Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » Свеча на ветру. 2 февраля 1495. Сразу же после полудня. Предместье Рима. » Ответить
Свеча на ветру. 2 февраля 1495. Сразу же после полудня. Предместье Рима.
Battistina Cibo: Вилла Розетта, имение Чибо.
Ответов - 19
Battistina Cibo: Февраль, начавшийся приветливым солнечным утром и ласковым таяньем, к вечеру нахмурился, к ночи задул сырым промозглым ветром. Баттистина, вернувшись в свое поместье, продрогла дорогой, дом же встретил сквозняком в коридорах, нежилым запахом верхних комнат, запустением каким-то. Хотя какое там запустение может образоваться за неделю ее пребывания в Риме, однако уныние и безделье чувствовалось везде, даже в той части дома, где жили слуги, оставленные здесь хозяйствовать. Вечерние заботы обустройства ночлега, суета услужливая, поспешность, сопровождаемая топотом по звонким от старости половицам, утомили безмерно, и на следующее утро, хоть и проснулась поздно, а поднялась она неотдохнувшей и рассеянной. - … Иди, иди вниз, мы пока тут все уберем. – Мамаша Чиаре, по опыту няньки знавшая, что «уточка» ее слова не выскажет, пока, все, что держит в себе не обдумает, не проживет, легонько гладя по спине, подталкивала ее к лестнице. - Иди, займись чем-нибудь, дай голове отдохнуть… - Чего она там в Риме нагляделась, кого встретила, что привело ее в такую задумчивость, что с дороги никак отойти не может, сомневается, видно в чем-то, - …иди на кухню, там тепло, там посидишь-подумаешь… На кухне Филиппа, вернувшаяся к своим обязанностям кухарки, просеивала муку в большую миску, готовилась заводить пирог. Баттистина присела у стены, задумчиво следя за спокойными ее движениями. Та словно священнодействовала, отмеряя соль, проверяя, «проснулись» ли, запузырились-забулькали дрожжи, хватилась масла – пошла пополнить кувшин. Баттитине захотелось заняться тестом. Кольца ее, снятые с пальцев отправились в глиняную кружку, у края стола, под руками, утвердилась тяжелая доска, удобная для работы. Вернувшаяся Филиппа, молча помогла расшнуровать рукава, сведя брови, соединила в одной посуде теплую воду, оливковое масло и толику водки и все так же, молча, вылила в муку. Хозяйка опустила пальцы в миску, загребая горстью смесь – так начался пирог. Баттистина месила, ритмичностью движений прогоняя печаль и сомнения; месила тесто – предмет, в отличие от чувственных раздумий, вполне понятный и простой; месила, с удовольствием чувствуя силу пальцев, радуясь своему умению, и скоро начала улыбаться, сперва задумчиво, а после и уверенно. Она успокоилась и стала ждать своего гостя. А когда он прибудет, и этим ли его пирогом встретить или другим, оказалось неважным. Надо только спокойно ждать. Ждать Никколо…
Никколо Макиавелли: Никколо отправился в путь поздним утром в приподнятом настроении. Холод не беспокоил его, а гнедая лошадка, милостиво предоставленная ему в аренду, ритмично отбивала дробь подковами по смерзшейся за ночь и припорошенной снегом земле. Молодой человек покачивался в так ее шагу, а потом даже заметил, что насвистывает себе под нос какой-то мотивчик. Жаль только, что никто не подвязался с ним попутчиком, потому что в таком добром расположении духа, любящий поболтать Никколо с удовольствием бы сейчас пустился в пустые разговоры. Например, он с особой охотой сейчас поговорил бы о женщинах как вообще, так и в частности о том, например, чем флорентийки отличаются нравами от римлянок, а те, в свою очередь, от миланок и венецианок. Это не было пустым любопытством, а было сродни познаванию мира, ибо за свой век Никколо успел узнать с дюжину флорентиек, нескольких миланок и получить отказ от венецианки, но с римлянками не встречался еще никогда, и теперь хотел составить целостную картину нравов. Если взять, скажем, флорентиек, то те обычно были сговорчивы, быстро и с удовольствием освобождаясь от одежды. Миланки вели себя сдержаннее, никогда открыто не демонстрируя согласия до самого последнего момента, но дойдя до дела удивляли пылкостью. Что же до римлянок, то пока Никколо углядел в них привлекательную раскрепощенность и смелость желания, которые если и являлись следствием безнравственного правления папы Александра, то дай ему за это, Господи, крепкого здоровья. С такими думами он съехал на дорогу, ведущую к вилле монны Баттистины. Ошибиться было трудно, потому как столь хороших и приятных взору больших домов в округе было не много. У входа в дом его встретили двое слуг, один из которых принял его гнедую лошадку, а второй позвал следовать за ним, потому как хозяйка ожидала гостя. Войдя за порог, Никколо стянул с головы потертую боннэ, пригладил волосы и осмотрелся, отметив, что дом хоть и велик, но в нем царит запустение, как если бы тут проживали от случая к случаю.
