Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » Чем больше любишь, тем несправедливее становишься... 27 января 1495. Рим вечером, после шести » Ответить
Чем больше любишь, тем несправедливее становишься... 27 января 1495. Рим вечером, после шести
Nero:
Ответов - 17
Nero: - Сюда, сюда… Сюда, Императрица! Сюда, моя красавица… Царица Савская… - Мрачно-серая кошка, уже едва различимая в наступающих сумерках, выпрыгнула на середину улицы из какого-то, только ей ведомого, угла. - И ты, Принц, иди к нам… О, Ваше высочество… - Пятнистый котище, тускло светя глазами, терся о подол ее невообразимо грязной юбки. – Сюда-сюда, детки мои, скорее спешите… - Вываренная требуха, остатки рыбы и куски лепешки, вымоченные в бараньей похлебке – полна миска этого добра, лакомого для тощих кошек, выщербленная миска, величиною с таз для варенья. – А где же наш Голубок? И Дафна сегодня опаздывает… Сюда-сюда, детки!.. - Кошки серыми молниями неслись через улицу, стремясь к еде. Вот полосатый, вот черная Коломбина, вот белый днем, а сейчас серый, как и все… - Коломбо! Ах, ты негодник, грязный какой! - Да осторожнее же, ты, клешаногий! – Последнее относилось к неловкому мужчине, едва не наступившего на чертова Голубка, когда кот решил проскочить под его ногами. – И что вас всех несет сюда, словно медом тут мазано! Старуха, размахивая скрюченными руками, словно наседка крыльями, пыталась укрыть своих питомцев, Неро поспешно отступил к стене, пытаясь обойти всю фыркающую разношерстную компанию. Январский вечер застал его в ожидании счастья. Не первый вечер проводил он в этом состоянии, появляясь на пороге дома куртизанки, стучась в ее дверь, входя и забывая обо всем на свете кроме ее глаз, ее запаха, ее рук, волос, тела… Морок, наваждение да и только. - А-а-а… господин наш ищет известную дверь, - престарелая дама уперла руки в бока, - все ищут ту дверь, а находят лишь те, у кого монета звенит! Или ты думаешь, что она тебе одному откроет? Да у нее грязь на пороге не просыхает! Неро знал обо всем и был со всем согласен. Он кивнул. Пройти дальше, даже ступить было невозможно – под ногами шевелились спинки и хвосты, что сердобольная кормилица сгоняла в стаю – оставалось стоять и слушать, будто старую брюзжащую няньку. - Стоишь? Вот и стой там тихонько… пока бедолаги наедятся. Да ножищами не шевели, не пугай! Внимание ее переключилось с кошек, что насыщались и дрались, таская друг у друга рыбьи потроха, на молчаливого мужчину- идеального слушателя, а молчать она не умела и поток распоряжений и рекомендаций тек себе да тек… а Неро сжав зубы слушал, прислонившись к стене. - … А еще и так бывает, что сперва один ходит, а после сразу же и другой… а то и оба сразу… Старуха замолчала, не встретив в ответ ни вопроса ни брани, ни отклика – ишь, ты терпеливый нашелся и не ревнив. - Что молчишь-то? Не прикидывайся – терпишь, поди, - закинув голову, захохотала, - ну, раз терпеливый такой выискался, дай сюда ладонь, старая Ариадна погадает тебе! Нероне просьбу выполнил, едва сдержавшись, чтоб не отдернуть руку назад, когда гадалка плюнула на нее, вскрывая таинство своего ремесла, но слова вставить не успел, как заговорила вновь старуха: - Эге! Да ты счастливчик… и любим, и верна твоя-то, насколько может быть она верна … - ведунья пропустила смешок вместо паузы - … да только счастья нет… А будет ли? Нет! Откуда ему взяться здесь, в грязи… И слышишь, берегись, пустого кубка! - Все. Довольно слов! Вот тебе плата за заботу и твоим котам пара медяков. А я спешу. Мужчина вытер руку о штаны, отвергая вместе с тем пророчество старческого безумия и развернувшись, поспешил к своей цели. Если б обернулся – удивился бы, за что старая Ариадна путь его перекрестила.
