Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » Родители меньше всего прощают детям те пороки, которые они сами им привили. 30 января 1495, вечер » Ответить

Родители меньше всего прощают детям те пороки, которые они сами им привили. 30 января 1495, вечер

Cesare Borgia: ...

Ответов - 12

Cesare Borgia: Плохой управляющий все стремится делать сам. Хороший управляющий умеет распределить работу так, чтобы все работало и вовсе без него. Чезаре сыграл свою роль в событиях на площади, теперь колесо вертелось и без его прямого вмешательства. Беспорядки теперь затянутся на полночи и, хотя основная волна народного гнева уже схлынула, наверняка пострадает еще не один франк. Римлянам, конечно, тоже достанется, ну да лес рубят - щепки летят. Чезаре мерил шагами одну из комнат личных покоев понтифика, дожидаясь отца. Он устал, но не мог заставить себя успокоиться - его все еще колотил бешеный радостный мандраж. Там, на площади, среди искаженных ужасом лиц, он был одним из тех немногих, кому происходящее... нравилось. Очень нравилось. Он чувствовал себя как никогда в своей стихии. Но хотелось большего. Чтобы вокруг плескалось целое огромное море из людей. Да, ему нужно поле битвы, а не какая-то там площадь! Слуги опасались заходить в комнату и предлагать какую-либо помощь, потому что выглядел Чезаре пугающе. Весь измазанный кровью, одежда в беспорядке, волосы падают на глаза, губы подрагивают, что-то беззвучно шепчут. Внезапно юноша споткнулся на ровном месте. - Досадно... - Эйфория проходила, и Чезаре наконец заметил, что и сам не вышел из заварухи целым и невредимым. Присев прямо на пол, привалившись спиной к стене, он содрал с себя колет. Левая рука почти от плеча и ниже была вся в крови. Нестрашно, жилы и другие важные сочленения не задеты, просто крови натекло, вот голова и кружится. Мысль попросить о помощи в его голову по-прежнему не приходила. Чезаре хотел во что бы то ни стало дождаться отца. Может, оторвать лоскут от рубахи и перетянуть руку? Это должно остановить кровь.

Александр VI: Доложили. Конечно, куда же без этого. В замке было достаточно лис в алых мантиях, крыс серых и пауков в одеждах самых разных цветов, чтобы любые вести распространялись по нему со скоростью лесного пожара, а уж те, что касались семьи Его Святейшества – тем паче... - И в крови? – Нахмурился понтифик, отбрасывая в сторону бумаги. - В крови, Ваше Святейшество! Стукнув дланью по столу так, что доложивший съежился в сутане – только глаза горели победно и предвкушающее, Родриго Борджиа поспешил к сыну. Гневный, тучный. Бык, готовый поднять на рога любого, кто ненароком попадется сейчас на пути. Дураков не было. В окружении Его Святейшества дураки не приживались. Мерзавцы и честолюбцы всех мастей – да, сластолюбцы, развратники, чревоугодники – да. Но не дураки. Те, почему-то, быстро умирали. Так что сцена праведного отцовского гнева была сыграна не для дураков, для умных. Те же умники должны были разнести по замку и далее, что Его Святейшество очень, очень разгневан на Чезаре. В очередной раз. И собирается очень сурово его наказать. В очередной раз. Но потом, скорее, всего, простит. Правильно, в очередной раз. Родриго уже примирился с мыслью, что ежели что происходило в Риме значимого, то, скорее всего в этом были замешаны его неугомонные сыновья, если, конечно, ему самому не довелось приложить к происходящему руку. Другое дело, что Хуан и Чезаре развлекались каждый по своему, в меру собственной испорченности. Хуан вполне мог перерезать кому-нибудь горло из-за женщины, похитить саму женщину, а потом, наигравшись, вернуть ее родне, в полной уверенности, что отец, в случае чего, уладит недовольства. У Чезаре же игры были поопаснее. Беспорядки в Риме, обошедшиеся французскому королю немалой кровью, беспорядки, которым мстительный каталонец радовался, были слишком уж хорошо организованы. Людское стадо нуждается в вожаке, который направит его либо на злачные пажити либо на бойню, это уже как кости лягут. И, кажется, Родриго знал, кому сказать спасибо. А еще – кому нужно как следует внушить, что без ведома отца не следует затевать такие игры. Но одного взгляда на Чезаре хватило для того, чтобы отложить все упреки. - Лекаря, теплой воды, корпии, вина. Живо! Обхватив бережно своего не слишком послушного сына, Родриго усадил того в кресло. Не так страшны раны, как выглядят, ему ли это не знать, но вид крови Чезаре заставила понтифика содрогнуться, ведь это была кровь Борджиа. - Я смотрю, у тебя хватило ума натравить друг на дружку половину Рима, а вот самому остаться целым, ума не хватило, - язвительно отметил он, приподняв подбородок сына так, чтобы тот смотрел ему в глаза. – Первое я еще могу простить, а вот второе непростительно.

