание антихристам, но пригревшийся у очага конюх уже кинулся к задней двери выполнять распоряжение хозяйки и в своем рвении не заметил торопящегося с докладом старого слугу. - Кгхм... Ваша светлость, приехал кардинал Валенсийский, - с достоинством вставая с пола, отрапортовал тот и посторонился, пропуская Чезаре вперед. - Пусть все катятся в ад, - не вслушиваясь, прошипела Ваноцца и, вырвавшись наконец из цепких рук Симоны, готовая убить взглядом кого угодно, повернулась к визитеру. Мгновение она стояла не веря собственным глазам, после чего, пошатнувшись, схватилась за плечо верной служанки. - Чезаре, мальчик мой, ты живой!
Cesare Borgia: - Мама, ну а с чего же мне быть мертвым! - В пару порывистых шагов Чезаре преодолел разделяющее их расстояние, взял руки Ваноццы в свои и покрыл и поцелуями. - Я бы никогда не позволил себе так тебя расстроить. Хорошо же ты обо мне думаешь. - Юноша с шутливым укором заглянул матери в глаза и обнял ее, поддерживая вместо служанки. - Тебе здесь, наверное, понарассказывали сказок. - Молодой человек кинул укоризненный, но беглый взгляд на слуг. - Давай присядем, нам принесут вина, и я расскажу, что сегодня было. Обещаю, тебе понравится. Впрочем, слишком долго откладывать торжественный момент Чезаре уже был не в состоянии. Он слишком хотел рассказать матери, почему на площади после коронации стряслось то, что стряслось. - Монна Ваноцца деи Катанеи. - Тон юноши вдруг стал серьезным и даже чопорным, пока он провожал мать во внутренние комнаты. - Да будет вам известно, что в резне на площади, которая началась, едва Его Величество Карл вышел из собора, повинны... Вы. - Чтобы снова не испугать матушку, молодой человек азартно улыбнулся. - За то, что в отношении Вас позволили себе несколько франков, расплатились все. Подобных вещей нельзя требовать, и все же Чезаре неистово желал получить от матери то, чего по понятным причинам не получал от отца: восхищения и удивления собственными поступками.
Ваноцца деи Катанеи: - Только не на кухне! - к Ваноцце вернулось самообладание и вместе с ним осторожность. Но она могла бы и не предупреждать, Чезаре, истинный сын своих родителей, и сам понимал, что кухня - не место для откровений. И пусть все слуги от посудомойки до старой Симоны изо всех сил делали вид, что оглохли и, пожалуй, еще и ослепли. Как показывали недавние события, предательство может быть и невольным. Ваноцца шла, опираясь на руку сына. В этой поддержке не было особой надобности, но сейчас ей было необходимо чувствовать, что рядом с ней не фантом, а ее Чезаре, во плоти. Было очень сложно удержаться от расспросов, особенно теперь, когда в свете факелов она увидела его окровавленную куртку. Графиня до боли прикусила щеку, удерживаясь от взволнованной тирады. Кардинал Валенсийский - уже не маленький мальчик, чтобы его можно было без сопротивления раздеть и тщательно осмотреть на предмет, насколько тяжел причиненный ему ущерб. Она настолько была поглощена тем, чтобы не выдать своего беспокойства, что сначала просто кивнула на откровения сына. Но мало-помалу, ей стал понятен смысл сказанного. - То есть все это из-за меня? - выигрывая время, переспросила она. - Ты понимаешь, чем это могло закончиться? Ты осознаешь, чем это могло закончиться для тебя? Ты понимаешь, чем это еще может для тебя закончиться? Ее мальчик, он был так горд и, Пресвятая Дева, он ждал похвалы. Как бы не делал Чезаре вид, будто ему все равно, что она скажет, мать-то не обманешь. Если подумать, за содеянное он заслуживал хороших тумаков. И все-таки в глубине души она гордилась. Гордилась сыном, гордилась тем, что для него честь семьи - не пустые слова. И как тут поступить, когда и не похвалить нельзя, и похвалить - преступно? Но молчать далее было уже нельзя. - Как ты мог быть таким неосмотрительным? - она сокрушенно покачала головой, но при взгляде на улыбающегося от уха до уха Чезаре все ее благие намерения канули в лету. Да, будь ее воля, она бы привязала детей к своей юбке. Но разве от этого она будет хорошей матерью? И крепко, будто кто-то хотел его у нее отнять сжав его руку, прошептала: - Ты сумасшедший, мой мальчик, ты сумасшедший. Но, святые угодники, как же ты похож на Родриго! Они уже подошли к покоям и перед самой дверью Ваноцца вдруг остановилась. - Но ведь теперь тебе точно нельзя ехать с франками, - выпалила она и счастливо засмеялась. - Придется Карлу Любезному искать себе другого сопровождающего.