Рондине: - И капельку розового масла здесь и вот сюда, - осторожный мазок за ушами и на запястья. София, служанка и горничная в одном лице, вдохнула сладкий аромат. Теперь каждый вечер начинался одинаково. Хорошенько проветрить в доме, при этом не давая проскочить в тепло вечно голодным и ободранным соседским котам - чтоб было пусто этой Ариадне, принять посыльных - давно уже в их доме не было столько подарков, должным образом подготовить куртизанку к приходу гостей. Мыслимое ли дело, справиться со всем этим одной? Это когда все плохо было, только и оставалось, что терпеть. Но видно со смертью змеюки-Гаттины закончилось проклятье, тенью накрывшее дом. Теперь во всех комнатах было натоплено, на завтрак подавалось не вчерашнее холодное мясо, а свежее молоко и горячий только из печи хлеб. Срочно шились новые платья, из шкатулок доставались немногие из оставшихся драгоценностей. И, хвала деве Марии, аренда за дом была заплачена на несколько месяцев вперед. - На базаре говорят, уйдут скоро франки, - служанка вздохнула и скосилась на Ласточку. Капитан армии Карла VIII, с недавних пор частый и желанный гость, приходил не один, а в сопровождении пары солдат. Один из них, совсем молоденький, и приглянулся игривой Софии. Поэтому, если в Риме бы и вздохнули с облегчением после ухода братьев по вере, в этом доме о них бы вспоминали с грустью. Закрыв мутного стекла флакон, София достала из ящика инкрустированную перламутром щетку. Темные волосы Рондине – сноровистые, как и их хозяйка, под опытными руками заблестели, легли послушными волнами. - Вы сегодня не барона ждете? – вроде как невзначай поинтересовалась она и расстроилась, поняв, что сегодня останется без приятного общества.
Nero: Красноватое зимнее солнце давно уже село, подсветив на прощание сумерки, пропитанные оседающим к ночи дымом, когда Нероне, легонько стукнув в дверь и не дождавшись служанку, должно быть, стука того не слыхавшую, переступил порог. Тяжелый шерстяной плащ лег здесь же, в прихожей, мужчину поманила золотая полоска света под затворенной дверью. Через пару шагов убедился он, что дверь прикрыта неплотно, и не смог отказать себе в удовольствии, как мальчишка, заглянул прежде чем войти, в щель, в тот дивный мир, где царили запах теплого хлеба и тихие женские голоса, и ароматы чего-то чувственного, будящего воображение. - Дай-ка мне… поди, поди, оставь нас… Неро тихонько оказался за спинами женщин, завладел щеткой из руки служанки и сам занялся пышными прядями Ласточки, не позволяя ей повернуться, тихонько целуя в затылок, не столько расчесывая, сколько наматывая локоны на пальцы, притягивая, наслаждаясь мягкостью, распаляя себя, пока, не в силах больше сдерживаться, не отвел их в сторону, оголяя шею и не принялся покрывать ее поцелуями. Ненужная щетка стукнула об пол. Нимало не задумываясь, что стальные его объятия могут причинить боль, он прижался к желанной спине, зарылся в волосы, почувствовал теплоту тела, и извечная его неудовлетворенность жизнью начала таять, как весенний снег. - Ты позволишь мне? Голос, приглушеный прикосновением, вечная, неутолимая жажда, ладони так горячи, так требовательны...
Рондине: - София? - уже зная, что это не служанка, Рондине сначала сделала вид, что не поняла, не разгадала замены. Хотелось продлить чувственное удовольствие от прикосновений, и она, склонившись, отдалась на волю жестких, привыкших к мечу рук. - Ты спрашиваешь дозволения? - она потерлась щекой о его щеку, оцарапавшись, засмеялась. - Ты забыл, кто я? - откровенно наслаждаясь, выгнулась дугой. Ей нравилось поддразнивать Неро, самую малость, не давая лечь тени на его лицо. Даже себе в том не сознаваясь, она привыкла к его визитам, к его молчанию, к тому, что он рядом, и, ускользая сама, не отпускала. А в памяти все звучал удивленный "ах", оглушивший, казалось, весь Рим, когда победитель турнира, дворянин, провозгласил королевой куртизанку. Своим поступком Нероне сам невольно привлек к ней новых покровителей. Стадное ли чувство, присущее многим мужчинам, или простое любопытство, но теперь в ее дом была проторена тропа. И Ласточка вновь сама могла выбирать, кого принять, кому подарить надежду, а перед кем со стуком захлопнуть дверь. - Милый друг, - она поймала ласкающую ее руку, - ты так и не дал мне быть красивой для тебя. Она сама нашла губами его губы, прикусила, не давая главенствовать. - Нетерпеливый мой.