Cesare Borgia: - Это просто царапина, глубокая царапина. - поспешил Чезаре успокоить отца. Впрочем, тот, судя по его дальнейшим словам, в особом успокоении не нуждался. По крайней мере, он был не настолько взволнован, чтобы перестать отпускать ехидные комментарии. - Я пришел сюда не прощения просить. - Юноша упрямо тряхнул головой, высвобождая подбородок. - Я пришел спросить, что ты обо всем этом думаешь, отец. Ни единой секунды молодой человек не сомневался, что отец сразу догадается, кто стоит за стычкой на площади. Но, признаться честно, Чезаре надеялся, что Родриго отнесется к его эскападе более благосклонно. Хотя, может, это он пока только для виду... На похвалы среднему сыну понтифик никогда не был особенно щедр. - Я просто попытался сохранить хорошую мину при плохой игре. Хоть как-то отплатил франком за то, как они вели себя здесь. За то, что врывались в дом моей матери. По-моему, вышло неплохо. Чезаре был сейчас слишком взволнован, чтобы сидеть спокойно. Даже боль в руке отступила. Игнорируя попытки отца заставить его не слишком дергаться, он встал и снова начал мерить шагами комнату. Юноша уже давно научился взвешивать каждое свое слово даже в беседах с родными. Он прекрасно знал, как будет воспринята любая попытка вернуться к старому разговору, который так не любил Родриго. Но сейчас его душу обуревали слишком сильные чувства. В конце концов, он не один из этих старых замшелых кардиналов, пусть и носит такие же одежды. Может он хоть раз в жизни позволить себе вспомнить, что на самом деле ему девятнадцать лет? Может ли отец хоть раз в жизни это вспомнить?! Родриго должен его понять. Чезаре подозревал, что отец понимал его даже слишком хорошо, потому, возможно, и относился строже. Но, в конце концов, с кем еще быть откровенным, если не с ним? - Сегодня на площади... отец, я никогда не испытывал трудов, выражая свои мысли словами, но сейчас мне трудно это делать. Так вот. На площади я чувствовал себя... лучше, чем где бы то ни было в мире. Мое место там, везде, где проходят сражения, где люди убивают друг друга не интригами и ядом, а сталью и хитрой тактикой. - Чезаре размашисто провел рукой куда-то в сторону. - Там мое место. А не здесь. И это была только маленькая стычка. Мне даже представить трудно, как хорошо в настоящем сражении. Пожалуй, таким понтифик никогда не видел своего сына. Его глаза горели, как у истинно верующего. Впрочем, после паузы, которая все затягивались, этот огонь стал гаснуть. Чезаре прочистил горло и отвел взгляд. - Я, должно быть, зря говорю тебе все это.