Cesare Borgia: Чезаре возвел очи горе. Все-таки его наивность неизбывна. Как он вообще мог надеяться, что в этот вечер хоть от кого-то сразу дождется похвал! - Мама. - Юноша остановился и нежно, но настойчиво положил руки Ваноцце на плечи, разворачивая ее к себе. - Это не из-за тебя. Это для тебя. Я понимаю, дорога ложка к обеду. Но лучше так, чем вообще никак не ответить на то, что натворили франки. И, мама, я надеюсь, что все эти твои вопросы - риторические. Улыбка не покинула лицо молодого человека, но оставила его глаза. Ему было крайне важно, чтобы сейчас мать прислушалась к его словам, все хорошенько поняла. - Разумеется, я прекрасно знаю и понимаю, что делал. Но ведь ничем плохим это для меня не кончилось. Почему? Правильно, потому что я был именно что осмотрителен. - Поспешил Чезаре ответить за Ваноццу сам себе. - В любую секунду все может кончиться плохо, мама. Рим - старый город, выйдешь на улицу и не можешь обещать, что тебя не зашибет куском ветхой кровли. - Я самый осмотрительный человек в Риме после своего отца и твоего мужа, мама. И поэтому ничем плохим произошедшее для меня не кончится. Никто не знает, кто затеял резню. А если и знает - никогда не докажет. И по всей Италии не найдется ума более здравого, чем мой. Стоя у дверей в покои матери, Чезаре понимал, что сейчас ему придется снова ее испугать и расстроить. В далекие детские годы, совершив очередную пакость, или обидевшись на что-то, или не желая быть наказанным, он всегда подбегал к матери, обнимал ее за пояс и утыкался лицом ей в живот или складки юбок. Жаль, что сейчас так уже не сделаешь. Хотя... - Да, мы с батюшкой похожи. Именно поэтому к франкам поеду именно я, мама. Никто больше не справится. Он опустился перед Ваноццей на колени и уткнулся лицом в плотную ткань. - Прости меня. Прости нас обоих за то, что все время заставляем тебя пугаться.
Ваноцца деи Катанеи: Ваноцца прижала голову сына к себе. Кудри Чезаре давно уже утратили детскую шелковистость, и раньше ему не приходилось выбривать тонзуру, но сейчас для нее он снова стал ребенком. Когда-то он вот также прибегал к ней и она, зная, что балует, нет-нет, да совала в его ладошку какую-нибудь сладость. И наверное сама была счастливее него, когда смотрела, как уже тогда по-деловому он раскладывал по кучкам засахаренные фрукты. Это не из-за тебя, а для тебя... Это был его подарок, сродни тем пока еще неумелым поделкам, которые он мастерил на ее день рождения. - У тебя все получится, Чезаре, - она улыбалась, а в глазах стояли слезы. Ее неустрашимый мальчик. С ним ничего не может случиться, но если вдруг, нельзя, чтобы он думал, что родители не верят в него. Графиня крепко зажмурилась, высушивая слезы. - Ты просто не можешь не справиться! - непонятно, кого она больше убеждала, себя или его. - Но ты должен помнить, что не тот страшен враг, кто идет тебе навстречу с открытом забралом, а тот, кто, любезно улыбаясь, прячет в рукаве кинжал. Она опустилась рядом с ним и, глядя в глаза, серьезно произнесла: - Тебе там будет сложно и каждый, кто будет тебя знать, постарается сделать все, чтобы ты сорвался. Никто не посмеет безосновательно причинить вред сыну понтифика. Но ты должен понимать, что достаточно только повода. И мне не будет легче от того, что потом смутьяна повесят. Потому ты должен мне пообещать, что не дашь им такой возможности. Даже если твоего отца назовут выскочкой, меня - шлюхой, а тебя ублюдком. Помни, ты выше их всех! И если ты сейчас же мне в том не поклянешься, я пойду к Его святейшеству и скажу, что поеду вместо тебя.