Nero: Недолго сопротивляясь, он уступил ее губам, чтоб немедленно взять реванш в другом; решив за обоих, упрочил главенство, чтоб раствориться в неге и снова позволить ей властвовать над своим телом и душою; возобновил атаку и с наслажденьем сдался в плен ее рукам, ее губам… А чуть после, как будто продолжая едва начатый разговор, шепнул: - Я все удивляюсь, как ты можешь быть такой… - Баюкая в ладони ее розовую пятку, он рассматривал, поглаживая, пальчики, восхищаясь их малости, томясь от нежности к частичкам ее тела. – Ослепительной... и хрупкой, маленькой... и сильной. – Поцелуем наградил коленку и снова вытянулся рядом с ней, прижавшись, измеряя ее собою. – Ты остра… любовь моя, красива, как точный удар. Неро не задумывался, что привлекло его в этой женщине. Повинуясь внезапной блажи своей, он выбрал ее из цветника товарок и выбрал бы снова, доведись случаю, так как не видел рядом с ней никакую другую, просто не видел. И Рим, пестрый, богатый искушениям город, поблек, сузился до одной лишь двери. Флорентийцу казалось, что живет и дышит он лишь в ее присутствии: в одиночестве, коротая время между сном, неприхотливым обедом и брюзжанием старого оруженосца, он лишь терпеливо ждал свидания, как ждал бы объявленного поединка. Ничего не воображая, ни о чем не думая, берег себя для тех минут, когда кровь вскипит, но не от ярости, нет, …от ласки.
Рондине: Рондине в ответ улыбнулась, возражая одним лишь своим видом. Власть мужчины заканчивается на пороге спальни, но и власть над мужчиной - слишком кратковременна и загаснет как костер, если в тот не подбрасывать дров. Неро напоминал ей бесстрашно стремящегося на свет мотылька, не замечающего, как начинают тлеть его крылья. Но она и представить себе не могла, что именно она и есть тот огонь. В нем не было той легкости, которая отличала прошлых ее любовников, и она бы никогда не подумала, что суровый рыцарь может быть так поэтичен. К куртизанкам ходят не за любовью, а за удовольствием, но какая же женщина откажет себе в удовольствии хоть на миг поверить в правдивость подобных слов. - Ты льстец! - Ласточка негромко рассмеялась. - И хитрец. Ты специально говоришь такие разные вещи, чтобы что-то точно понравилось. Ей было уютно, выработанная привычка слушать заменяло говорливость. Она потянулась, отдаваясь на его волю, потом чуть отодвинулась, как будто для того, чтобы как следует разглядеть мужчину, которому принадлежала в этот вечер. Ее пальцы, едва касаясь, скользили по его коже – ласка одновременно нежная и намекающая на продолжение. - Тебе нравится, что я такая. Ты приходишь сюда, и будешь приходить…
Nero: Да, и прихожу, и буду… Он молча улыбнулся шалости ее пальцев, привлек к себе и уткнулся в изгиб ключицы, ощущая как прибывает жаркая, наполняющая его сила, как крепнет плоть. Волною поднялось желание, он задержал, запомнил этот миг и отдался ему, как с горы, летя, сметая так возбуждающее его кокетливо-нежное сопротивление, подчиняя и наслаждаясь, наслаждение даря… Гордость семьи Петруччи, лет с восемнадцати победоносный поединщик, а таким образом и основная статья семейного дохода, тщательно оберегаемый старшими мужчинами от такой напасти, как искренняя любовь, Нероне рано ознакомлен был с любовью продажной, чтоб предрассудков на сей счет не иметь, женским чарам не доверять и помнить, что воин смертен, а миг удовольствия краток. Он и не питал иллюзий о верности, особо не ревновал, привыкнув обладать понравившейся ему девушкой по праву победителя, как если бы речь шла о ристалищном призе, пока не появлялся тот, кому следовало уступить, или не пропадал интерес. Мир его сужен был до интересов воинского дела, заполнен единственной целью достижения абсолютного мастерства и тут уж «красиво» значило примерно то, что «руке удобно и здорово защищает» - высшая оценка начищенных до блеска лат или отлично выверенного баланса оружия. Он путался в словах, слагая их в комплимент, потому что приятные для него ощущения заключались в остроте, силе, достижении цели, точности удара. То, что