Александр VI: Понимал ли Родриго сына? Да. Прекрасно понимал. Он сам жил по велению сердца, другое дело, что для него сутана никогда не была чем-то, что мешало. Напротив. Он выбрал церковь и церковь дала ему все, к чему стремился честолюбивый каталонец. Власть, богатство… Он всегда надеялся на то, что Чезаре пойдет по его стопам. В нем была глубина, был ум, способность видеть истинную суть вещей, и все это не смотря на молодость. Династия Борджиа, передавающая Святой Престол из рук в руки, бережно, как драгоценность, как сокровищницу, полную не величия небесного, а земного, вполне ощутимого, вот о чем он мечтал. И осуществить эту мечту он мог только через сына, через Чезаре. Но Чезаре хотел другого… Родриго не сомневался в повиновении сыновей. Они могли ослушаться его в чем-то второстепенном, но не в том, что касалось важных решений. Он мог прекратить этот разговор с Чезаре даже не словом – жестом. Но он не властен изменить ход мыслей сына, привить ему склонность к одному и выкорчевать с корнем склонность к другому. Может быть, стоит дать мальчику возможность показать себя. Неудачи охладят его, удачи же послужат к вящей славе Рима и семье Борджиа. - Сядь и не мельтеши, как муха над сиропом, - беззлобно приказал он, оглядываясь на дверь. Уснули они все, что ли? – Сядь, подумай и спокойно скажи, чего ты хочешь. А мы уже вместе решим, насколько выполнимы твои желания.

Cesare Borgia: Чезаре охотно последовал совету отца и снова опустился в кресло. В силу возраста он вел себя более порывисто, но многими действительно важными чертами они и правда были весьма схожи с Родриго. Теперь, когда первая волна лихорадочного возбуждения схлынула, юноша был совсем не против поговорить спокойно, по-деловому. Да и голова все-таки кружилась довольно сильно. - Я уже об этом столько мыслей передумал, что сейчас в этом нет нужды. - Усмехнулся молодой человек. - Строго говоря, я никогда не пытался скрывать своих желаний и притязаний от семьи. Но если тебе необходимо услышать их еще раз, изволь. Чезаре прочистил горло и заговорил словно по написанному, как примерный ученик. - Я хочу, чтобы ты снял с меня сан кардинала, да и вовсе желаю перестать быть духовным лицом. Мне не обязательно носить сутану, чтобы быть подле тебя и помогать. Вместо нее я хочу надеть доспехи гонфалоньера и возглавить армию папской области. Хочу провести строжайшую ревизию, пересчитать все до последней монетки, последнего хромого ветерана, последнего мятого шлема или ржавого меча, последней лопнувшей подпруги у самой старой клячи. Хочу понять, какими силами мы реально располагаем - а потом уж обновить их, восполнить их. Хочу многое изменить, несомненно. Придется изыскивать и помощь, и финансы, и союзников, как удобных, так и не очень. Но в итоге я готов ручаться за то, что военная мощь Ватикана увеличится до невиданных ранее масштабов. Такого перечня довольно? Чезаре мог бы говорить еще очень долго, но по сути все сводилось к одному: он просил отца отдать ему все то, что изначально предназначалось Хуану.

Александр VI: Вошел лекарь (наконец-то!), засуетился вокруг кардинала Валенсийского. Если он как-то и сопоставил события на площади с раной сына понтифика, то никак этого не показал. Пока рану Чезаре промывали и перевязывали, Родриго Борджиа, отвернувшись к окну, размышлял над словами сына. По своему он любил всех своих детей, даже к младшему Джоффре хотя и сомневался в своем отцовстве, испытывал нечто вроде снисходительной нежности, когда тот не попадался ему на глаза. Что же говорить о старших сыновьях, о Хуане и Чезаре? И разве его признание детей перед всем миром не служило свидетельством его к ним любви и желания видеть их вознесенными так высоко, как возможно? Но власть, любая власть, держалась на трех стопах – золото, мощь военная и власть церковная, и Родириго надеялся, что Чезаре станет его продолжением, потому что никто не вечен. Хуан же не подходил для церкви. Чезаре высказался более чем ясно. Но понтифику не хотелось отказываться от всех тех блестящих планов, которые он лелеял в своих мыслях. - Я услышал тебя, - сдержанно ответил он, поворачиваясь, встречаясь с сыном глазами. – Услышал, и подумаю над твоими словами. Сейчас нам надо поговорить о другом. О французах. О Неаполе. О короле Карле. О том, как им сделать так, чтобы и овцы были сыты, и волки свободны.