Cesare Borgia: - Ну ма-а-ама, ну мне и правда уже давно не пять лет! - Чезаре не сдержался, коротко рассмеялся, поднимаясь сам, и поднимая Ваноццу. - Ты знаешь, я всегда рад любому твоему совету, но нет нужды напоминать мне о прописных истинах. Про кинжалы в рукавах я знаю, сколько себя помню. И сам отлично умею ими пользоваться. В подтверждение своих слов юношу с улыбкой одновременно озорной и кровожадной развернул руку запястьем вверх и продемонстрировал матери искусно припрятанный стилет. - Пойдем, пойдем, поговорим, наконец, в более уютной обстановке, а то что мы все по углам отираемся. Ты не представляешь, насколько я голоден, и выпить так хочется! Ты же меня накормишь? Добравшись до ближайшего кресла, молодой человек рухнул в него и с наслаждением потянулся, в процессе, правда, слегка поморщившись - давал о себе знать порез на руке. - Я не просто обещаю: я клянусь и даю слово, матушка, потому что абсолютно уверен, что могу выполнить все твои просьбы. Заставить сорваться? Меня? Помилуй, по сравнению с моим каждодневным окружением и тем, что судачат о нашей семьей в Риме, франки при любом раскладе будут казаться мне милыми и обходительными. Не говоря уж о том, что я рос вместе с Хуаном, после такой репетиции ничего не страшно. Прости, мама, но не выйдет у тебя прокатиться в Неаполь. Улыбка Чезаре опять изменилась. У него вообще этих самых улыбок имелась целая коллекция, на все случае жизни. И для матери, конечно же, была припасена особая, очень теплая и благодарная. - Спасибо, что веришь в меня и мою победу. Пока это делаешь ты, на остальных мне плевать. Разумеется, был еще и Родриго, но от отца молодому человеку никогда не требовалось безусловной любви. Он вообще не был уверен, что со стороны понтифика можно получить нечто подобное. А вот уважение, признание, доверие... но это достигается только поступками и верной службы. А от матерей мы всегда ждем, что они любят нас просто потому, что мы есть. И они от нас ждут того же.
Ваноцца деи Катанеи: Ты же можешь пораниться! Ваноцца представила, как повеселился бы Чезаре, если бы узнал, о чем она подумала при виде спрятанного стилета, и невольно улыбнулась. Ей не пришлось звать слуг, чтобы напомнить им об обязанностях. Симона, даром, что постоянно жаловалась на глухоту, умудрялась не только все видеть, но и слышать. Еще бледная после болезни Беттина, сгибаясь под тяжестью подноса, вошла в покои. Она споро накрывала на стол, сама же украдкой поглядывала на сына хозяйки. Бабушка на ухо нашептала, что совершенно случайно (сколько в ее жизни было таких случайностей) услышала разговор и поняла, что вроде как он причастен к случившемуся на площади. - И все потому, что обиду, нанесенную графине, можно смыть только кровью, - гордо, будто сама там была, то и дело повторяла. - Значит, и за тебя отомстили, внученька, - уставляя поднос плошками и тарелками, порадовалась она и тут же испуганно предупредила. - Ты только виду не показывай, что знаешь. Наше с тобой дело маленькое. А вот Его преосвященству - угоди, редко он стал у нас бывать, так чтобы помнил, нигде так хорошо быть не может, как у матери. Ваноцца хотя ее внимание было полностью поглощено сыном, заметила заинтересованные взгляды служанки и кивком указала ей на дверь. - Я и сама за тобой поухаживать могу, - пояснила она. Самой ей есть совсем не хотелось, но под пристальным взглядом сына она откусила небольшой кусок окорока. Наверняка окорок был неплох, но сейчас графиня будто жевала кусок пергамента. Она изо всех сил старалась выглядеть веселой. - Почему ты вспомнил вдруг о Хуане? Не такой уж он плохой, - с детских лет пытающаяся примирить братьев между собой, привычно поправила она и вновь почувствовала, как закололо в груди. Хуан... Хуан и Лукреция. За беспокойством о Чезаре она едва не забыла о них. Родриго сказал, что отправляет герцога Гандии в Испанию, его сестру должен был отвести в Градару Джованни Сфорца. Ее дети, такие разные и такие сложные. Ты сама выбрала нам отца, мама. Лукреция, жестокая девчонка. Хуан, чей эгоизм стал притчей по языцах не только в Риме. Их не удержало ничего. Она подложила в тарелку Чезаре самого аппетитного перепела и не без колебаний решилась. - Если бы тебе не предстоял этот сложный путь, если бы ты был хоть чуточку слабее или самоувереннее, я бы тебе этого никогда не сказала. Но все-таки скажу. Именно потому, что я знаю, что ты способен на многое и при этом умеешь не терять голову. Никакая женщина не сможет оставаться спокойной, если будет знать, что ее ребенок рисковал своей жизнью ради нее. Но я не знаю никого, кто бы гордился тобой больше, чем я. И то, что ты сейчас рядом со мной, а не остался там среди остальных, говорит только о том, что я в тебе не ошиблась. Ты добьешься многого, мой мальчик, - она усмехнулась и вроде как шутя добавила. - И возможно когда-нибудь о Родриго будут вспоминать именно потому, что он был твоим отцом.
