Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » Веселье - наличность счастья. 29 января 1495 года, около шести вечера » Ответить

Веселье - наличность счастья. 29 января 1495 года, около шести вечера

Рафаэль Мальдини: Дворец Лукреции Борджиа, Санта-Мария-ин-Портико

Ответов - 73, стр: 1 2 3 4 All

Verba volant: В поздних сумерках, погрузивших Рим в черноту, лишь изредка разбиваемую светом факелов или одиноких огней, ярко сиял дворец, что находился возле церкви Санта-Мария-ин-Портико, потому что на его освещение не поскупились. Через распахнутые двери гости попадали в огромный зал, из которого поднимались выше, по широкой лестнице в верхние комнаты, где все было готово к их приему. Любимый дворец Лукреции Борджиа, где в этот вечер флорентийский посол принимал его святейшество Александра VI, должен был продемонстрировать величие Флоренции и мощь Святого Престола, и каждая из сторон не могла не постараться преуспеть. Богатство угощения и развлечений ратовало за первое, величие дворца - за второе. Просторные комнаты. Обитые дорогими тканями, разукрашенные изысканными фресками или покрытые дорогими коврами стены. Изысканной резьбы и драгоценных пород дерева сундуки и скамьи. Стол в комнате, где должны были подавать угощение, был уставлен серебряной и даже фарфоровой посудой. В каждой зале на лютне играли музыкант. Жаль, что за окном была зима, и взор гостей не могли услаждать красивые цветы, а обоняние - тонкие цветочные ароматы, но везде плыл приятный запах розового масла, и много было прелестных молодых женщин, одетых так, словно сошли они с иллюстраций "Илиады" и "Одиссеи", которые разносили гостям вино и посматривали друг на друга в ожидании того момента, когда смогут они продемонстрировать свои умения в танцах и пении, а так же когда настанет час и должны они будут встретить самого высокого на сегодня гостя. Ждали в отдельной зале актеры, развалившиеся на приготовленных для будущих зрителей местах. Ожидание было написано и на лицах всех, кто уже находился в комнатах второго этажа дворца Санта-Мария-ин-Портико.

Никколо Макиавелли: Все было выполнено в лучших традициях, чтобы не дай бог никто не смел заикнуться о том, что Флоренция экономит на своем посольстве и тем более, на его гостях. Никколо довольно кивнул и натянуто улыбнулся очередному гостю, имени которого не знал и знать, в общем-то, не хотел, но правила гостеприимства обязывали. Сегодня львиная доля внимания, безусловно, будет уделена куда более крупным фигурам на этом поле, таким как флорентийский посол Рафаэль Мальдини, а так же Его Святейшеству папе Александру. Прибудут и другие, не менее важные гости. Они будут говорить высокие слова, прославлять друг друга и покорять гостей богатством и сиянием своих особ. Какова же роль государственного секретаря в такого рода событии? О, самая маленькая, незаметная и скучная. Всего лишь знать все обо всех. Кроме того досадного происшествия по дороге в Рим, посольство более не встретило никаких затруднений. Их тепло приняли и даже радушно позволили воспользоваться прекрасным дворцом для проведения приема. За счет средств Флорентийской Республики, само собой. Угощения, украшения, актеры, музыканты, прислуга. Никколо только и успевал подписывать соответствующие бумаги. Как будто у него своей работы не было. Работа, кстати, нашла секретаря незамедлительно, не успел он толком устроиться по приезду. Среди прочих документов и бумаг, с которыми ему следовало работать, в руки молодому человеку попала странная записка. Записка не была адресована кому-то конкретному, и говорилось в ней о неком Фабрицио Туччи, флорентийце, попавшем в Риме в “затруднительное положение”. Имя было Никколо незнакомо, но принять и выслушать земляка он согласился. Но так как с треклятым приемом выделить на это время категорически не получалось, пришлось назначить встречу непосредственно во время самого приема. Для этого Фабрицио, кем бы он ни был, следовало встретиться с Никколо у кухни, откуда бы вместе проследовали в более удобное для разговора место не привлекая лишнего внимания. Ну а пока... Пока следовало доброжелательно улыбаться гостям. - Чудесный дворец, - секретарь закончил очередной обход зала и встал рядом с послом, сцепив руки за спиной. - Очевидно Его Святейшество очень сильно любит своих детей.

