Форум » Regnum terrenum. Aeterna historia » Веселье - наличность счастья. 29 января 1495 года, около шести вечера » Ответить

Веселье - наличность счастья. 29 января 1495 года, около шести вечера

Рафаэль Мальдини: Дворец Лукреции Борджиа, Санта-Мария-ин-Портико

Ответов - 73, стр: 1 2 3 4 All

Делла Ровере: Замечание Орсини касательно предателя затаившегося где-то под самым носом не обошло стороной Джулиано. Кардинал болезненно закусил губу - слишком сильно этот факт уязвлял его гордость. Кто бы это ни был, он найдет его и вытянет из него все. Даже если для этого придется подвешивать на крючья и срезать полосками кожу. - Там дают представление, кардинал, - делла Ровере радостно и беззаботно улыбнулся, как будто никакие тяжелые думы не занимали в этот момент его разум. - Живая картина. Миф о “Данае и золотом дожде”. Отсюда не видно, но Даная очень красива. А волосы ее ну точь-в-точь того же цвета, что и у супруги герцога Сфорца. Собравшиеся посмотреть представление гости стояли так близко друг к другу, что не было никакого шанса протиснуться между ними. Опоздавшим занять хорошую позицию для наблюдения приходилось то и дело подпрыгивать или подниматься на мыски, чтобы рассмотреть происходящее. Взору же кардиналов доставались одни лишь неясные тени, мелькавшие в отсветах свечей и факелов. - Хорошо, что нам удалось побеседовать, мой друг. Держите меня в курсе. Но, воздержитесь пока от писем. Если это оградит нас от подобных ошибок, будем встречаться лично. Джулиано жестом удержал Баттисту, которому так не терпелось посмотреть на представление, и очень серьезно на него посмотрел. - Я сейчас же возвращаюсь домой и вам не советую задерживаться. Губы кардинала сложились в ядовитую ухмылку. - Следующей в представлении будет сцена “Дочери Лота”. И одной из дочерей Лота будет та самая Даная. Боюсь, представление обречено на успех. Это и был тот самый подарок, приготовленный делла Ровере к появлению понтифика. С его легкой руки и звонкой монеты актеры внесли некоторые изменения в порядок сценок.

Санча Арагонская: Написанное ниже идет не от лица принцессы. Просто зарисовка происходящего. На артистов и впрямь стоило посмотреть. Впрочем, справедливости ради, на зрителей тоже. В самом центре на небольшом возвышении стояли кресла, приготовленные для понтифика и его детей. Чуть ниже, в соответствии со своим рангом, расположился сам посол. Остальные же, кому посчастливилось быть на празднике, устроились там, где кто себе место урвал. Даже те, кто не смог раздобыть себе стулья, просто радовались тому, что они здесь. Зрители были веселы, многие румяны от неумеренный возлияний, да и найти трезвого в этой толпе труд составило бы изрядный. В равномерном гуле разговора то и дело слышались вскрики и женский визг. Натренированное ухо уловило бы в шепоте двусмысленности и непристойные предложения, многие из которых были приняты весьма благосклонно. Весь этот пестрый и шумный клубок смотрел на дальнюю стену комнаты, где было возведено нечто вроде ширмы. Наконец из-за нее появился разряженный в видавшие лучшие времена, хоть и сохранившие яркость цветов, дублет и накидку паяца. Но вот тут можно было не волноваться. Сомнительность наряда, как и испитость лица, хорошо скрывало отсутствие дневного света и затуманенные от излишеств глаза благодарных зрителей. Паяц низко склонился и потом завернул длинную и витиеватую речь, весь смысл который стал понятен только в самом конце, когда оратор пообещал всем присутствующим неслыханно приятное времяпрепровождение. Качнувшаяся ширма исчезла совсем, благодаря чему все и впрямь смогли насладиться зрелищем. Разговоры смолкли и дружный выдох удивления из десяток глоток стал предвестником полной тишины. И было от чего удивиться. На импровизированном ложе возлежала женщина, лица ее не было видно, зато взгляду любого открывалась роскошная белая спина, скрытая только рассыпавшимися в тщательно продуманном беспорядке золотыми волосами, которые самым неприличным образом рифмовались с косами Лукреции Борджиа. Ноги актрисы были накрыты пурпурным покрывалом, но линия бедра была доступна жадным взглядам. Рядом с дамой застыл немолодой мужчина, всем своим видом олицетворяя вожделение. Вертевшийся волчком паяц сказал, что «сцена сия показывает прекрасную Данаю в тот самый момент, когда отец, по некоторым причинам не желающий выдавать ее замуж, запирает дочь в медном подземном дворце». Далее рассказчик сообщил публике, что причин называть не будет, ибо сюжет столь знаменит, что вряд ли найдется в комнате хоть кто-нибудь, с ними незнакомый. После положенного времени ширма вновь заняла свое место, то те, кто стояли сбоку, успели заметить, что вскочившая с ложа Даная подбежала к «отцу» с отнюдь не дочерней лаской.