Cesare Borgia: Чезаре проводил служанку взглядом, но скользящим и мимолетным. При всей его любви к простым радостям жизни они занимали в его голове далеко не первое место. Во всяком случае, сейчас. - Из твоих рук все вкуснее, матушка. - Юноша с преогромнейшим аппетитом взялся за перепела. Конечно, затевая всю эту историю, он не был каменно спокоен, и потому с утра ничего толком не ел. Только сейчас молодой человек понял, насколько он на самом деле голоден. - А и не говорил, что Хуан плохой. - Ответил Чезаре матери немного невнятно из-за набитого рта. - Наоборот, я ему в чем-то даже благодарен. - Обсосав наконец особо аппетитное крылышко, юноша усмехнулся своим мыслям. "Брат с сестрой в опале, а я тут сижу и уплетаю за обе щеки, любимый умный сынок мамочки и папочки. Прямо как в детстве. Сладости становились только вкуснее от того, что их лишили Хуана, на которого я наябедничал". По старшему брату Чезаре не скучал вовсе, о Лукреции часто думал и даже немного жалел, что она не рядом. Впрочем, по немногим словам отца он быстро догадался, что там было за что серчать. Джоффре же не представлял ни опасности, ни интереса, и потому о нем, как правило, молодой человек не думал вовсе. - Мама, ты проливаешь бальзам на мое израненное сердце. Сейчас я утрусь, умою руки и снова заключу тебя в объятия. - Чезаре, конечно, перенял полушутливый тон Ваноццы, но в целом ему и правда было очень приятно. Лесть и похвалы нужны всем, даже таким самоуверенным людям, как он, а тот, кто утверждает иное, попросту врет наглейшим образом. - О да-а, так и представляю: "Родриго Борджиа, отец того сумасшедшего, который хотел весь мир с луной, солнцем, и расписную кирасу впридачу". Кстати, о расписных кирасах... - шутки шутками, сыновья любовь сыновней любовью, но не думать о собственной выгоде Чезаре не мог. - Как думаешь, пока я в отъезде, ты не сможешь угнездить в отце мысль о том, что с ролью гонфалоньера куда лучше буду справляться я, а не Хуан?