Рафаэль Мальдини: О том, что Александр VI балует своих детей, было известно и во Флоренции, Рафаэля занимало сейчас другое – этот знак внимания... что он значит? Действительно ли Рим склонен отнестись к Флоренции как к союзнице или это всего лишь пустая любезность? Но в любом случае, себя вести стоило более чем радушно, показывая себя как гостеприимного хозяина. Оттого обычно серьёзный и немногословный Мальдини не стоял в стороне, а беседовал с гостями и улыбался. Фальши он не допускал – это всегда чувствуется и отталкивает собеседников, но, тем не менее, вел себя достаточно приятно. Мысли о Фабрицио Туччи – чье имя Рафаэль прекрасно знал – его не посещали. Он предполагал, что этот человек сейчас в Неаполе и выполняет то дело, на которое он его отправил. Сейчас Мальдини мысленно перебирал в голове полученные сведения от римских шпионов, пытаясь лисьим чутьем угадать нужное направление действий. Он – так же как и Никколо – в последнее время работал. - Да, дворец прекрасный, - не стал спорить Рафаэль, бросив невольный взгляд на изысканное убранство комнаты, - мадонна Лукреция была несказанно добра, что позволила нам устроить прием здесь. Разумеется, Мальдини понимал, что данная услуга носила политический характер, о чём тут же сказал: - Пока Рим принял нас как друзей. Позволив этому «пока» повиснуть в воздухе – Рафаэль не был склонен обольщаться, Мальдини чуть повременил, а потом заметил, продолжая тему и не продолжая ее: - Родители часто любят своих чад, у меня у самого трое детей, я знаю, - посол мягко улыбнулся и спросил секретаря, - а вы не собираетесь в ближайшее время обзавестись семьей, мессер Никколо? Раньше Рафаэль об этом не спрашивал, но сейчас обстановка была соответствующей – располагающей к развлечениям и праздным беседам, а вовсе не к серьёзности.


Никколо Макиавелли: - Так будем же дружелюбны, - улыбнулся Никколо, принимая у слуги бокал с вином и делая маленький глоток. Не смотря на прошлые разногласия Рима и Флоренции, сейчас обоим государствам как никогда нужен был крепкий мир. Хотя бы до той поры, пока французы не вернутся восвояси. Поэтому секретарь был больше чем уверен, что переговоры пройдут в теплом ключе. - Когда-нибудь - обязательно, - молодой человек утвердительно кивнул и довольно прищурился, - но не сейчас. Боюсь иначе мне не избежать припадков ревности. Какой жене придется по-вкусу, что ее муж уделяет все свое внимание государству, беспрестанно думает о нем, и проводит ночи за письменным столом, а не на собственном супружеском ложе? Никколо по привычке язвил, но насчет брака решил для себя уже давно. По его задумке жениться ему следовало лет в тридцати, желательно с выгодой, но не раньше того, как он добьется высокого и почетного поста в Республике. Брак виделся ему взаимным контрактом с женщиной, которую он будет уважать и сможет рядом с собой терпеть. Всякие глупости вроде любви его мало волновали. Иногда молодому человеку казалось, что природа вообще не наделила его способностью испытывать это чувство. И если говорят, что когда человек любит - сердце его пылает, то у Никколо этот орган всегда оставалось холодным. - Нет, сейчас я решительно не могу на такое пойти.

Рафаэль Мальдини: Рафаэль слегка усмехнулся. Если бы он знал взгляды Макиавелли на брак, то отозвался бы о них одобрительно. Мальдини всегда заключали брачные союзы сообразно выгоде, и Рафаэль не видел в этом ничего дурного. Тем более, что его собственная жена имела не только солидное приданное, но была молода и недурна собой. Однако когда молодые люди рассуждают о браке так категорично, женатые редко удерживаются от желания их немного поддразнить. Поиграв бокалом вина в руке - посол не хотел сегодня пить много, чтобы не потерять ясность мысли и изящество речи - Мальдини отметил: - Ну, это в том случае, если вам достанется холодная женщина. С какой-нибудь страстной красавицей можно забыть о государстве. На время, - не стал лукавить Рафаэль, - и тогда припадков ревности легко избежать. К слову говоря, для этого необязательно было жениться - в Риме полно прелестных жриц любви - но Мальдини не стал этого говорить. Он был человеком слишком холодного нрава, чтобы вести разговоры о куртизанках едва приехав. Но его спутник был молод, горяч и наверняка любил женщин. По крайней мере, самому Рафаэлю так почему-то казалось.