Александр VI: Пока лицедеи готовились к выходу, пока паяц рассыпал перед гостями, как горох, или, вернее, как бисер перед свиньями, плоды своего красноречия, Родиго Борджиа беседовал с Лукрецией. Серьезных бесед не предполагало место и время, так что он просто обменивался с дочерью замечаниями относительно праздника, держа ее руку в своей, перебирая дочерние пальчики, унизанные перстнями. Внимание Его Святейшества привлекла сначала упавшая на зал тишина, а затем и нежная женская спина замечательной формы, и золотистые светлые волосы. Во взгляде понтифика загорелся совсем не невинный интерес, скорее к исполнительнице роли, чем к самому действу. - Если Даная действительно была такова, то я не удивляюсь Зевсу, - хмыкнул он, подозревая, что после представления найдется немало зевсов, готовых осыпать красавицу золотым дождем, не исключено, что на некоторых громовержцах будут красные сутаны. Кроме красиво исполненной сцены (главным образом из-за красоты исполнительницы) Родриго Борджиа не увидел ничего предосудительного. Полуголые нимфы, богини и прочие мифологические существа давно не считались чем-то непристойным на римских застольях.


Лукреция Борджиа: - И это несмотря на то, что многие из этих громовержцев избалованы женским вниманием, - Лукреция не только всецело одобрила, но даже поддержала шутку своего тиароносного отца, и без всякого смущения. - Актеры знают толк в интересном. Кажется, ни у кого нет желания покинуть зал или хотя бы надеть на себя скучающее выражение лица. Папская дочь не отнимала своей руки из ладони отцовской. Знаки его внимания были ей приятны и доставляли удовольствие, и она разговаривала с ним, едва глядя на сцену. Прекрасная спина Данаи не привлекла надолго ее интереса, потому что предназначалась больше для любопытных мужских глаз. Возможно, несколько дольше Лукреция смотрела на волосы женщины, которую ее отец счет соблазнительной, и на ее лице мелькнуло ненадолго выражение тревоги. Не той, причиной которой может быть недовольство или скрытая ревность, а другой, что ближе к неприятному предчувствию, особенно когда увидела она глаза "отца" Данаи, который не скрывала интереса к "дочери". Принадлежал ли этот взгляд самому актеру, который не может скрыть истинного своего отношения к женщине, соблазнительно лежащей перед ним, или же это игра, причиной которой намерение? - Посмотрим, что будет дальше. Надеюсь, дальнейшее удастся актерам не хуже.

Cesare Borgia: Опоздав на сам прием, Чезаре решил хотя бы к началу представления явиться вовремя, и потому сейчас чинно занимал положенное ему место рядом с семьей, отозвавшись на реплику отца улыбкой понимающей и скабрезной ровно настолько, чтобы не стать совсем уж похабной, сохранив толику изящества. Изгиб его губ словно говорил "я был бы не прочь стать таким громовержцем сегодня ночью, но всерьез об этом не думаю". Актриса и правда была очень красива, а цветом кос немного походила на Лукрецию. Ему, как правило, нравились женщины, чем-то схожие с сестрой. По первой картине было трудно понять, хороша ли эта девица как лицедейка, или ее взяли в труппу только за телесные прелести. Чезаре не раз замечал, что, как правило, актрисы-дурнушки играют куда лучше, особенно в комедиях. Возможно, они не думают каждую секунду о том, как смотрятся со стороны, и потому отдаются на волю искусства. Так или иначе, в этот раз красота женщины, напротив, помогла создать яркий образ. По большей части театр в Италии казался Чезаре довольно жалким зрелищем, но иногда лицедеям все же удавалось создать ощущение, которое неизменно очаровывало юношу: как будто сцена и все, что на ней - окно в другой, волшебный мир. Этому, конечно, способствовал и полумрак, и то, что актеры находились в отдалении, становясь размытыми образами, а не людьми из плоти и крови. И выпитое вино, возможно. Хотелось когда-нибудь найти человека, или людей, которые смогли бы по его просьбе создать нечто подобное, но куда лучше, красивее, пышнее. Нечто уникальное. Одни мысли в голове Чезаре сменялись другими, но для окружающих он по-прежнему просто не особо внимательно смотрел на сцену, с благожелательным, но насмешливым интересом.