Ваноцца деи Катанеи: - Ты не только умоешься, но и сменишь свою одежду. Или ты думаешь, что твоя мать вдруг ослепла или настолько поглупела, что считает, что ты залез в заросли невесть откуда взявшейся зимой малины? - Ваноцца укоризненно покачала головой. За годы близкой дружбы с будущим Александром VI она привыкла не задавать лишних вопросов, и на протяжении всего разговора старательно "не замечала" бурых пятен на пурпуэне Чезаре. - Потому сразу как только ты подкрепишься, тебя ждет не только словесный, но и самый настоящий бальзам. И если ты меня любишь, то не будешь со мной спорить и утверждать, что эта кровь - не твоя, я уверена, что пару царапин ты точно получил. Я сама обработаю твои раны, заодно и удостоверюсь, что ты не уподобился тому спартанскому юноше, которому лисенок выгрыз все внутренности. Самый страшный шантаж - это шантаж близких людей, и Ваноцца сейчас беззастенчиво этим пользовалась, хотя, глядя на хороший аппетит сына, не сомневалась, что с ним-то точно все в порядке. Но ей просто хотелось, чтобы он подольше побыл с ней, ведь неизвестно, свидятся ли они еще раз. Графиня отогнала непрошенные страхи: - Чезаре, тебе не хуже моего известно, что не родился еще тот человек, который смог бы заставить твоего отца поступить не так, как он считает нужным. Родриго может сделать вид, что согласен, - в разговорах с детьми Ваноцца иногда называла понтифика его мирским именем, - но в итоге все равно поступит по-своему. Она с сочувствием смотрела на любимого своего ребенка и понимала, что здесь не сможет его утешить и даже не сможет ему ничего пообещать. - То, что сейчас создает Родриго, называется империей. Хуан - его военная сила, ты - церковная мощь, Лукреция - для женщины лишь один путь укрепить семейные связи, Джоффре - пока еще слишком молод, но я уверена, что у Его святейшества уже есть на него особые планы. Забрать у Хуана армию - значит, нужно дать ему что-то взамен. Он не создан для жизни священнослужителя еще больше, чем ты, к тому же он женат. Она встала за спиной кардинала Валенсийского и, глядя на его тонзуру, продолжила: - Я знаю, что ты был бы лучшим военачальником, чем Джованни, но ни он, ни Джоффре не смогут стать папой, а ты - сможешь. Не разочаровывай своего отца, сынок, будь послушен его воле. Никто из нас не знает, что ждет нас в будущем. Как наместник господа нашего ты будешь сильнее любого правителя, потому что божеская власть всегда превыше власти людской.
Cesare Borgia: - Да я и не думал противиться! Я восприму это как манну небесную. Господи, мама, да ведь именно это мне сейчас и надо - хорошенько отдохнуть рядом с самой красивой и самой моей любимой женщиной на свете. - Рассмеялся Чезаре. В действительно важных вещах стараясь поступать по-своему, там, где можно, он был совсем не против уступать женщинам. К тому же, учитывая предстоящее путешествие, еще неизвестно, когда в следующий раз получится так понежиться. - Не родился? - Лукаво улыбнулся юноша. - Как знать, мама. А может, как раз родился, и ты даже принимала в этом процессе непосредственное участие. Посмотрим, как все обернется. - Ах, мама, я все это знаю. - С досадой протянул Чезаре, но его тон смягчился ласковым жестом, с которым он потерся щекой о руку матери, лежащую на его плече. - Но ведь я вполне могу делать несколько дел одновременно, иначе, в конце концов, зачем вы дали мне такое имя? И ладно бы Хуан хорошо справлялся с тем, что ему дал отец. Ничего у него не получится, я это вижу. Зачем поручать нечто настолько важное человеку, который все равно всё испортит? Впрочем, не волнуйся ни о чем. - Молодой человек поспешно еще раз поцеловал руку матери, прежде чем накрыть ее ладонь своей. - Конечно же, я не разочарую отца. О, нет, я никогда его не разочарую. Я сделаю для него столько, что он будет попросту обязан дать мне взамен то, что я хочу. Чезаре поднял голову, и теперь можно было увидеть жесткий блеск в его глазах. - Как ты там сказала, мама? Если забираешь, надо давать что-то взамен? Отец и Джованни хотят забрать мое истинное призвание. Уж я придумаю, что взять взамен.
Ваноцца деи Катанеи: - Маленький льстец, - засмеялась графиня, но было видно, что ей приятны эти слова. Последний свой вечер в Риме Чезаре решил провести с ней и не было во всей Италии счастливее и одновременно несчастнее женщины, чем она. - Только не желай слишком многого, помни, если бог хочет посмеяться над человеком, то исполняет все его мечты. И не злись на Хуана лишь за то, что он старше. В тот день, когда над собором Святого Петра пойдет белый дым и мир узнает, что еще один Борджиа удостоился высокой чести, ты поймешь, насколько твой отец был прав. Ты - Цезарь, и именно ты должен прийти ему на смену. И все-таки в глубине души Ваноцца была согласна с сыном. Надо было пустить по духовной стезе Джоффре, он менее своенравен и, возможно, был бы более благодарен и даже горд этим выбором. И уж лучше на Санче женился бы Чезаре - он-то смог бы удержать в руках своенравную неаполитанку. Но понтифик, хоть никогда не говорил о том прямо, все-таки сомневался в своем отцовстве, потому старшим сыновьям и достались самые сливки. О Джоффре же вспомнили только тогда, когда потребовалось объединить силы с Арагонским домом. - И вот еще что. Повинуясь неясному порыву, графиня взяла с каминной полки шкатулку и достала оттуда эмалевую подвеску. Это было то самое украшение, которое побывало в руках франкских мародеров и которое потом вернул ей Филипп де Бресс. Подарок Родриго, семейный герб. Этот бык тоже побывал в плену, но вопреки всему возвратился домой. - Когда-то его дал мне твой отец, теперь я хочу отдать его тебе. Графиня вложила подвеску в руку Чезаре и сжала его руку в кулак. - Не думай, не навсегда, он мне слишком дорог, только в долг. А Борджиа не терпят быть кому-то должными. Теперь ты просто обязан вернуться.