Battistina Cibo: Гость запоздал, отобедали без него. Баттистина подумала, что зря и старалась, зря принарядилась в одно из любимых своих платьев коричневого бархата, обшитого венецианским «гранатовым» стеклярусом вокруг пройм и по лифу, и теперь вот сидела в нем с рукоделием, забытым на коленях и прислушивалась через неплотно прикрытую дверь к тому, что делалось этажом ниже, в прихожей. На столе возле нее лежали наскоро вынутые бумаги – план поместья, письма, там же приготовлена была навощенная дощечка, чернила, перья, еще что-то, что показалось нужным… Слуги были предупреждены, что приедет сведущий человек, давать совет по спорному лугу, так чтоб немедленно его наверх пригласить, и Филиппа, проникнутая ожиданием не менее хозяйки то суетливо прибиралась и в который раз ставила на уголья вино греть, то задумчиво теребила передник. Дом, прибранный в отдельных комнатах, ненадолго предназначенных для комфортного жилья, весь дом, насторожившись, ждал. - Да, Витале… проси его пройти сюда, - ну, вот наконец-то, - … нет, лучше я сама! Ей приятно было спешить навстречу, приятно снова увидеть Никколо, приятно быть для него радушной хозяйкой: - Доброго дня, мессер! Проходите прямо и направо… Я прикажу обед вам подать. Или умыться с дороги? А впереди них уже несли поднос с блюдами и хлебом, и укутанный в полотно медный кувшин с напитком, и стопу полотна, и тазом гремели… И Баттистина смущенно порозовела от того, что слуги, эти тонкие знатоки хозяйских чаяний и мечтаний, поспешностью своею выдали всю важность, приданную ею встрече, которую следовало бы считать деловой и сугубо официальной.
Никколо Макиавелли: - Прошу простить меня за опоздание, монна, - при виде хозяйки дома Никколо почтенно склонил голову и улыбнулся. - С благодарностью не откажусь ни от того, ни от другого. Баттистина сияла, и не только ярким платьем, но и всем своим видом, от которого, кажется, даже холодные стены дома преобразилась и стали выглядеть теплее и приветливее. Его провели в просторную комнату с большим столом, на котором поспешно расставляли аппетитные угощения, такие ароматные, что хотелось попробовать их все. Привыкшему держаться в тени, за спинами послов и первых лиц государства, Никколо стало лестно от такого внимания. Везде на него смотрели в соответствии с его занимаемым постом, ни боль, ни меньше, но никогда не принимали как благородного или равного. Достаточно для того, чтобы у появилось желание отплатить благодарностью. - Так это ваш дом? - покончив с умыванием, молодой человек широким жестом обвел вокруг себя. - Чудное место, а летом, когда деревья одеты в зелень здесь наверняка еще лучше. Но я вижу почему вы выбрали для себя жизнь в Санта-Мария-ин-Портико. Здесь впору стать затворником, настолько это место пусто и велико для женщины, а насколько я могу судить вы не из тех, кто любит одиночество.