для мирного человека означало бы опасность, а для него – радость, гордость своим умением, способностью идти на риск и побеждать снова и снова – этим и характеризовал он сейчас свою Ласточку, с удовлетворением признавая в ней достойную пару. Сравнение ее с розой не приходило Нероне в голову хотя бы потому, что в его мире, по его мнению, были более прекрасные вещи (вроде дамасской стали) и его женщина была не хуже, не менее привлекательна и так же желанна, и так же отлично подходила для доверенного ей дела. А любовь ударила внезапно. Может быть, она шла за ним следом? Как слабоумный, сжимая в дрожащей руке ножик для первого, показавшегося из-за угла прохожего? И напоровшийся на чувство рыцарь оседал, млея от доступности рая, все еще не веря, что получает его, как недоуменно обернувшаяся на удар жертва. - Да. Буду… буду приходить, - Неро улыбался, целуя и покусывая ее пальцы. - Ты мое счастье, я хочу впитать тебя, я не могу насытиться тобою…
Рондине: - Ненасытный, - Рондине игриво ударила по губам кончиками пальцев и повернулась на живот. Она привыкла распалять в мужчинах страсть, чтобы те раз за разом приходили в ее дом, но пожалуй в первый раз она задумалась над тем, чтобы согревающий огонь может перерасти в пожар. Пока рыцарь в ее руках был мягок, как воск, но она-то видела его на ристалище. Неро был без сомнения опытен в постельных утехах и томная усталость самой Ласточки была тому свидетелем, но была в нем и какая-то нетронутость, словно происходящее в этой спальне для него было внове. Может быть, то, что ему снова и снова хочется приходить сюда снова? Что же... тогда хорошо всем. Для куртизанки, которую только радуют любые проявления постоянства чувственных желаний: ведь за ними тянется постоянство течения золотой реки, без которой любые прекрасные цветы вянут и сохнут. И для самого Неро, потому что чувство ненасытности гораздо приятнее, чем скука, пресыщение, усталость и желание найти что-нибудь новое. - А я буду тебя ждать. Мне нравится, что когда ты смотришь на меня, то как будто чему-то удивляешься.
Nero: А удивлялся он больше себе самому. Удивлялся, как же раньше, привыкнув быть непогрешимо честным на ристалище, с противником безжалостным, рыцарь и в минуты наслаждения невольно выказывал эту самую честность: я ничего не дам тебе более условленного за твою ласку, красавица, но и сам буду приятен, иначе дела не сладим, не так ли… Никому не быть обязанным, ничем дурным не быть запятнанным – что разумный лоб, что ровно бьющееся сердце защищали блестящие латы. И всегда он брал ровно столько, за сколько платил со спокойной улыбкой человека с чистой совестью. А теперь хотелось дать. Отдать себя всего, без остатка, без минуты, потраченной на мысль или молитву. Неро сел, завел руки за спину. Уперев ладони в загорбок и разведя локти, выгнулся-потянулся до хруста. Блаженно отдохнувшее тело, мощные мышцы, напрягшиеся от движения, и неизведанное доселе чувство нежности, заполнившее сердце - все существо благодарило лежащую с ним рядом. Разум же, взращенный чувством долга, уже зашевелился, подыскивая оправдание своей праздности и райскому наслаждению, которое, вдруг, да не заслужено еще, не выстрадано… Но в этот миг он думал сердцем и важнее было незаметно смахнуть влагу умиления, увлажнившую глаз, слабость свою не показывая, чем позволить себе отвлечься на что-либо и задуматься. Нероне потянулся к потертому дуплету, валявшемуся среди прочего беспорядка на полу, нащупал за подкладом подарок: - Это тебе. Камень невзрачный, знаю… не сапфир и не изумруд, - он не решился надеть кольцо Ласточке на палец, видя в том некую обрядность, протянул на ладони, - но, говорят, этот ятер* крепче всех прочих, придает твердость и мужество, предохраняет от увечий, печали и колдовства… Голубовато-прозрачный камень блеснул чистой слезою. - Не такой уж женский подарок, согласен. Тебя бы украсили рубины. Но… пусть у тебя будет частичка меня, авось, да защитит от напасти… ___________________ * Старинное название бледно-голубого алмаза.