Cesare Borgia: Время, проведенное наедине с матерью, было ценно прежде всего тем, что позволяло проявлять чуть больше откровенности, чем обычно. Абсолютной искренности, увы, Чезаре уже не мог позволить себе нигде и никогда, ну, разве что наедине с самим собой. Или с Микелетто, а это все равно что наедине с собой. Тем не менее, хотя бы сдерживать темперамент рядом с Ваноццей не особенно приходилось. - Ничего, пусть смеется. - Беспечно тряхнул головой молодой человек. - Лишь бы исполнил, а хохот господа нашего я как-нибудь вытерплю. Впрочем, вскоре разговор опять невольно перекинулся на темы, не столь располагающие к смеху. - Мама, пойми, я не злюсь на Хуана. Он мне мешает, не без этого. Но это другое. Ваноцца все говорила, Чезаре терпеливо слушал, и только его пальцы с каждым ее словом все сильнее сжимались на подлокотниках кресла. "И все-таки отец куда сильнее меня. Замуровать себя в этом осином гнезде, в этой переполненной рясами духоте?! Нет, ни за что, не хочу и не буду! Мама загадывает слишком далеко, я намерен переменить ход вещей куда как раньше." - Интересно знать, как я буду переходить свой Рубикон, просиживая зад посреди Ватикана. - Только и буркнул он в ответ на ее слова, совсем по-детски, чуть ли не надувшись. Впрочем, он сразу сбросил эту полушутливую гримасу, стоило подвеске коснуться его ладони. - Матушка, я верну тебе его в целости и сохранности, и уж точно быстрее, чем надеются французы. Я пробуду у них столько, сколько будет надо мне, а не им. И никто потом не сможет меня удержать в плену. Все еще сжимая подвеску в кулаке, юноша прижался щекой к ладони Ваноццы.
Ваноцца деи Катанеи: "Какой же ты в сущности еще ребенок!" Только прошли те дни, когда этот ребенок был счастлив выточенной из дерева сабле. Теперь же его куртка испачкана кровью, а не вареньем, и мечтает он совсем не о том, чтобы стащить у кухарки припрятаннуюл сладость. Его игровая комната - целый мир, и никто не сумеет его переубедить в том, что этот мир ему не покорится. Ваноцца погладила Чезаре, грустно улыбнулась, ладонью ощутив небритость щеки. Ей вдруг захотелось, чтобы он снова стал маленьким, затискать, затормошить, разгладить эту морщинку между бровей. Но время вспять не повернешь. Она поцеловала сына в макушку. - Тебе позволено взять с собой слугу или камердинера? Мне было бы спокойнее, если бы рядом с тобой был верный человек. Ей никогда не нравился невесть откуда взявшийся кузен ее детей, но сейчас она была готова признать его своим родным племянником, если бы Чезаре удалось протащить его с собой. Дон Мигель с его рыбьим взглядом казался очень неприятным человеком, но у него было одно несомненное достоинство - он по-настоящему предан и, пожалуй, даже любил ее сына. А за это любая мать способна простить самые страшные грехи.