Ваноцца деи Катанеи: Пестрые картинки быстро сменяли одна другую. Вслед за Данаей перед зрителями по очереди предстали Андромеда, Ариадна и даже Пенелопа. Золотоволосая красавица больше не показывалась, и мифических дам представляли женщины гораздо менее прекрасные. Пенелопа и вовсе была несколько старовата, так что в зале достаточно громко зашумели, а кое-кто и посочувствовал Одиссею, высказав соображение, что боги позволили ему вернуться не из особого благоволения, а явно из недоброго к нему расположения. "Одиссей" выдержал встречу с женой стойко, то есть изобразил поистине фантастическую радость, которой, кажется, никто не поверил. Происходило все бойко и как будто по накатанной. Паяц в ярком и невзрачном дублете комментировал происходящее, не брезгуя сальными шутками, впрочем, постоянно напоминая, что "картины прошлого дают уроки настоящему", что в совокупности с характером "картин" звучало вполне двусмысленно. Зрители похихикивали, но уже начинали скучать. Наконец, с таинственным видом, паяц, теперь облачившийся в широкий плащ, что знаменовало собой особую важность момента, сообщил, что наступило время для самого главного. Он явно волновался и даже чуть заикался, а на лбу у него подозрительно выступил бисером пот, впрочем, возможно, от духоты и тесноты. Речь его стала напыщенной, ибо, по "совету знающих людей" решили обратиться "они" к Книге, и взяли сюжет из нее один из трагичнейшних и поучительнейших и т.д. и т.п. Таковым оказалось бегство Лота с семьей из Содома. На сей раз немолодая женщина изображала застывшую соляным столбом жену Лота, а одну из дочерей изображала прекрасная "Даная", чьи золотые волосы были красиво рассыпаны по плечам. Закончив с длительным рассказом о том, отчего же Бог разгневался на жителей Содома, с неизвестными "Книге" подробностями описав бегство, паяц разволновался как-то уж совсем сильно, но все-таки твердо продолжал рассказ. И только голос чуть дрогнул, когда он читал как по-писаному из Библии о том, как ...и сказала старшая младшей: "Отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли. Пойдем, напоим отца нашего вином, и ляжем с ним, и наживем себе потомство от отца нашего". И напоили отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим; а он не знал, когда она легла и когда встала. На другой день старшая сказала младшей: "Вот, я лежала вчера с отцом моим; напоим его вином и в эту ночь, и ты войди, спи с ним, и восстановим от отца нашего племя". И напоили отца своего вином и в эту ночь; и вошла младшая и спала с ним; и он не знал, когда она легла и когда встала. И зачали обе дочери Лотовы от отца своего. Каждое последующее слово звучало тише предыдущего, словно чтецу изменил его поставленный голос. И вид у паяца был самый разнесчастный, но он продолжал. Стараясь, подобной той жене Лона, не оборачиваться на сцену. Золотоволосая Даная то ли устав стоять неподвижно, то ли из иных соображений, загадочно улыбнулась и послала в зал воздушный поцелуй.