Battistina Cibo: - Это имение принадлежало моей матери -Теодорине Чибо. – Баттистина приглашающе указала на накрытый стол. – Оно стало свадебным подарком нам… - она невольно запнулась, но заставила себя договорить очевидное, - …с Луиджи. Но осталось за мною и после развода. Раньше упоминание об этом было бы крайне неприятно, теперь же становилось все менее важным и даже, подумалось ей, могло принести некоторую пользу. Римлянка улыбнулась собеседнику и указала глазами глаза на пирог, заботливо нарезанный небольшими аппетитными ломтиками. Никогда не задумываясь, любит ли она одиночество или предпочитает шумных друзей, глядя на Никколо, привлекательность которого являлась не в статности его, а в таком неожиданном для мужчины умении понять и четко выразить словами то, о чем и наедине с собой иной раз смолчишь, Баттистина с ним согласилась: - Затворничество здесь приятно, мессер, вы правы. Когда сад полон роз и каждое утро дарит их аромат и птицы гомонят, и день полон забот – да, жизнь здесь радостна. Но зимою, дела немногочислены и делаются быстро, а из сумеречных углов ползет тоска. - Она невольно зажмурилась, но тут же овладела собой. - Да вы кушайте, мессер… У нас тут только гуси, но наша Филиппа - мастерица, она и из одной птицы наделает столько замечательных блюд! А себе хозяйка взяла лишь яблоко, привычно захватила умелыми пальчиками с двух сторон – раздался сочный хруст – подвядшее зимнее яблоко разломилось надвое, брызнув соком на запястье. Пора было благодарить мессера за приезд, но начала издалека: - Ах, как мне неловко утруждать вас, мессер Никколо! Дело мое слишком запутано: с межой этой лет пять разобраться не можем, а вы так любезно согласились приехать… Будьте уж до конца снисходительны - не все бумаги удалось мне собрать, да и не знаю я, каковы должны они быть… Баттистина встала, обходя стол – стремясь добраться до небрежно свернутого плана, поверх которого лежали оборванные сбоку бумаги, ради трапезы отодвинутых на самый край – небрежно задела сидящего мужчину подолом, обмахнула нежным ароматом летних роз, тех самых, что так долго скрашивали ее одиночество. Полуобернувшись, взмахнула ресницами: - Как отобедаете, - взгляните?!
Никколо Макиавелли: Никколо с большой охотой последовал приглашению, сел за стол. Вроде бы и не был он голоден, но вид теплого пирога пробудил бы аппетит даже в мертвом. Руки сами потянулись к дымящимся еще кусочкам и молодой человек не без удовольствия отметил, что на вкус пирог оказался еще изумительнее чем на вид. - Мое почтение Филиппе, - Никколо не стал скрывать своих чувств и даже прищурился от удовольствия. Простая болтовня доставляла ему наслаждение не меньшее чем философские диспуты, а как он уже понял, именно простые разговоры привлекали монну Баттистину. - Знаете как говорят, что нет ничего вкусней домашней стряпни, будь даже она простой бобовой похлебкой. Очень похожие пироги делали у меня дома. За словами последовала улыбка. - Не торопитесь так, монна. Вытянувшись, Никколо остановил женщину на полпути, поймав и удержав ее за запястье. Правда его пальцы тут же разжались, а сам он медленно вернулся в прежнюю позу, будто ничего и не произошло. - Меня не ждут с делами. Я никуда не спешу. Нельзя же все время проводить в заботах, надо и отдыхать уметь. Да и раз уж ждала межа пять лет, разве не подождет она еще пару часов? Лучше присядьте. Расскажите мне еще об этом доме, о себе. Молодой человек приглашающе указал на стул рядом с собой и потянулся за очередным куском, не сводя с Баттистины озорного взгляда. С ней у Никколо вышло как с тем пирогом, аппетит пришел во время еды, и бумаги с планами земель интересовали его сейчас в самую последнюю очередь.