Cesare Borgia: - Позволят, я думаю, куда денутся. - Беззаботно ответил Чезаре. - Я все-таки кардинал Валенсийский, а не хрен собачий. Прошу прощения. На этот счет тоже не волнуйся, матушка, я все продумал. Очевиднее всего было бы взять с собой Микелетто, но молодой человек, как ни странно, этого делать не собирался. Разумеется, его тень всегда будет поблизости, совсем рядом с армией франков, готовый начать действовать в любой момент. Но Микелетто должен быть внезапен и опасен, как кинжал, спрятанный в рукаве. Невозможно быть таким, если все тебя видят. И потому никто из французов не должен знать о "кузене". Они придумают способ, с помощью которого будут передавать друг другу новости и сведения, а с собой в плен Чезаре возьмет какого-нибудь обычного слугу, в меру расторопного, ничем особым не выделяющимся. Впрочем, в такие мелкие подробности юноша мать посвящать не собирался. Ей это только добавит тревог. - Уф, и наелся же я. - Сыто выдохнул Чезаре. - Спасибо, матушка, с утра маковой росинки во рту не было. Вот по чему я буду скучать, так это по твоему дому. Ну да ничего, я еще здесь, нет нужды заранее начинать тосковать. Да и вернуться я постараюсь поскорее, при первой же возможности. Ты уже пролила бальзам на мои душевные раны, как насчет ран телесных? Юноша скорчил гримасу, жалостливую и смешную одновременно. Он любил иногда подурачиться. Наедине с родными и близкими - просто для веселья, временами - чтобы кого-то позлить. Но чаще всего - чтобы запутывать тех недалеких людей, которые считают, будто человек может быть либо смешон, либо серьезен, третьего не дано. Эх, знали бы они, что самые кровавые и жестокие дела нередко совершаются с самой что ни на есть веселой улыбкой...
Ваноцца деи Катанеи: - Чезаре, бессовестный мальчишка! Как тебе не стыдно? - Ваноцца, шутя, шлепнула сына по губам. - Разве ты не знаешь, что от таких слов на языке может вырасти шерсть? Недоговаривание - та же ложь, и в этом все Борджиа были виртуозами. Графиня уверилась в том, что Микелетто будет рядом, и немного успокоилась. Если Карл окажется чересчур злопамятен и забудет о том, что с ним не просто испортивший ему триумф папский сын, а лицо духовное, то рядом с Чезаре будет человек, готовый будет драться не на жизнь, а на смерть. Не слишком большое утешение, ведь эта самоотверженность подарит лишь несколько мгновений, но порой и мгновение может все изменить. - Давай я помогу тебе раздеться. Матери можешь не стесняться, хотя, так и быть, чтобы тебя не смущать, я оставлю тебе кальцони, - продолжила она по-прежнему шутливо, хотя эта веселость давалась ей не без труда. С затаенной гордостью она смотрела на сына. Право слово, жаль, что он священник, такое совершенное тело грех прятать под рясой. - Вижу, ты не бросаешь занятий в зале. Она тщательно смачивала в лечебном отваре мягкую тряпицу. Чезаре ей не солгал, раны оказались действительно не слишком серьезны, но графиня намеревалась перевести на сына весь свой бальзам. А после недоброй памяти визита франков его в доме было более чем достаточно.
Cesare Borgia: Юноша только рассмеялся в ответ и показал матери язык. В конце концов, их семья самим своим существованием оскорбляла все мыслимые законы, мирские и божеские, так что вести счет каким-то там богохульствам попросту не было смысла. - Странно стесняться женщины, которая тебя рожала, ты не находишь? - Чезаре опять усмехнулся, но уже спокойнее. - Ты всегда будешь знать обо мне всё, даже если я буду пытаться что-то скрыть, не желая тебя пугать или огорчать. Раздеваясь, молодой человек мельком кинул взгляд на раненую руку. И правда, сущий пустяк, царапина. Но тем лучше. И мать сможет вдоволь проявить заботу, ибо номинальный повод есть, и он не будет при этом слишком уж сильно корчиться от боли. - С такой жизнью захочешь - не бросишь. - Чезаре пожал плечами, картинно скромничая, но потом не сдержался и все-таки вальяжно потянулся, демонстрируя, как ходят под кожей мышцы. - И эти занятия сегодня мне очень пригодились. Видела бы ты рожу этого франка, когда он понял, что в Риме и от кардинала можно получить клинком в бок! Думаю, сейчас он уже захлебнулся в грязи, где ему и место. Юноша прикрыл глаза и довольно улыбнулся. Когда он дрался на площади, то просто делал все, чтобы претворить план в жизнь, и не испытывал ни радости, ни грусти от того, что убивал людей. Но в переулке, в бою один на один, все было иначе. Ему нравилось драться с тем французом, нравилось давить ногой на его затылок. - Какой, все же, чудный сегодня вечер, мама. - Мирно вздохнул Чезаре, на этот раз вовсе не красуясь.