Никколо Макиавелли: - О, в таком случае можно нарваться на припадки ревности другого толка, - вскинул брови Никколо. Казалось бы в несерьезном разговоре вдруг была затронута тема довольно важная, вот и тон голоса молодого человека изменился, став вдруг холодным и тревожным. - Изменить государству вовсе не тоже самое, что изменить женщине. Секретарь выдержал долгую томительную паузу, прежде чем его лицо озарилось улыбкой по случаю удачной шутки. - Изменить женщине гораздо страшнее! - он снова сделал маленький глоток и усмехнулся. - Но говорят, что жене не изменяет только тот, у кого ее нет. Может быть, в таком случае, я буду в безопасности? У Никколо не было причин подозревать посла Мальдини в чем-нибудь, и тем более не доверять и остерегаться его, но привычка - вторая натура. Он никогда не был откровенен с людьми, никогда не открывался полностью, демонстрируя в лучшем случае одну только сторону своей натуры, в худшем - скрывался под удобной маской. Маски давно и прочно приросли к лицу этого человека и лишь самые близкие друзья могли разглядеть под ними настоящего Никколо. Каждый видит, каким ты кажешься, но мало кто чувствует, каков ты есть. Пусть мессер Рафаэль видит в нем тайного сладострастника и сплетника, а он с радостью подыграет. - Например, Папа не скрывает, что у него есть любовница, - добавил он чуть тише. - Разве мешает это его святости?

Рафаэль Мальдини: - Ничуть не мешает, - благодушно заметил посол, потягивая вино. – Так же как не мешает всей Римской курии. «А так же как и многим и многим добрым католикам по всему миру», - продолжил он мысленно. Несмотря на то, что Никколо не имел ничего дурного в намерениях – просто пошутил насчет государственной измены, по спине Рафаэля пробежал легкий едва заметный холодок. Если во Флоренции узнают о его связях с Медичи. Сам себя Мальдини изменником не считал – он желал родному городу добра – но вряд ли Совет Республики одобрил бы такое поведение… - Думаете, Его Святейшество просто из вежливости делает нам такие знаки внимания? – спросил Рафаэль так же негромко, легко переходя от обсуждения женщин к политике. – Или это нечто большее? Мальдини мог заблуждаться в чем-то насчет Никколо, но вовсе не считал его легкомысленным. Ему этот молодой человек казался весьма умным и наблюдательным. Иначе он бы не стал спрашивать его мнения.

Никколо Макиавелли: - Не забывайте, что сейчас Риму нужен крепкий мир не меньше, чем нам, - все так же улыбаясь ответил секретарь. - Возможно это признак того, что Его Святейшество расположен к переговорам и новым союзам, которые принесут выгоду, не смотря на прошлые разногласия между Республикой и Святым Престолом. И нынешние. Например, у одно из таких разногласий было имя, оно было облечено в человеческую плоть и умело говорить, чем изо дня в день пользовалось, подрывая среди флорентийцев авторитет Церкови и понтифика в частности. Важно было помнить, что если ситуация в городе выйдет за рамки разумного, всем достигнутым здесь договорам будет грош цена. Флорентийскому послу предстояли нелегкие деньки и его опасения были понятны и закономерны. Однако, этот вечер был отведен для веселья, а значит следовало веселиться. - Пока мы об этом не забываем, имеем все шансы на благополучный исход, - шепнул секретарь и снова перевел разговор в нейтральное русло. - Сегодня будет много гостей из числа наших земляков, обосновавшихся в Риме. Вы ожидаете увидеть кого-нибудь особенного? Некоторые из них до сих пор выказывают симпатию Республике. Стоит ли рассматривать их как подспорье здесь? Во враждебной нам среде.