Battistina Cibo: Баттистина, не противясь, быстренько села. Рукою, еще чувствующей прикосновение сильных пальцев, подперла подбородок, сама удивляясь своему послушанию, ответила, с удовольствием наблюдая за аппетитом слушателя: - Дом? А что дом… его давно строили, он уже стар, хоть и просторен. Скрипит тихонько ночами. Может быть, ему одиноко?.. - Пополнила кубок гостя, передвинула тарелки, улыбнулась. - С западной стороны у нас открытая веранда, а подальше, к югу - крытый переход, так я там розы подращиваю. Она рассказывала обо всем попросту, словно давно знакомому с ее хозяйством человеку: и как удачно разбила по прошлой весне сад, как радовалась цветению; как затеяла маслоделие свое, как после торговала; и как гуси у нее появились, и как тяжело с пожилыми слугами, и каковы соседи. Говорила, внутренне радуясь, что с этим удивительным человеком не нужно показывать свой ум, цитируя классика или рассуждая о величайшем и прекрасном, что он понимает и нет-нет, а и кивнет согласно ее заботам и чаяниям. Тонким аристократическим пальчикам нравилось выполнять простую работу, получать самое естественное из удовлетворений – наслаждение от хорошо выполненного дела, а изысканно причесанной даже в будни головке – делиться мыслями о предмете конкретном, порою прозаическом. Возделывать свой сад в поте лица своего… А на сердце между тем теплело, и глаза темнели, и губы раскрывались призывно, и занимал мадонну Баттистину не интерес Никколо к ее рассказу, а лукавый взгляд его, дразнящий, подобно легкому сквозняку, что играет пламенем свечи.
Никколо Макиавелли: Предложенная Никколо тема для разговора на первый взгляд могла показаться странной и даже неуместной. Среди людей их круга было принято придерживаться других тем, в которых можно было вдоволь поиграть словами и блеснуть красноречием. Тут же создавалось впечатление, что молодой человек знает о содержании гусей не меньше, чем о дипломатии. На каждое чаяние Баттистины по поводу хозяйства он знал чем поделиться, искренне смеялся, когда она делилась смешным и понимающе кивал, когда говорила о трудностях, так что спустя час их в общем-то ни к чему не обязывающего разговора они могли сойти за давних друзей. - Не удивляйтесь, что я спрашиваю, монна, - по-простому говорил Никколо, свободно откинувшись на спинку стула. - Знаете, я ведь вырос среди виноградарей и пастухов, и кому-то может показаться странным, что человек такого невысокого происхождения как я оказался в окружении послов и государственных деятелей. Молодой человек отпил вина и лукаво посмотрел на женщину поверх кубка. - Хоть мой отец и обнищал еще до моего рождения, и нам часто банально нечего было есть кроме лука и козьего сыра, но у нас был большой дом, под крышей которого оказалось собрана богатая библиотека. Этих книг не хватило бы чтобы продать и на вырученные деньги рассчитаться с долгами, но их было достаточно, чтобы наполнить мою голову знаниями и проложить путь так высоко. Молодой человек дотронулся указательным пальцем до своего виска и гордо улыбнулся, демонстрируя, что ему очень приятно было говорить о себе. - Вы собираете книги, монна Баттистина? В таком большом доме с избытком хватило бы места для нескольких томов.
Battistina Cibo: Проворная Филиппа успела переменить тарелки, убрать со стола и выставить закуски к сладкому вину, пока Баттистина развлекала гостя повествованием о гусях и летних своих заботах – с удовольствием наблюдала за живостью глаз его, радуясь взаимному расположению. Ох, уж эти мужчины с их страстью к самообразованию, к карьере, к цели! Вопрос о книгах навел на мысль о задних комнатах, что наполнялись розоватым предвечерним светом, ширящимися тенями, шорохами. Вспомнились моменты детства, сидящий за столом дед, с превеликим удовольствием копавшийся в огромной книге, должно быть, старинном витиевато расписанным часослове, что-то помечавший на отдельном пергаменте: - … так и остался здесь полный шкаф списков с новелл, писем, карт и заметок: самых разных свитков, многие из них я еще не разобрала… Но на пару инфолио места действительно хватило, - она чуть было не подмигнула, удержалась и отвела глаза, проведя пальцем по краю бокала зеленоватого венецианского стекла, - я держу их в спальне, листаю иногда. Там, на миниатюрах дивный сад и птицы, и розы. Такие большие и алые… На миг задумавшись, расправила складку на колене и, прогнав прочь сомнения, решительно поднялась: - Такому любителю, как вы, человеку, несомненно, охочему до всего написанного, не будет ли любопытно взглянуть на мою коллекцию? За дверью, в сумерках коридора уже трепетал огонек заботливо приготовленной свечи. Баттистина подцепила двумя пальцами изящно выгнутую ручку, поддержала ладонью основание светильника, поднимая его до уровня груди, так что лицо осветилось снизу, и блики побежали по темно-каштановой пряди, по стеклярусу рукава; кивком и улыбкой пригласила за собою Никколо: - Я раскрою вам шкаф, мессер, но голову поберегите - слишком уж много там всего, так и сыпятся сверху бумаги, не успеешь подхватить… Дама было совершенно уверена, что и хранилище забытых документов, как и шелест ее юбки равно привлекательны для спутника и надеялась в скорости узнать, что станет приоритетом.