Cesare Borgia: Некоторое время отец и сын играли в гляделки. Признаться честно, Чезаре сейчас отчаянно хотел поступить совсем не умно, зато от сердца - подойти к отцу близко-близко и от души поорать ему в лицо, даже без ругательств. Или опрокинуть что-нибудь. Или запустить чем-нибудь хрупким, но дорогим, в стену. Все что угодно, лишь бы выплеснуть глухую ярость, которая годами копилась и копилась. Потрясти Родриго за плечи, взревев "да почему ж вы все, в-бога-душу-мать, не видите, что надо просто дать мне то, что я хочу! Оно мое по праву, по талантам и по умению!" Но Чезаре Борджиа сам про себя отлично знал, что никогда так не поступит. Что прощается Юпитеру, не прощается быку. Что прощается Хуану... нет, среднему сыну, пожалуй, это тоже простят. Вот только отец наверняка будет разочарован такой глупой и безвкусной сценой. Юноша немногого боялся в жизни, но того, что отец в нем разочаруется... о, пожалуй, это был его самый главный страх. - Хорошо. - Лицо Чезаре умиротворенно разгладились, его теперь, казалось, не беспокоит даже боль. Он прикрыл было глаза, но спустя мгновения снова ответил отцу острым взглядом. - Мы поговорим об этом, когда я вернусь из Неаполя. Раньше он никогда не ставил отцу условий. От собственной наглости аж дух захватывало. Впрочем, подумал Чезаре со свойственной ему самоиронией, в глазах отца это все выглядит скорее забавно, чем внушительно. - А Вы о чем хотели поговорить со мной, отец?

Александр VI: Родриго Борджиа выразительно показал глазами на лекаря, призывая сына к терпению и молчанию. Лишние уши им не к чему. Но тот тоже проявил сообразительность, ускорив, насколько возможно, манипуляции с рукой Чезаре, и, пообещав еще раз взглянуть на рану вечером, исчез, незаметный и незаменимый в этом замке, где цена человеческой жизни бывала то неимоверно высока, то до смешного незначительна. - Твое представление на площади впечатлило меня, - собираясь с мыслями, заговорил понтифик, которому и в голову не пришло пичкать сына прописными истинами, вроде «не убий». Если бы Борджиа соблюдали эту заповедь, они не поднялись бы так высоко. – Должно быть, у тебя и правда дар… Уверен, оно впечатлило не только меня, но и французов, и я так же уверен, что не все французы глупы и доверчивы, и кто-то из них наверняка заподозрит, что за этим стоим мы. Его Святейшество не собирался бросать своего сына, предоставив ему самому разбираться с последствиями «шалости», в конце концов, Чезаре прав, оскорбления, нанесенные французами их семье, заслуживали мести. - Сегодня никто не посмеет обвинить нас в этом, но когда ты окажешься среди врагов, когда поедешь с королем Карлом в Неаполь, тогда они осмелеют. Рассчитывая на лучшее, готовься к худшему. У меня не так много сыновей, чтобы их терять. Нечастой лаской Его Святейшество коснулся темной макушки сына, поправив непослушную прядь. - Не говоря уже о том, что со мной сделает Ваноцца, если хоть волос упадет с твоей головы.

Cesare Borgia: - Представь, как я всех впечатлю, если к моим услугам будут декорации помасштабнее и большее число актеров. - Усмехнулся Чезаре, но более предпочел эту тему не развивать. Отец четко дал понять, что не намерен продолжать этот разговор, и юноша чувствовал, что в данный конкретный момент снова уперся в стену. Возможно, в будущем он сможет добиться большего. Но не сейчас. - Пусть смелеют. Его Величеству я нужен живым, иначе какой смысл. Будь спокоен, сам я черты не переступлю. А если полезет на рожон кто из них, от своего же начальства получит наказание. Или напорется на что-нибудь острое с моей стороны, если подойдет слишком близко. - Молодой человек поднял правую руку, демонстрируя искусно спрятанный за манжетой стилет. - Помнишь? Ты меня этому учил. Чезаре вновь поднялся на ноги, но теперь уже куда спокойнее, совсем неторопливо. - На самом деле, я осторожен, отец. Поверь, одна единственная глубокая царапина после этакой потасовки - признак бдительности. На площади еще наверняка не убрали все трупы тех, кто был менее осторожен. Неожиданно ласковый жест Родриго и упоминание о матери не размягчили сердца юноши. Он был бы действительно рад другим, более прагматичным, проявлениям отцовской приязни и доверия. - Ну, смею полагать, мама догадывалась, что рожала нас не для обыденной спокойной судьбы. - Молодой человек улыбнулся отцу уже совсем спокойно и по-деловому сдержанно. - Итак, Неаполь. У меня большие планы на эту поездку. Хочу извлечь из нее максимальную пользу. А у тебя есть какие-либо пожелания или поручения?