Рафаэль Мальдини: Рафаэль задумался. Несмотря на кажущуюся легкость, вопрос был сложным. С одной стороны, свой своему поневоле брат. Как легко было довериться соотечественнику, как хотелось бы это сделать... Но с другой стороны - разве уехавшим (а порой и бежавшим) из Флоренции, стоило верить? Нет, Мальдини не считал их предателями, но полагал, что люди, связавшие жизнь с Римом вряд ли будут ставить интересы Папской области превыше интересов родного города. Это было бы слишком великодушно, а великодушие в наши дни настолько редкий товар, что Рафаэль даже забыл, когда в последний раз его и видел. - Я рад видеть всех наших соотечественников, хотя не жду никого особенного, - сдержанно заметил Мальдини, - можете считать меня разочаровавшимся в жизни, но я не надеюсь на бескорыстие людей. Высказывать симпатию это одно, а помогать... Помогать серьёзно, рискуя навлечь на себя гнев кого-то могущественного, - посол покачал головой, - это совсем другое. Стоит ли на это расчитывать? Конечно, у Рафаэля были в Риме шпионы. Но шпионы - это совсем другое, шпионы не бескорыстны. Да и сегодня на вечере их не предвиделось.

Никколо Макиавелли: - Вы забываете, - секретарь мягко улыбнулся. Категоричная реакция посла лишь подтверждала догадки Никколо о мессере Рафаэле как о натуре весьма скрытной и замкнутой, склонной доверять лишь ограниченному кругу лиц, непосредственно перед ним себя зарекомендовавшим. С таким трудно будет сойтись и тем более заручиться полным доверием. - Многие из них не по своей воле покинули Флоренцию. Изгнание, козни недругов, спорные интересы с прошлыми правителями города. Вы не представляете, как в наших соотечественниках сильно чувство привязанности к дому. В ответ на обещание похлопотать об их возвращении, они быстро забудут о Риме и его правителях. Отчасти правда, отчасти нет. По крайней мере среди приглашенных Никколо не встретил ни одного имени, которое ассоциировалось бы у него с каким-нибудь громким скандалом или делом. Но он знал - в Риме такие были. - Но в одном вы правы, бескорыстие людей - миф, - молодой человек презрительно скривил губы. - Даже когда человек верит, что совершает бескорыстное деяние, то на самом деле, пусть в душе, но ждет за него награду. Если не материальную, так перед Богом. Как бы не была занимательна и интересна беседа с послом, но Никколо все еще ждала встреча с Фабрицио Туччи, и поговорив с ним, он все еще должен был успеть вернуться к приему Его Святейшества. Пропустить такое важное событие было никак нельзя. - Прошу меня извинить, - секретарь кивнул послу, - Но мне еще следует удостоверить в исполнении некоторых приготовлений. Веселитесь, мессер, а я присоединюсь к вам чуть позже. Отдав кубок с вином слуге, Никколо прошел через зал и скрылся в коридорах дворца. Через них он попал на пропахшую дымом и специями кухню, где во всю кипела работа по приготовлению самых изящных угощений для гостей. Оттуда он попал на задний двор, и только там сумел вздохнуть свободно, надеясь что его приятель не станет опаздывать.

Александр VI: - Твой дворец хорош, но я надеюсь, что замок Святого Ангела стал тебе домом, моя девочка! Его Святейшество скользнул горячим (слишком горячим для отеческого) взглядом по роскошному наряду герцогини Пезаро. Лукреция была прекрасна. Даже полумрак носилок не скрывал того, как свежа была ее кожа, как горели на ней драгоценные камни… Понтифик поймал себя на мысли, что ни одна из его фавориток не была так хороша и желанна, как его дочь. Но мысль эта, противная законам божьим и человеческим, была тут же загнана внутрь, как можно глубже. - Только когда мои любимые дети собраны под одной крышей со мной, я чувствую себя счастливым. Пальцы Лукреции были такими тонкими, прохладными… Родриго Борджиа прижался к ним губами, как к свежему роднику, утоляющему жажду. Сквозь занавески из позолоченной кожи проникал сквозняк, но наместнику Господа было жарко как в аду. - Но сегодня, мой чистый ангел, я прошу тебя быть больше, чем украшением Рима. Я прошу тебя быть на этом приеме моими глазами и ушами. Быть там, где не смогу быть я. Слушать, наблюдать… и очаровывать. Это та роль, дочь моя, которую лучше тебя никто не сыграет.