Никколо Макиавелли: - Я буду осторожен и взгляну с удовольствием, - согласно улыбнулся Никколо и поднялся вслед за хозяйкой, которая была судя по всему самым решительным образом готова открыть своему гостю не только одни лишь секреты книжных шкафов. Он пошел следом за Баттистиной поглядывая то на призывно покачивающиеся в такт шагам юбки, то на манящий мягкостью изгиб шеи. Поэтом Никколо никогда не был и воспевать женскую красоту, как то делал Петрарка и Данте, не умел, но даже в его силах было оценить и почувствовать теплоту и желание, в которые хотелось немедленно погрузиться с головой. В какой-то момент только это и занимало мысли молодого человека. Ровно до той поры, пока перед ним не предстала местная библиотека. Сначала Никколо невольно поморщился: многие бумаги и книги хранились здесь кое-как, без должного бережного обращения. Что-то покрылось пылью, что-то потускнело или сморщилось от влажности. Ну и не удивительно. Редко когда встретишь человека, который знает истинную цену хорошей книге. Издав тихий вздох, молодой человек поверхностным взглядом пробежался по тем корешкам, которые были подписаны. Таких оказалось немного, остальные надо было доставать, что он и сделал. Сначала просто дотронулся до одной из книг, испрашивая разрешения улыбкой и взглядом, и только затем взял в руки, раскрыв на середине. - Эти книги собирал кто-то из ваших родичей? - лицо Никколо посветлело, а на губах заиграла радостная улыбка, какая обычно появляется у детей, когда те получают заветную игрушку или лакомство. Сразу такая удача! Что-то, что он еще не читал. - Ваш почтенный дед? Вот эта, например, очень старая. Ее писали еще от руки. Какой-нибудь бедолага монах, который наверняка затем ослеп. Молодой человек встал рядом с Баттистиной так что их плечи соприкоснулись и продемонстрировал ей разворот, испещренный ровным мелким почерком. - Правда тексты, которые он переписывал, далеки от богословских. Настоящее сокровище, - голос у Никколо мягко дрогнул. Закрыв книгу, молодой человек аккуратно убирал ее на место, но пообещал себе, что обязательно вернется. - Вы мастерица окружать себя тайнами, моя дорогая Баттистина. Владеть такой редкостью и говорить о ней с такой легкостью может только тот человек, который где-то хранит ценность еще большую.
Battistina Cibo: Баттистина готова была дать себе хорошего материнского шлепка. Ну, еще бы! Все шло прекрасно, и сердце наполнялось приятным томлением, пока слышала она шаги мужчины за собой, но его тихий вздох, словно из вежливости подавленный возле пыльного книгохранилища виллы Розетта, объявил такой истинный интерес к предмету, что мадонна замерла возле посольского секретаря, прикусив губу. Мессер так оживился, касаясь пальцами пыльных корешков, выбирая, пролистывая, хваля трудноразличимый текст… что явно мысли его свернули вовсе не туда, куда Баттистина планировала их направить. Дама напомнила себе, что право гостя – вести себя так, как он полагает должным, и на правах радушной хозяйки, желающей лишь длить его удовольствие, склонилась над пожелтевшими листами, подсунутыми к ней так близко, что уголками задевали по груди. И дела не было до того, чем скорбный монах заполнил этот фолиант, над чем затрепетал сейчас Никколо - с досады не уловила она вежливого намека, лишь тихо вырвалось: - Ах, какие же тут ценности, когда даже мыши сии фолианты обходят стороной! Что до последних, то все меры предосторожности старательно соблюдались: и на полу за шкафом, и по полкам его заранее была рассыпаны горсти сухой ромашки с полынью, лавандой и мятой, дабы отвадить зловредных грызунов. Кроме того, сокровищница обладала дверками, резьбою напоминавших ветви бузины, но это было добавлено уж чисто из любви к искусству. Да, дедушка Джованни ценил весь этот склад, пополнял его то одной, то другой рукописью, гордо демонстрировал внучке причудливо изукрашенный пергамент, разворачивая на весу, сколько размах руки позволял, и девчушка завороженно рассматривала дивных зверей, бегущих к закату. Как же давно это было… В угоду любопытному читателю, хозяйка отложила свои чаянья и, вспоминая, привстала на цыпочки, покачнувшись, потянулась за красной, побуревшей от времени резной шишечкой знакомого свитка. Тот поддался охотно, устремился навстречу ей, увлекая за собой сородичей, словно копья нацелив на даму веретенца валиков, да так споро, что она «ах»… поспешила отвести подальше свечу, отступить же от своими же руками вызванной опасности было и некуда – совсем рядом стоял Никколо.