Рондине: Холодный, как лед. За время пребывания Неро в доме Рондине камень так и не успел нагреться. Куртизанка сама надела кольцо себе на палец, про себя вздохнула, что великовато, и благодарно прижилась к плечу дарителя. - Зачем мне такая защита, если у меня есть ты? Засмеялась, вопреки словам все-таки не отдавая перстень. Надо бы позвать Софию, чтобы она принесла им легкие закуски для восстановления сил, хотя в истоме было лень произнести даже звук. Но вряд ли та сама догадается, что время подошло, и Ласточка, не удосуживаясь прикрыть наготу, встала с кровати. - Ты лежи, я сейчас. Чтобы рыцарь не спорил, протянула ему наполовину наполненный кубок и направилась к выходу. Но не успела она коснутся деревянной ручки, как дверь сама распахнулась, и изумленная тем куртизанка не сразу поняла, что перед ней не служанка, а насмерть перепуганная Перла. Та всхлипнула, полубезумным взглядом обвела комнату и, как путник, достигший цели, забившись в рыданиях, буквально рухнула под ноги Ласточки. Только сейчас Рондине увидела, что одежда всегда аккуратной Перлы была порвана, а на скуле начал багроветь синяк. - Пресвятая дева! - ахнула и, сжав от натуги губы, попыталась поднять подругу с холодного от неизбежного сквозняка пола.
Nero: Нероне успел посмаковать терпкий привкус вина, как раз того, что ему нравилось – густого от непроцеженной мякоти, а может быть, настоенного на пряности – и отрешенно, через плечо поглядывая, проследить за живо двигающейся женщиной, еще разгоряченной его объятьями, прежде чем… Внезапно появившаяся гостья, кем бы она не была, опасности пока не представляла и движения мужчины, по-военному быстрые, были несуетливы: кубок он не отбросил, а отставил, другой рукой прихватывая покрывало с постели, и через пару шагов оказался возле распахнутой двери. Там, о себе особо не заботясь, набросил ткань на плечи Ласточке, отводя ее руки, легко поднял и отнес на ложе несчастную, должно быть, ее подругу. Обернулся было с немым вопросом: «В чем дело?». Но кто ответит, пока дама, дрожащая под его руками словно в ознобе, сама не расскажет. Тут уж, справедливо полагая, что расспросы дело не мужское, он уступил место подле нее Рондине, а сам потянулся к своей одежде, первым делом вытаскивая из-под вороха оружие, выкладывая его на видное место, и лишь затем уделяя внимание штанам.
Рондине: - Ты не одна, Рондине? Но что я говорю, конечно, не одна. Перла посмотрела на одевающегося рыцаря, но не так, как это могла бы сделать любопытная куртизанка, интересующаяся, кого сумела заполучить ее подруга по ремеслу, а полубезумным взглядом умирающей от страха женщины, которой безразлично все, кроме своей безопасности. - Разумеется, я не одна. Это и так понятно, но что случилось с тобой? Рондине отвела прядь волос от лица Перлы, и наливающийся синяк засиял во всей своей яркости. Ласточка вздрогнула, почувствовав неприятный холодок между лопатками. Вот оно, напоминание. Ночи любви заканчиваются не только тугим кошельком, который обласканный любовник отстегивает от пояса и небрежно швыряет на стол. - Франки... это все они... - Перла всхлипнула и вцепилась в плечи Рондине. - Пришли сегодня... мы их с Виолой ждали... сначала все было обычно, а потом... потом они вдруг как озверели, все крушили, орали, что-то требовали... И Виола... они ее... - тут голос Перлы сорвался, и она заревела в голос. - О боже. Что они с ней сделали? Избили? Обокрали? Подожгли дом? Что? – Ласточка невидящим взглядом посмотрела на Неро, пол заскользил под ногами, потому что она знала, что ответ будет совсем другой. Знала, но боялась его произнести, и еще больше - услышать. Она крепко прижала к себе содрогающуюся в рыданиях подругу. Все то, что казалось важным, отступило перед истинной трагедией. И все-таки один вопрос она так не задала, язык присох к небу при одном лишь подозрении о том, что не слишком ли дорого обошлась Виоле ее сапфировая заколка.