Лукреция Борджиа: - Ваше святейшество, я бы не простила себе, если бы потеряла ваше доверие, - Лукреция пылко прижалась губами к руке отца, как бы одновременно прося о благословении и объясняясь в дочерней любви. Как любой, знающий за собою деяния, что могут расстроить того, кто ждет преданности и послушания, она была готова во всем остальном точно следовать тому, чего от нее просят, и становиться глазами и ушами, очаровывать и даже губить со всей страстью и пылкостью, лишь бы чувство вины хотя бы чуть-чуть ослабело. Так что сложно было представить себе более искреннее обещание, чем то, что она только что произнесла. Папская дочь любила праздники, особенно те, на которых появлялась, сопровождая отца. Другие усматривали в этом неприличие и даже посягательство на святая святых, преступление более тяжкое, чем блуд, но Лукреция не только привыкла к этому и чувствовала себя под неодобрительными взглядами как рыба в воде, но и находила в этом особенное утонченное удовольствие. Ничто так не волнует кровь, не придает такой блеск глазам, не полирует так плечи и не делает походку такой свободной, как чужие внимательные взгляды. Так что сегодня у герцогини Пезаро, утопающей в платье пурпурной парчи, чью грудь украшали сапфировые камни, были все шансы прекрасно выглядеть. Носилки остановились, и к ним тут же подскочили слуги, распахивающие полог. Лукреция знаком показала, что сойдет только после его святейшества.

Александр VI: Слуга почтительно протянул руку, помогая спуститься с носилок на грешную землю наместнику Господа на Земле. Грешная земля была застлана роскошным ковром, дабы сиятельные ступни гостей не соприкасались с грязью и холодом, а над головами прибывших затрепетал на ветру алый шелковый полог. Оправив одеяние, Его Святейшество отстранил слугу и с заботою похвальной помог сойти своей дочери, не доверяя свое сокровище чужим рукам. Ветер подхватил подол из тяжелой парчи, который был тут же оправлен заботливым отцом. Если так задуматься, когда случилось, что он впервые увидел в дочери прекрасную и желанную женщину? Не накануне ли ее замужества? Когда она как ребенок радовалась драгоценностям и нарядам, а он просчитывал выгоды этого брака? Кто из сыновей тогда спросил Родриго, будет ли их сестра счастлива с мрачноватым и заносчивым герцогом? Хуан или Чезаре? Он не помнил. Но слова в душу запали. Ребенку для счастья нужно не так уж много – яркие ленты, безделушки. Женщине куда больше… Родриго Борджиа очень хотел видеть свою единственную дочь счастливой. Но хотел видеть ее счастливой в кругу семьи. Счастливой с ним. И эту мысль Его Святейшество тоже отогнал, пробормотав краткую молитву и размашисто перкрестившись. Предложив дочери руку, он повел ее ко входу в палаццо. - Ты никогда не утратишь моего доверия, Лукреция, - прошептал он в белокурые завитки изысканной и прихотливой прически.

Лукреция Борджиа: - Мне важна и ваша любовь, ваше святейшество, - не отдавая себе отчета в том, что делает, как будто и не было вокруг множества людей, Лукреция чуть потянулась, чтобы губы отца коснулись ее щеки. И вновь как будто попросила этим прощения и за ту боль, которую уже причинила и за которую не уставала себя корить, и за ту, что только могла бы быть, если бы тайна перестала быть таковой. Если бы свидетели этой трогательной сцены между отцом и дочерью не сдерживали голосов своих, то вокруг бы прокатился осуждающий ропот. Но стоящие вокруг слуги, да и люди гораздо выше, сочли за благо никак не проявить себя, и только удивление или легкая неприязнь при виде блюстителя Святого Престола, который может появиться в сопровождении той, что не смела рождаться, но осмеливается являть себя, да еще и всем видом не скрывая богатства своего отца, и мелькнула в чересчур неосторожных взглядах. Но все это было безразлично Лукреции, видящий лишь свой дворец, что был щедрым подарком, сделанным любящим отцом, во всем блеске его великолепия, и то, что шла сейчас рядом с понтификом, которого не только по долгу, но по любви почитала как высшего человека на земле и который не только не скрывал ее от людских глаз, но, гордясь и любуясь ею, любил и ценил ее присутствие рядом. - Ваше святейшество, я надеюсь, что праздник, устроенный флорентийцами, будет достоин вас. Я слышала об обилии сластей, вина и еще о какой-то особенно забавной пьесе.