Никколо Макиавелли: - Осторожно! - воскликнул Никколо, вскинул руки в самый последний момент и смог удержать от падения гору бумаг. Только стоило ему попытаться сделать шаг назад, как потерявшие какую-то древнюю точку опоры свитки снова начинали скользить вниз, заставив его так и остаться стоять с поднятыми вверх руками. Оказавшись в таком неловком положении, молодой человек сначала было разозлился на Баттистину за ее неловкость, однако чувство это оказалось недолговечным. Оно покинуло Никколо стоило только представить, как смешно должно быть выглядит он со стороны. - Вот вам и подтверждение тому, что многие знания - многие печали, - прокряхтел Макиавелли и ухмыльнулся. - Царь Соломон, наверное, и сам не ожидал, что его слова окажутся так близки к истине в самом прямом ее смысле. Он попробовал еще раз как-нибудь закрепить свитки: пошевелил и надавил посильнее, в надежде, вернуть все как было, но коварная бумага не желала поддаваться и упорно лезла наружу, будто рвалась на волю, так что страстный коллекционер и любитель книг Никколо был готов проклясть их и всех их авторов. - М-да, - тяжело выдохнул он и рассмеялся. - Глядите, в какую ловушку вы меня поймали, монна. Любой охотник позавидовал бы такой изобретательности. Чтобы поймать зайца в силки подкладывают капустный лист, а мессеру Макиавелли достаточно будет полки с книгами.
Battistina Cibo: Мадонна, избежав опасности получить памятным свитком по лбу, быстро присела и оттолкнула подальше от себя подсвечник, пустив его по полу. Дымчатым шлейфом метнулась за огоньком копоть, круг света отбежал прочь, а когда дама взглянула ненароком вверх - в сгустившихся возле шкафа тенях блеснули глаза ее спасителя. Ладони освободились, готовые помочь, Баттистина не раздумывала – протянула свои под руками Никколо, подперла, то, что стремилось ускользнуть: - Да уж, поймала, мессер, только любой охотник, извлекая из силка добычу, будет доволен куда больше меня… Мне же придется поработать рядом со своим зайцем, даже не налюбовавшись им вдоволь – я боюсь пальцем пошевелить, чтоб обвал не случился! Хозяйка была пониже своего расторопного гостя и, нащупывая пергамент, пытаясь затолкнуть назад, на полку, хоть бы один из строптивых свитков, она то затылком касалась его локтя, то чувствовала щекою тепло запястья.
Никколо Макиавелли: - Отчего же вам быть недовольной? Или улов не так хорош, как хотелось бы? - мягкий и глубокий голос прошелестел над самым ухом женщины. Так близко, что можно было кожей почувствовать дыхание. В свою очередь, если бы Баттистина сейчас оглянулась, то увидела бы, с каким блаженством Никколо прикрыл глаза, вдыхая густой розовый аромат с волос. Как жаль, что руки у него были заняты, иначе он бы несомненно прямо сейчас обнял бы ее за плечи. Видение этой картины оказалось таким навязчивым и реальным, что Никколо даже почувствовал приятное покалывание на кончиках пальцев. - Однако, надо как-то выбираться из этой ловушки, - улыбнулся государственный секретарь и склонил голову на бок, словно замыслив что-то. - Придержите-ка немного свитки, а я притворю дверцу. Вот ведь будет кому-нибудь любопытному сущее наказание, если он отважится сюда заглянуть без ведома хозяйки. К слову, Никколо и вправду задумал кое-что. Щелкнула задвижка, надежно запирая обвал внутри шкафа, вот только молодой человек не спешил возвращаться в роль просто вежливого гостя. Все так же стоя прямо за спиной Батистины, он неторопливо взял ее за плечи, все так же неторопливо, но настойчиво привлек к себе, заставляя тела соприкоснуться. - Только в следующий раз открывайте этот шкаф аккуратно, - снова промурлыкал тот же голос. - Иначе сами ненароком попадетесь в свою же ловушку.