Александр VI: Привыкший обращать внимание не на слова (что слова – пыль на ветру чьих-то стремлений), а прислушиваться к голосам (вот они редко лгут) Его Святейшество заподозрил неладное только когда голос чтеца начал дрожать и в нем, как уксус в передержанном вине, отчетливо проступил страх. Чтец говорил, а лицо Его Святейшества застывало в каменной неподвижности, только время от времени он быстрым взглядом охватывал зал, сожалея, что не может силой мысли проникнуть в сердца тех, кто присутствовал на этом представлении и вырвать их тайны. Когда он найдет того, кто затеял с ним эту оскорбительную шутку… А он обязательно найдет, достанет из-под земли, из адова котла вытащит, если понадобится, только чтобы живым содрать с него шкуру. - Я смотрю, Рим нынче богат дурными комедиями, - проговорил он достаточно громко, чтобы его слова достигли ушей тех, кому они предназначались. - И дурными комедиантами. Но это беда тех, кто этих комедиантов приглашает на праздники. А вот тех, кто дерзает на грязные помостки тащить библейское слово, те заслуживают церковного суда и строгой кары за богохульство. Мы об этом позаботимся. Предупреждение было более чем ясное. Взгляд Его Святейшества остановился на белой спине бывшей Данаи, и на губах его заиграла жестокая усмешка. В мыслях он видел эту белую спину… нет, не на надушенных простынях, исполосованную ударами кнута, у позорного столба.

Лукреция Борджиа: Наблюдавшая за представлением Лукреция была весела, никакие предчувствия ее не терзали, и, возможно, комментарии и шутки зрителей нравились ей сильнее, чем самое действие. Но завершающая часть актерского выступления заставила ее сначала чуть удивиться, а потом и покраснеть. - Что за странный выбор, не правда ли, ваше святейшество? - повернулась она к отцу, как только вспотевший от волнения "чтец" объявил название завершающей сцены. - Библейской истории и вдруг соседствовать с картинами из античных мифов. Необдуманное сочетание, - она недоуменно пожала плечами и повернулась к сцене, и вдруг как будто кто-то издевательски прошептал на ухо: "Или слишком обдуманное?" Она покачала головой, как будто сама подобная мысль казалась невозможной, но вот теперь предчувствие уже пришло и по-хозяйски расположилось. Нет, ни в каких крамольных мыслях Лукреция не подозревала отца, но зато многое знала о себе, и теперь даже история Лота и его предприимчивых дочерей казалась намеком на нее. Растущее недовольство и неприятное чувство, что за ней подглядели и ее уличили, жаждало своего выхода, но она боялась хоть как-то проявить замешательство, словно это и впрямь могло раскрыть ее тайну. Она неотрывно смотрела на роскошные волосы одной из "дочерей" "Лота", и ей казалось, что все присутствующие смотрят на ее прическу, в которой в неверном свете масляных ламп сверкали жемчужины, оттеняя золотой цвет волос. - Они думают, что все им сойдет с рук, - обрадованная словами понтифика, которые, наконец, дали ей разрешение проявить недовольство, подхватила Лукреция. - Или он один? Тот, кто соединил все это сегодня в одно и осмелился назвать поучительным зрелищем?

Никколо Макиавелли: Никколо не был таким уж пламенным поклонником подобного рода развлечений, поэтому за игрой приглашенных актеров наблюдал в пол глаза, и к текстам произносимым с импровизированного помоста не прислушивался, лениво болтая со слугами. То, что дело неладно он заметил только когда переговаривающиеся между собой гости вдруг как по команде смолкли и обратили напряженные взгляды на артистов. Молодой человек повторил маневр, но ему потребовалось еще некоторое время чтобы сообразить и понять что же могло так взволновать людей, а когда понял, то чуть было не поперхнулся оливкой до смерти. Нанимая актеров, он очень строго оговорил с ними репертуар, но того, что сейчас предоставлялось на суд публике, изначально там не было. Никколо не любил ничего упускать, и любил если уж не держать все под контролем, то хотя бы быть осведомленным, а сейчас ему выпало с ужасом наблюдать как его тщательно выверенная стратегия разваливается по частям. Вечер, задуманный как новая веха в отношении Рима и Флоренции стремительно грозился обернуться катастрофой. Выплюнув злосчастную оливку, секретарь начал пробираться между гостей, ища глазами посла. Тот тоже должен был заметить что что-то не так. Останавливать актеров было поздно, они уже показали все что могли, а значит выручить их сейчас могла лишь правильная реакция. К счастью посол отыскался быстро. Никколо налетел на него в толпе по счастливой случайности. - Мессер Рафаэль, - молодой человек склонился к самому уху посла. - Вы должны вмешаться, пока не стало слишком поздно. Такого оскорбления нам не простят.