Кристина Кастальди: Судьба благоволила Кристине. Сначала неожиданный гость, оказавшийся их племянником, увел с ужина Федерико, что позволило Кристине пораньше сбежать из дома в гости к Мирелле, потом старшая подруга без всяких просьб почти подарила Кристине платье на праздник, да еще и одолжила ей носилки, но самое чудо было в том, что Микеланджело не сумел ей помешать добраться до замка Святого Ангела. Накануне она, стремясь соблюсти приличия как можно лучше и успокоить собственные страхи, подошла к маэстро с просьбой сопроводить ее на этот прием. Кристина и представить не могла, сколько возмущения и негодования выплеснет на нее Микеле, он наотрез отказался сопровождать ее куда-либо, а на обиженное замечание, что она и без него туда попадет, пообещал запереть ее в комнате, но... По каким-то причинам маэстро своего обещания не выполнил, Кристина решила не интересоваться, по какой именно. И теперь, преодолев все препятствия, вслед за ее светлостью, герцогиней Пезаро, в надежной компании мадонны Франчески, впервые в жизни Кристина заглядывает за манящие таинственные покровы, скрывающие секреты развлечений высшей знати. Только вбитые матерью правила спасают девушку от незавидной доли деревенщины, которые стоят и смотрят по сторонам, открыв рот.

Франческа Конти: За любопытными взглядами девушки, с интересом смотрящей на все - от роскошно расшитого наряда дочери понтифика до украшенного к празднику дворца - с улыбкой смотрела Франческа. Она понимала, в каком волнении и восторге должна сейчас находиться Кристина, и даже немного завидовала тому, что для нее все в новинку. Все прошло замечательно. Герцогиня Пезаро с удовольствием согласилась, чтобы одно из мест в ее свите занял кто-то, еще неизвестный ей, особенно когда Франческа сказала, что это сестра того самого человека, который выручил герцогиню деньгами. Кристина была юна, мила и бесхитростно восхищалась всем, к тому же учтиво, но свободно отвечала на обращенные к ней вопросы. Волноваться было не о чем, и единственное, о чем Франческа иногда вспоминала, так о том, что так и не успела спросить у Кристины, как же так получилось, что брат отпустил ее на праздник, то есть позволил не просто что-то, вызывающее в нем сомнения, но то, против чего был настроен весьма решительно. Но сейчас было не до вопросов, и Франческа оставила их на более позднее время. Во дворец они вошли вслед за его святейшеством и его дочерью. Недолгий разговор понтифика с послом, вышедшем навстречу, и они поднимаются уже наверх, туда, где звучит музыка, где носятся чудесные ароматы и где подают вино. - Мы не можем пока отойти от ее светлости, - шепнула Франческа. - Но как только она увлечется с кем-нибудь разговором, тебе можно будет осмотреться. Только так, чтобы вернуться сразу, как только тебя позовут.