Battistina Cibo: Она закрыла глаза, чувствуя тепло ладоней на плечах. Сердце радостно забилось. Попалась? Да весь век готова эдак попадаться! Будто желая наверняка убедиться в присутствии мужчины за ее спиной, Баттистина проникла рукою за складки юбки, коснулась жесткой ткани на его бедре. Ласку теперь можно было позволить себе со всей сердечностью, и щека ее легла на плечо, прижимая пальцы Никколо. Ближе, теснее... скорее - не медля больше ни мига - ни одного сердечного удара попусту! Надменная аристократка со все еще полуприкрытыми веками и блаженной улыбкой на губах вывернулась из рук посольского секретаря чтобы немедленно обвить его шею и плечи своими и уткнуться в грудь, впитывая запах мужской одежды, радуясь ее шероховатому прикосновению: - Улов в самый раз. Голос ее, приглушенный, от того, что произнесены все четыре слова были, чуть ли губами его сердца не касаясь, от смущения и робости следа не оставил – только спокойное и уверенное ожидание счастья. Пусть недолгого, но такого желанного! Свеча, забытая на середине комнаты, ровным светом очертила золотистый круг на полу, тени, сгустившиеся по углам замерли, за дверьми же, в коридоре, настала такая тишина, что упади на пол булавка – отозвалась бы колокольным звоном.
Никколо Макиавелли: Кажется слуги остались в других комнатах или вообще ушли прочь. Над их головами и вокруг было тихо, так что было слышно как скреблись мыши между стенами. "А почему бы и нет?", - подумал Никколо улыбаясь самому себе в этой тишине и немедленно охватил прижавшуюся к нему женщину. Руки, прижатые к спине, почувствовали тепло тела, проникающее сквозь ткань. "Почему бы и нет", - думал он, продолжая мять ее платье и спину, балуясь мягкостью на пальцах. Баттистина обладала притягательностью, но была совершенно не в его вкусе. "Никакого значения, в сущности, это не имеет..." Свеча, - единственный источник света в комнате, - медленно таяла в стороне, грозясь потухнуть в любой момент. - Тогда, полагаю, мне остается уповать только на ваше милосердие. Молодой человек сдержанно погладил локоны Баттистины, вдохнул аромат роз и желания. Плавно, неторопливо подхватил пальцем маленький пухленький подбородок. Весело улыбнулся, когда женщина взглянула ему в лицо. Наклонил голову и поцеловал ее. Сначала верхнюю губу, затем нижнюю. - Пойдемте еще куда-нибудь, монна, - не отстраняясь шепнул он следом и крепко взял ее за руку, пропуская ее пальцы сквозь свои. - Если позволите, я бы остался переночевать у вас сегодня. Не хочу отправляться в дорогу на ночь глядя. Найдется же у вас какая-нибудь комната, где я бы мог отдохнуть?