Рафаэль Мальдини: Мессер Рафаэль понимал это и без подсказок, хотя, разумеется, не осуждал Макиавелли за проявленное рвение. У него самого – ведущего во время представления неспешную беседу – слова застряли в горле. Такой низкий намек, да еще в присутствии Его Святейшества и его дочери. И это после того как мадонна Лукреция предоставила им дворец… - Надо выяснить, кто это устроил, - негромкая фраза адресовалась Никколо, дальше Рафаэль обратился уже к стражникам. – Охрана! Схватить богохульников! Флоренция – город добрых католиков и никому не позволит смеяться над Святым Писанием. Дело тут было вовсе не в Библии, но огласить всем, чем намек, изложенный в сцене, мог оскорбить Борджиа, решился бы только самоубийца. Так что, убедившись, что стража, действительно, отправилась ловить несчастных комедиантов – что им вообще в голову взбрело, что их шутка сойдет им с рук! – мессер Рафаэль обернулся к гостям. - Прошу прощения у дорогих гостей за испорченное удовольствие, - голос посла пусть и полный искреннего расстройства, звучал четко и громко, - нет ничего хуже для хозяина праздника, чем позорящие его дурные развлечения. Надеюсь, что суд, обещанный Его Святейшеством для преступников, послужит хорошим уроком для других забывшихся. Теперь Мальдини вполне открыто посмотрел на Александра VI, ожидая его реакции. Либо Папа встанет и уйдет вместе с дочерью, ухудшив отношения с уроженцами Тосканы, либо останется и примет извинения.

Никколо Макиавелли: Под сводами зала поднялся возмущенный ропот гостей. Каждый поспешил как можно громче выразить свое недовольство по поводу бесстыдства актеров, которых несомненно следовало самым жестоким образом наказать. В ожидании скорого суда все обратили свои взгляды на флорентийского посла и понтифика, и только Макиавелли глядел на посеревшие и застывшие от ужаса лица актеров, коим выпала судьба козлов отпущения. Ему было даже немного жаль этих несчастных, но вряд ли он смог бы им чем-то помочь. Дело было сделано. И сколько бы посол не надрывался, вещая про богохульства и осквернение писания, истинную суть уловили и поняли все без исключения. Тем не менее, мессер Рафаэль ясно дал понять, что хочет выяснить кому принадлежала идея исполнить столь безрассудную шутку в адрес Его Святейшества. Никколо и самому было бы интересно узнать, однако исполнить это представлялось весьма затруднительным если все без исключения члены труппы будут преданы наказанию. Вероятнее всего немедленной смерти. Прежде чем прозвучали призывы к страже, государственный секретарь с удивительной ловкостью нырнул сквозь толпу к сцене где в самый последний момент успел перехватить распорядителя представлением. Тот, кажется, тоже начал догадываться в чем была его ошибка, и что за ней последует. - Идите за мной, мессер, - тихо шикнул молодой человек, беря актера под руку и уводя подальше от стремительно развивающихся событий. - Идите и благодарите Бога за то, что я запомнил вас в лицо и, возможно, тем самым спас вам жизнь.