Ваноцца деи Катанеи: Ваноццу передернуло, она вновь ощутила смрадное дыхание мародеров, кожа покрылась мурашками при воспоминании об их глумливых прикосновениях. Виновные наказаны, но ей было жаль, что она не видела, как они болтаются на веревке, может, после того, как она бы плюнула на их окоченевшие тела, ей стало бы спокойней спать. - Карл думает, что в Неаполе его жду с распростертыми объятиями, - осторожно обрабатывая рану на руке сына, она недобро усмехнулась. - Ферранте сумел вызвать ненависть даже у тех, кто его любил, но он бы вгрызся в свои земли зубами. Альфонсо - слабак, уверена, у него уже расправлены паруса, этот трус предпочтет битве бегство. На то у франков и расчет. Графиня закрепила повязку: - Не туго? - и продолжила. - И так будет. Недолго. Неаполь - не Рим, и в город войдут не гости, а завоеватели. Там их ничто не сдержит. Не пройдет и месяца, как в сторону Его любезного величества полетят не цветы, а камни. Ты поступил по-христиански, сын мой, ты всего лишь указал франками, где им надлежит быть. Для них самое подходящее место - в придорожной канаве. Ваноцца зачерпнула пальцем остатки бальзама, но все раны были уже обработаны, поэтому она со смехом мазнула Чезаре по носу: - Сегодня просто замечательный вечер, мальчик мой.
Cesare Borgia: - Материнские руки - самые ласковые. Конечно, не туго. - Чезаре, уже в который раз за вечер, поцеловал материнскую ладонь. - Я думаю, что твои слова - пророческие. Все именно так и будет. Знаешь, мне кажется, если в папы римские избирали женщин, ты стала бы отцом церки не хуже батюшки. А франки еще не раз пожалеют о том, что забрали меня с собой, обещаю. Когда вернусь, расскажу подробности, и вместе посмеемся. У нас будет еще много таких замечательных вечеров. Глупости все это, что есть на свете, которым вовсе не нужна любовь. Есть люди, не способные любить, что верно то верно. Себя, впрочем, Чезаре к таким не относил, о нет. Он как раз был способен на сильные чувства, как добрые, так и злые. Просто все они были подчинены его разуму. Это можно было бы назвать их семейной чертой, впрочем, Хуан и Лукреция... что ж, это лишь подтверждает то, что истинный наследник своего отца - именно он, Чезаре. А уж с матерью у них и вовсе царило дивное взаимопонимание. И в благодарность за все те чувства, которыми Ваноцца его одаривала, юноша был готов положить к ее ногам всю Италию, а желательно, весь мир. - Я так рад, что мы с тобой похожи, матушка. Знаешь, мне иногда даже жалко, что я не родился женщиной. Тогда я бы еще больше смог брать с тебя пример. Чезаре, конечно, льстил матери, однако он и правда восхищался тем, как эта потрясающая женщина смогла вытянуть из своего положения все возможное. Неважно, кто ты, мужчина или женщина - важно, есть ли у тебя голова на плечах.
Ваноцца деи Катанеи: - Лучше ты оставайся собой. Ваноцце не хотелось отпускать от себя Чезаре и она всячески тянула время: то поправляла повязку, которая в том совсем не нуждалась, то подливала вина. Взволнованная предстоящей разлукой, она старательно улыбалась шуткам сына, чтобы тот ни в коем разе не догадался, чего ей стоит это спокойствие. - Береги себя, мой мальчик... Графиня держалась до самого ухода Чезаре и только когда с гулким стуком за ним закрылась дверь, тыльной стороной ладони промокнула глаза. Позже в своей спальне она выплачется всласть, но даже слуги не должны видеть ее слез. - Идемте, Ваша светлость, я пожарче развела камин и приготовила вам теплое молоко с медом, - неслышно возникла за спиной Симона. - Вы только простудитесь, если будете стоять на сквозняке, но ничего не измените. После чего серьезно посмотрев на госпожу, старая служанка прошамкала: - Не может быть на свете такой переделки, из которой не сумел бы выпутаться Его преосвящество. Что может знать прислуга? Откуда она может это знать? Но Ваноцца благодарно сжала морщинистую руку Симоны и с убежденной улыбкой ответила: - Я знаю. Эпизод завершен
полная версия страницы