Кристина Кастальди: - Не буду выпускать мадонну Лукрецию из поля зрения, где бы я ни была, чтобы немедленно вернуться, если понадоблюсь, - тихонько пообещала Кристина, отлично понимая, что от благосклонности герцогини Пезаро зависит не только исход сегодняшнего вечера, но и положение всей их семьи в целом. Федерико все же еще слишком болен, чтобы мчаться решать те проблемы, которые может принести ему непослушная младшая сестренка, и осмотрительность должна стать на сегодня для Кристины вторым именем. А еще ее пугала близость понтифика. Конечно, Папе никакого дела не было до безымянной девицы из свиты его дочери, но то, что их разделяет не людная площадь, он не находится на балконе своего дворца, это поначалу выбивало почву из-под ног, но Кристине удалось взять себя в руки. Правда, для этого понадобилось презреть заветы святых отцов и посмотреть на Папу Римского как на человека, просто облаченного высоким саном. Это помогло, хотя и не убавило любопытства молоденькой девочки по отношению к личности понтифика. Впрочем, и его дочь была загадкой. Возможно, не составляло труда решить, что Лукреция точно такая же как Кристина, балованная, любимая дочка и сестра, правда не нужно было обладать большим умом, чтобы понять, что ее жизнью ее семья распоряжается, и вряд ли у нее спросили о чем-то, прежде чем сделать ее герцогиней Пезаро. Но взамен она получила роскошь, власть, да и отец не позволил никуда отослать его дочь, вот она, всегда рядом, живет в его замке. Наверное, Кристина хотела бы так же... И все же Лукреция не казалась так проста, как виделась на первый взгляд. Нельзя было не восхититься замечательным оформлением праздника, а любопытная Кристина, не решаясь слишком пристально разглядывать гостей, со всей дотошностью старалась рассмотреть и понять, как был украшен зал, чем организаторы добились такой правильной для сего действа атмосферой. И лишь такие далекие от нее запретные бокалы с хорошим вином (не могли быть плохи напитки в этом месте) разжигали в ее теле, уставшем от всех треволнений сборов сюда, жгучую жажду. - Мадонна Франческа, а просто вода здесь есть? - совсем тихо спросила Кристина, осторожно тронув свою покровительницу за рукав платья.

Франческа Конти: - Конечно, здесь только вино, - шепнула в ответ Франческа. - Неразбавленное, уверена. Подавать разбавленное флорентийцы бы сочли унижением. А еще здесь пахнет марципанами. К прибытию его святейшества праздник был уже в самом разгаре. Здоровый румянец на щеках гостей, и ярко и призывно горящие глаза ухаживающих за ними женщин, говорили о том, что с вином здесь и впрямь все в порядке. Появление герцогини Пезаро с дамами не было незамеченно. Кто-то смотрел с удивлением, кто-то даже с замешательством, кто-то так, будто наконец увидел подтверждение своим скандальным ожиданиям. Франческа с некоторым беспокойством посмотрела на Кристину: не будет ли та несколько озадачена увиденным. Подобного рода праздники не были похожи на домашние развлечения, когда все гости хорошо знают друг друга и не позволяют себе ничего предосудительного. Впрочем, на лице девушки не было написано ни испуга, ни разочарования. Решив про себя, что глаз с нее не спустит, и увидев, что герцогиня Пезаро уже занята каким-то увлекательным разговором, Франческа решила позволить Кристине воспользоваться некоторой свободой. - Думаю, ты можешь уже чувствовать себя не очень привязанной. Только не теряйся. И никому не позволяй слишком фамильярничать с тобой.