Nero: Франки, франки… Рыцарь не любил женских слез, даже боялся их и утешать не умел. Вот и сейчас рука потянулась не с поддержкой, к рыдающей Перле, а с ободрением - к поддерживающей ее Рондине. Скользнул холодеющими от зарождающегося гнева пальцами под волосы, погладил нежную шею: «ничего, девочка, нечего, держись»… И без расспросов ясно, что та, другая погибла. Мелькнула мысль, что за куртизанок не мстят; ее сменила другая – про чьих-то сестер и подруг, что добры и отзывчивы… Неро смотрел в сторону, в угол, стараясь удержать взгляд на чем-нибудь неважном, на забытой на полу косынке. Вздохнул, касаясь большим пальцем хрупкой косточки, теплой кожи женщины, совсем недавно ласкавшей его, шею которой он мог бы переломить одним движением опытной в боях руки. Беззащитность и безнаказанность – никто не выберет первое, но как же лакомо второе! Себя не удержишь в порыве крушить и мять, особенно, когда ты силен и волен и считаешь, что в праве, в праве победителя. Продажную девку пожалел? При чем тут жалость? Это несправедливо! Франки, франки… По закону божьему нет оправдания мести, как нет оправдания и нападению, и мародерству. Просто я считаю нужным поступить именно так. По-людски. А больше-то и некому. - Сколько их ты там оставила? Пьяны они? И где тот дом? Где вы с Виолой… ждали?
Рондине: Перла, которую сотрясали рыдания, долго не могла произнести ни слова. Она билась в руках подруги, всхлипывала, причитала и бубнила что-то непонятное. Пыталась успокоиться, но от всех этих стараний, кажется, становилось только еще хуже. Было понятно только несколько слов "они", "она" и еще "о, боже". Она даже не замечала того, что порванное платье почти сползло с плеча, что прическа сбилась, и неаккуратным пятном расплылись подведенные кармином губы. Наконец, всхлипы становились все тише и тише, сменились короткими нечастыми вздохами, потом затихли и они. Перла оторвала лицо от плеча Рондине и посмотрела на нее, потом - на Неро. - Их было двое. Нас двое и их двое, - при слове "нас" у Перлы опять скривились губы, но теперь она уже совладала с собой. - Пришли обычные, а потом стали пьяными, конечно. И ничего такого не было. Я даже думала, что это шутка такая дурная и грубая. И только когда один Виолу ударил и заорал, что точно знает, что она болтунья, которая потом расскажет все, что от него узнала, так и поняла, что серьезно они. А она вырвалась и пыталась убежать, а он ее нашел и... и еще говорил все время, что болтовню никому не простит. Ой, Рондине, я уже думаю, ведь не просто так они, да? - Перла с немым ужасом воззрилась на подругу. Побледневшее до синевы лицо той стало лучшим ответом. Ласточка стиснула зубы, чтобы не дать вырваться лишним словам - при одном любовнике нельзя говорить о другом. Словно высокая волна накрыла их и вот-вот затянет в водоворот. Нельзя сейчас идти в тот проклятый дом. И что теперь делать ей, как узнать, какой срок отмерили франки для тех, кто остался? Она ни на миг не сомневалась, что как бы не был с ней нежен капитан, но если нужно будет выбирать, без колебаний пожертвует куртизанкой. - Мы пойдем туда. Потом, - Рондине умоляюще дотронулась до локтя Нероне. Ее колотила крупная дрожь и она надеялась, что рыцарь воспримет это лишь как женское участие, а не ужас перед возмездием.