Battistina Cibo: Задумавшись не ко времени, она вдруг судорожно вцепилась в его вестину, словно желая спрятать лицо от стыда - пожалела о том, как вела себя, всем телом, каждым движением его привлекая мужчину. Так поступают только куртизанки, которые… Но разве они не женщины? Разве она не может, не должна испытывать влечение, то чувство, что следует за вниманием и уважением, и за интересом к его речам, и за согласием с ним, и за восхищением, наконец? Его пальцы на спине, они… нежны? Он жаждет того же? Или это всего лишь милостыня, что подана в ответ на ее негласные моления? «Ну и пусть», - Баттистина расслабила пальцы, отдаваясь простому удовольствию, и все существо ее стало спиною, по которой гладила мужская рука, и все остальное стало «неважно»… Пока она пыталась найти ответ своим вопросам, Никколо улыбнулся и поцеловал, и Баттистина тут же забыла про них. Когда пальцы рук их переплелись, и желание потекло из ладони в ладонь, сомнение свечным дымком рассеилось по ветру. Учтивость соблюдена: соответствующие слова, объяснившие для посторонних, настороженных ушей те торопливые шаги, что повели прочь из комнаты с одиноко затухающей свечой, произнесены. А после, касаясь губами голого плеча Никколо, Баттитстина даже Бога не благодарила, так не хотелось упускать ни одного мгновения, которое и жизнью-то не назовешь, так коротки. А может быть, это - то, для чего живут?
Никколо Макиавелли: Оставшись наедине той ночью они подарили друг другу достаточно замечательных мгновений, о которых можно было сказать, что ради них следовало бы жить. Оставляя позади слова, отринув сомнения, даря себя друг другу. Сильно и самозабвенно, пока время не замедлило над ними свой бег, а условности переставали что-либо значить и рассеялись пока вовсе не исчезли, оставляя одно живое прикосновение. И все было прекрасно. Никколо проснулся под утро от звука дождя. Тяжелые капли барабанили по кровле, вокруг клубилась бесформенная тьма, и только тихое дыхание рядом напомнило ему где он находится. Стараясь не разбудить Баттистину, он тихонько выскользнул из под теплого одеяла и ступил на каменный пол, ежась от холода. В доме все еще спали и никто не видел как закутавшись в покрывало, со свечой в руке Никколо вернулся к шкафу с книгами. Отодвинул щеколду, приоткрыл дверцу и вполголоса выругался, когда запертые здесь минувшим вечером свитки чуть было не обрушились на него. Аккуратно придерживая дверь, он сунул руку в щель, пошарил и вытащил рукописную старую книгу. Улыбнулся, разглядев знакомое тиснение на обложке и тихонько затворил шкаф. Затем, завернув книгу в плащ, отнес ее к вещам, которые взял с собой в свое маленькое путешествие. У всех свои недостатки, а суть пороков человеческих узнается в сравнении. Кто-то лжет, кто-то убивает людей на улице. Никколо всего лишь любил книги. Настолько сильно, что брал их, не считая нужным ставить их хозяев в известность. Когда он вернулся в спальню ничего не изменилось. Баттистина все так же мирно спала. Он лег рядом, обнял ее за талию и зарылся носом в рассыпавшиеся по подушкам волосы. Медленно погружаясь в полусон, он подумал, что в Риме ему предстояло провести минимум пару месяцев. В доме монны Батистины ему нравились мягкие простыни, на которых он спал, нравилось, как к нему здесь относились, как угощали и как одаривали ласками. Поэтому определенно не стоило бездумно обрывать это во всех смыслах приятное знакомство.
Battistina Cibo: Намерения наши не всегда приводят нас к Счастью, но без них Счастья не случается, а кроме того, бывает же и благословенное «иногда», свечным дымком развевающее сомнения. И тогда счастливый миг приходит быстро, а порою и неотвратимо. … Из-под пушистых ресниц Баттистина, проснувшаяся не от шороха, поскольку Никколо был осторожен, а от чувства, что только что был рядом и уже нет: под приподнявшийся край покрывала скользнул утренний холодок, успела уловить движение к двери. За какою надобностью, не взяв одежду, любезный гость направился прочь, она не понимала и некоторое время, боясь пошевельнуться, терзалась сомнениями, пока он, словно удачливый в охоте кот, не возвратился. «Ой, божечки…» - Совсем как умудренная житейским опытом ее кухарка, подумала хозяйка, различив в утренних сумерках предовольную улыбку, подобную той, что озарила лицо посольского секретаря вчерашним вечером в библиотеке. – «Да, что бы там тебе ни приглянулось – все забирай!..» И едва рука Никколо обняла и скользнула ей за спину, с чувством удовлетворения удобно вытянулась на ложе, даря тепло и согреваясь… Эпизод завершен.
полная версия страницы