Фабрицио Туччи: А в это время на заднем дворе, возле кухни, другой человек, которому чужды были весь этот блеск и вся эта суета, стоял в ожидании назначенной ему встречи. Фабрицио Туччи, которого судьба занесла в Рим и который теперь искал возможность выбраться отсюда живым, явился во дворец Санта-Мария-ин-Портико с надеждой, что мольбы его наконец-то будут услышаны небом. Весь этот месяц Фабрицио провел, пытаясь хоть как-то открыть двери той ловушки, в которую он сам себя загнал. Поняв окончательно, что Риккардо Донатини и Родольфо Капри больше не вернутся из застенков Замка Святого Ангела, что к Джоффре ему дорога закрыта, он нанялся сначала к одному трактирщику, потом, когда вдруг к тому пожаловали стражники Рамиро де Лорки и один из них чем-то показался ему знакомым – в мясную лавку. Первое время он старался поменьше появляться на улицах, опасаясь, что посланная за ним охрана все еще ищет его, но потом, когда он сходил в трактир один раз, потом в церковь - второй, потом с новыми знакомыми покутил от души и никто не схватил его с криками "Лови предателя!" - он слегка успокоился. Возможно, в Замке решили, что какой-то там Фабрицио Туччи не стоит того, чтобы на него затрачивать столько сил, возможно, о нем вообще забыли. Да только сам Фабрицио, хоть и вздохнул свободнее, не забыл сам о себе. Весть о том, что скоро в честь прибывшего флорентийского посла будет устроен большой праздник, заставила Фабрицио поверить, что есть на свете высшие силы, которые не забыли о его душе. Флорентийский посол? Рафаэль Мальдини?! Сначала ему показалось, будто его уши решили сыграть с ним злую шутку и слышат то имя, которое ему так хотелось бы услышать, а вовсе не то, что назвал лавочник. Но следующая фраза развеяла все сомнения Фабрицио: - Мессер Рафаэль Мальдини очень важный человек. И мы должны как можно лучше выполнить заказ. Поэтому не рассуждать и не задавать лишних вопросов – за работу! И вот уже Фабрицио Туччи таскает огромные туши во дворец Санта-Мария-ин-Портико, откуда поступил заказ на доставку к празднику самого лучшего из имеющегося в Риме мяса. Он еще несколько раз переспросил лавочника о готовящемся празднике, и услышал то, что пролилось елеем на его уши: «Конечно, Рафаэль Мальдини. И с ним еще государственный секретарь, мессер Никколо Макиавелли. Очень важные люди! И не только они, дурной ты человек. Там еще будет сам Его Святейшество, понимаешь ты или нет? Поэтому прекращай свою болтовню, не для болтовни я тебя нанимал!» Туччи и сам уже понял, что с этого момента ни одного лишнего слова он произнести не должен. Он лишь запомнил это имя – Никколо Макиавелли. Писать самому послу или – что еще хуже – отправляться к нему Фабрицио не решился. А вот передать записку этому самому мессеру Никколо он смог. И, как ни странно, получил на нее ответ. Макиавелли согласился выслушать своего соотечественника и назначил ему встречу на приеме в честь флорентийского посла. Во дворце Санта-Мария-ин-Портико. Фабрицио не составило особого труда уговорить хозяина доверить именно ему доставку мяса на кухню дворца Лукреции Борджиа. И вот сейчас он вышел на задний двор с кухни, ожидая появления мессера Никколо Макиавелли. Молясь, чтобы тот вообще не забыл о некоем Фабрицио Туччи и все же пришел сюда. Слуги сновали туда-сюда, но Фабрицио стоял в стороне в тени, и его не замечали. Наконец во двор вышел человек, который явно не принадлежал к числу слуг. Он осмотрелся, словно бы ждал кого-то. Туччи вздохнул. Неужели он дождался?..Сделав несколько шагов вперед, Фабрицио приблизился к незнакомцу. - Мессер Никколо Макиавелли? Это вы?

Никколо Макиавелли: Государственный секретарь ответил не сразу, прежде изучающе оглядел подошедшего к нему юношу, отметив, что тот, скорее всего, не много моложе его самого, может быть даже ровесник. Внешне Никколо всегда выглядел старше своих лет. - А вы Фабрицио Туччи, я полагаю? - молодой человек натянуто улыбнулся. - Да, теперь я вижу что вы на самом деле в бедственном состоянии. Внешний вид земляка говорил сам за себя. Если когда-то его одежда выглядела прилично, то сейчас давно и безнадежно утеряла даже этот облик. Рукава в пыли, на плечах жирные пятна и разводы - видимо пришлось поработать, чтобы попасть в число слуг, обслуживающих праздник, значит для него это важно. - Что же, идемте за мной, мессер Фабрицио, - Никколо подышал на замерзающие руки. - Если есть о чем говорить, то лучше делать это в месте более теплом и располагающем к беседам. Попробуем помочь вам в вашей беде. Потянув за железное кольцо, секретарь отворил дверь и шагнул за порог, приглашая за собой флорентийца. Обратно они так же прошли через кухню, а наверх поднялись по тесным и мрачным лестницам, предназначенным для слуг. На втором этаже все же пришлось выйти на балконную галерею, откуда можно было поглядеть на праздник во всем его красочном великолепии. В конце концов Никколо остановился у одной из дверей, открыл ее и пригласил Фабрицио заходить первым. Стражник проходивший в этот момент мимо даже не посмотрел в их сторону. - Присаживайтесь, мессер Фабрицио, - гостеприимно предложил секретарь. В комнате, где они оказались, все было готово, чтобы гость чувствовал себя уютно. Горели свечи, огонь в маленьком камине давал тепло, на столе ждало вино, хлеб и немного мяса. - Вы голодны? Прошу вас, угощайтесь. Никколо наполнил себе кубок и устроился на стуле с высокой резной спинкой. - И поведайте мне свою историю.



полная версия страницы