Nero: Нероне ободряюще погладил ее пальцы и отвернулся. Как бы то ни было, а он поступил бы так же, как тот неведомый франкиец, случись ему заподозрить случайную подружку в неуместной болтливости. Любой военный человек без особых раздумий избавил бы себя от грядущей опасности, а слезы одной девицы и смертельная бледность и дрожь другой подтвердили, что все трое равно предугадывают исход происшедшего и вероятность незавидной участи приятельниц злополучной Виолы. Вот теперь-то рыцарь окончательно лишился временного душевного мира, который кое-как создал для себя, отвоевал от сомнений. И чреда дней, которую готовил себе с нежностью к ней, оборвалась разом. Будь она вроде Перлы, Нероне испытал бы лишь жалость, но потерять Рондине для него было страшнее, чем отсечь руку. Став калекой, неспособным выполнять свое жизненное предназначение, он, в конце концов, смог бы и приспособиться, а то и приносить пользу благодаря мастерству своему. Да и чего Господь не даст праведнику - славу мог бы обрести геройством. А не будет этих глаз, дрожащих сейчас в страхе губ, позабудутся они, и душа его станет куцей… Двух ударов сердца хватило ему, чтобы в любовном эгоизме опуститься на пол возле Ласточки, коснуться губами пряди над виском: - Поедем со мной… Вряд ли когда-нибудь решился бы он на подобное, вряд ли она бы согласилась. Но нынче случай дарил ему эту женщину, дарил, пока не опомнилась… И за каждый вздох перекрещенный с ее дыханием Нероне готов был платить, а горе, становившееся неизбежным - благословлять, как божий помысел. - Я куплю тебе дом, ты ни в чем не будешь нуждаться. Если нужна тебе подруга, - он взглянул в сторону замершей Перлы, - возьмешь и ее… Господи! Да подскажи же ей, что я не случайный друг, и пусть не первый, не единственный, но… больше мне на этом свете у тебя просить нечего.
Рондине: Рондине шептала слова утешения, сама в них же нуждаясь. Перла уже не билась в истерике, но взгляд оставался по-прежнему затравленным, как у попавшего в силки зайца. - Поедем, ведь правда, Ласточка, поедем? - прошептала сквозь икоту, отвечая, хотя спрашивали не ее. Путь от отчаяния до надежды оказался коротким. Если до этого куртизанка видела перед собой лишь подругу, к которой прибежала за спасением, то теперь уже не отводила глаз от Неро. На миг кольнула зависть, но тут же расстаяла. Если надо поехать приживалкой - она поедет, лишь бы убраться подальше отсюда. Этот дом - тоже не крепость. И как франки пришли к ним, так они могут ворваться и сюда. Она зашептала молитву, но, переведя взгляд на подругу, удивленно замолчала. Почему Рондине ничего не говорит? Ей уже пора бежать собирать вещи, а она не двигается, ни жестом, ни звуком не благодаря покровителя за неслыханно щедрое предложение. Словно окаменела. И только тогда, когда Перла уже решила, что та просто не поняла, что ей предложили, Ласточка ответила: - Я не могу отсюда уехать, - все внутри нее кричало о бегстве, но она продолжила, - У меня уже есть дом, этот дом. Он совсем небольшой, но он мой и я его не оставлю. Сейчас ты меня зовешь, но потом я тебе наскучу и стану обузой. Нет-нет, молчи, - она прижала палец к губам рыцаря. - Ты веришь, что этого не будет, но когда пройдет страсть, а страсть всегда проходит, ты возненавидишь меня. Так и будет, я знаю, - грустно улыбнулась и непреклонно провела черту. - Я остаюсь в Риме. Завтра вечером ко мне обещал зайти Ив. Один ли он придет? Я его могла бы не пускать, но я впущу. Нет ничего страшнее неизвестности.
Nero: Медный кубок, который, уходя, Неро прихватил с собой еще полнехоньким, через пару-тройку шагов опустел. Жадно опустошенный горячими губами: «нет, не может так быть, нет…»... чуть солеными, должно быть от ласкового прикосновения к ласточкиным ресницам; став бесполезным, он тяготил руку. И бесславно закончив путь свой смятым в кулаке от удара об притолоку, умудрился напоследок рассечь обидчику мякоть ладони… Досада на несправедливое недоверие, что, как он запальчиво подумал, стало причиной женского отказа, пропала вмиг. Нероне замер на пороге, зажав губами рану. Вкус крови отрезвил, напомнил о вероятной будущности. Учтивое прощание с куртизанкой, презревшей его более чем щедрое предложение, уже не ущемляло гордость, взгляд привычно искал на другой стороне улице место для схорона, а мысль выстраивала план осторожной засады. Бдение же представлялось ему длительное. Да и не на один день, пожалуй, а пока не убедится, что этой резной двери и этому порогу, который Рондине покинуть не пожелала, ничто не угрожает. Исковерканная медь осталась лежать в подмерзшей к вечеру грязи, а поутру, отвергнутая любопытным котом, пинком мальчишеской ноги отброшенная к канаве, досталась удачливому нищему, который и знать не знал, что обменял на краюшку пророчество кошачьей кормилицы. Эпизод завершен.
полная версия страницы