Cesare Borgia: извиняюсь за проволочку, больше не повторится Имеющий уши да услышит. Вечер стремительно утрачивал приятный и непринужденный настрой и, наверное, только слепой, глухой и скорбный умом калека не понял бы более чем прозрачного намека, который скрывался в последней "живой картине". Хотя чего уж скромничать, намек - это все же как правило нечто более тонкое. Тут скорее грубо ткнули пальцем. Вот именно, более тонкое. Как только эта мысль пришла в голову Чезаре, он почувствовал твердую уверенность: все, несомненно, подстроено. Но уж точно не флорентийцами. Они слишком изящны и умны для таких топорных ходов. Да и по лицам хозяев праздника было отлично видно, как отчаянно они пытаются хоть как-то выровнять ситуацию. Притворства, конечно, никто не отменял, но юноша скромно полагал, что немного смыслит в этой сфере. Итак, сейчас как им, там и ему хотелось прежде всего узнать, кто за этим стоит. Чезаре был уверен, что и отец, и сестра желают того же. Стремительно исчез куда-то распорядитель представления, к сожалению, молодой человек не успел заметить куда. Оставалось надеяться, что прохвост не сбежал, и его порядком допросят. Но не самому же гоняться за актеришкой. К тому же, оставался еще один острый вопрос, который предстояло разрешить, и, похоже, никто, кроме него, Чезаре Борджия, этим заняться не собирался. Оно и понятно, образ, который так тщательно разыгрывали отец или сестра, с подобными эскападами никак не вязался. И все же присутствующим не грех напомнить, почему, в числе тысячи прочих причин, не стоит переходить дорогу семейству Борджия. - Мессеры, друзья, к чему такой шум, к чему такая паника. - С обманчиво миролюбивым видом Чезаре поднялся со своего места и, не спеша, проследовал к импровизированной сцене, минуя зрителей, стражников и, в конце концов, флорентийского посла. - Мессер Рафаэль, оставьте самобичевание флагеллянтам. Еще ничего не испорчено, и никому в здравом уме и светлой памяти не придет в голову перекладывать с больной головы на здоровую. У гостей, знаете ли, тоже есть обязательства перед хозяином дома. Мы все здесь взрослые люди, а Вы - человек серьезный, человек высокопоставленный. Не площадной шут, и не обязаны развлекать всех и каждого. Умный человек при любом раскладе найдет способ повеселиться. Верно я говорю? Чезаре говорил и продолжал без спешки приближаться к актерам, пока не оказался рядом с золотоволосой девушкой. Его последняя фраза адресовалась ей. - Я вот, похоже, придумал, как продолжить веселиться. Лицо актрисы, да что там лицо, все ее красивое обнаженное тело, посерело от страха, но все же в ее глазах Чезаре прочитал слабый отголосок надежды, что, возможно, удастся отвертеться, уплатив главным богатством любой женщины, скрывающейся у нее между ног. Она даже позволила себе слабую улыбку. Юноша ласково провел большим пальцем по ее скуле. - Какая у тебя красивая улыбка. - Мгновение спустя его пальцы вдруг сжались, искажая красивый рисунок ее пухлых губ, а в руке сверкнул маленький нож, вылетевший из рукава, как по волшебству. Еще секунда - и вот Чезаре уже прижимает острое лезвие к раскрытому в немому крике рту девушки. - Улыбайтесь шире, друзья, улыбайтесь шире. У нас же праздник. Юноша резко дернул рукой. Острие разорвало мягкую щеку, брызнула кровь. Чезаре с поскучневшим видом оттолкнул девушку, как ненужную теперь игрушку.

Александр VI: Его Святейшество с улыбкой нескрываемого одобрения наблюдал за Чезаре. Да, это его сын. Его плоть и кровь. А жестокость всегда была в крови Борджиа. Что поделать, если ты не будешь жесток, мир тебя растопчет еще на нижних ступеньках лестницы, ведущей наверх, к власти. Но и оказаться наверху еще не все, надо удержаться. А удержаться можно было двумя способами, поддерживая друзей и уничтожая врагов. Что стоила красота этой комедиантки по сравнению с оскорблением, нанесенным Его Святейшеству, его дочери и всей его семье? Ничего, тлен, прах. Прах еси и во прах возвратишься. Зато теперь те, кто заплатил за это представление, знают, что и до них доберется карающая длань понтифика. - Не будем портить вечер из-за этого маленького недоразумения, - Его Святейшество в жесте миротворца поднял руку вверх, словно призывая всех присутствующих преисполниться христианской любви и сострадания. – Давайте веселиться, друзья мои. Как верно заметил кардинал Валенсийский, у нас же праздник! Один праздник сменит другой. Вино сменит вино, Крики сменят смех. Но что есть крики для тех, кто сделал целью своей жизни власть? Ничего. Его Святейшество, не сводя взгляда с сына, нежно пожал руку дочери. Ничего, перед лицом Борджиа. Так было, так есть, и так будет.



полная версия страницы