Александр VI: Родриго и Чезаре Борджиа разговаривали на одном языке, и недопонимания между ними не было. Понтифика и радовало, и тревожило то, что его средний сын относится к путешествию в Неаполь с таким азартом. Пожалуй, и вправду стоило дать кардиналу Валенсийскому чуть больше свободы. Если мужчина не нагуляется в молодые годы, натешив душу войной и приключениями, зрелые годы его будут отравлены сожалением о том, чего не было. Такой судьбы для сына Родриго Борджиа не хотел. И, да, Чезаре спрашивал о его пожеланиях? Его Святейшество сильно подозревал, что войдя в Неаполь, король Карл обнаружит, что предвкушение праздника всегда лучше самого праздника. Родриго хорошо помнил свою беседу с Санчей Арагонской. Невестка прекрасно поняла его тогда. - Уберись, как только станет слишком жарко и вернись в Рим целым и невредимым, - откровенно ответил он на вопрос сына. – Этого мне будет достаточно.

Cesare Borgia: извиняюсь за долгое молчание - Яснее не скажешь, отец. Не беспокойтесь, я выполню Вашу просьбу. - Чезаре беззаботно тряхнул волосами. За простыми словами "уберись, как станет слишком жарко" крылась необходимость изобрести и продумать не самый легкий план. Но юноша был рад, что ему отец ничего не объясняет и не разжевывает. Значит, доверяет. Значит, предоставляет возможность действовать собственным умом и собственной волей. Значит, они и правда понимают друг друга с полуслова. - И я не только ее выполню. Я изыщу какой-нибудь способ превзойти Ваши ожидания. - С ранних лет молодой человек осознавал всю шаткость своего положения в этом изменчивом мире. Он не просто бастард - он ребенок, которого в принципе не должно существовать. А значит, ему недостаточно быть просто умным, просто сильным и смелым, просто полезным - все это должно быть в тройном размере. Нельзя просто не делать хуже. Надо всегда стремиться улучшить ситуацию. И Чезаре не сомневался, у фраков есть полезные сведения, которые он сможет раздобыть и предоставить отцу для пользы их общего дела. - Похоже, разговор подошел к своему логическому завершению. - Усмехнулся молодой человек. - Я могу идти, Ваше Святейшество?

Александр VI: - Иди. Иди и успокой мать, пока слухи о резне не выгнали ее из дома, иначе мне не поздоровится. В ее глазах ты по-прежнему ребенок, которого нужно от всего оберегать, - в голосе Родриго невольно послышалась легкая грусть. Легко любить детей, когда они дети, когда в глазах и жестах невинность и ожидание чуда, и чудеса эти так легко совершить – подарить щенка, или лакомство или новую игрушку. Куда труднее, когда они становятся взрослыми, особенно такими – как Чезаре – похожими на отца и в плохом, и в хорошем. А в глазах уже не ожидание чуда, а полная готовность это чудо завоевать, купить, взять силой… как угодно, что угодно, но не отказаться от того, что влечет и манит. Его Святейшество благословил сына, и еще раз – когда за ним закрылась дверь, но Чезаре этого уже не видел, как не видел постаревшего лица отца, и не слышал короткой молитвы, которую тот возносил за благополучие сына. Единственная чистая молитва – это молитва о детях, даже если их произносят уста Родриго Борджиа. Эпизод завершен



полная версия страницы