Форум » Fila vitae » Счастье не в деньгах, а в том, как их приумножить. » Ответить
Счастье не в деньгах, а в том, как их приумножить.
Луиджи Буоно: Место действия: Флоренция. Время действия: первая половина XVI века. Лето. Участники: Луиджи Буоно, Стефано Песка, Ческа ди Модена
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Луиджи Буоно: За тридцать с лишком лет, что папаша Дионизо владел "Красной лилией", повидать ему довелось немало: подвыпивших писак - а нынче во Флоренции всякий, кто научился царапать буквы без клякс, почитает себя великим поэтом, - таскающих друг друга за вихры во имя каких-то там граций, дворян, отдавивших друг другу ноги и потому оскорбившихся до смерти, солдат из городской стражи, не поделивших сочную девку, а то и просто разбойников, устроивших поножовщину из-за дел, знать о которых почтенный трактирщик не желал вовсе. Потому-то перекошенным от злости лицом его было не удивить. - Подай canonicitto* белого. Что-то он нынче не в духе, - только и кинул трактирщик Джанетте, шустро разносившей кружки и умудрявшейся уворачиваться от многочисленных щипков и шлепков. Обладатель перекошенного лица и странного прозвища тем временем преодолел расстояние от порога до дальней стены и швырнул сумку на притулившийся в углу стол, любимое его место, когда там не мелькали подозрительные физиономии, более годные болтаться на виселице. Сам он тяжело опустился на щербатую лавку, после чего уложил белокурую голову на выставленные вперед руки. - Что, дядя из дома прогнал? - то ли сочувственно, то ли с насмешкой проговорила Джанетта, ехидное создание, у которой никогда не разобрать что было на уме. - Или проигрался? Белокурый не удостоил ее взглядом, что нисколько не смутило бойкую девицу. Поставив на стол кувшин с вином и глиняный стакан, она горделиво удалилась, покачивая пышными бедрами. * Уменьш. от canonico (каноник)
Стефано Песка: - А тебе, вижу, все нипочем, - Джанетта игриво качнула крутым бедром и едва не выбила кружку из рук сидящего за соседним столом парня. - В кошельке ветер свищет, все в долг сидишь. И к чему только приводит эта ученость? Безграмотная девица не хуже всех этих бумагомарак умела считать деньги и, искренне полагая, что для жизни этого вполне достаточно, лишь пожимала плечами видя очередного доходягу, пропитанного с головы до ног книжной пылью. Хотя, надо заметить, новый ее собеседник не были ни худ, ни бледен. На щеках его горел здоровый румянец, а взгляд был далек от уныния, свойственного людям, незнакомым со вкусом веселящего кровь вина. Стефано в ответ тряхнул кружкой, убедился, что та еще наполовину полна - в будущем именно так и будут отличать людей, радующихся жизни - и кивнул в сторону угрюмого юноши. - Да лучше так, чем эдак, - усмехнулся и попытался ущипнуть Джанетту за бок. Девица привычно увернулась, легонько ударила по рукам - больше для порядка, чем со злости, и шустро побежала на кухню за очередной добавкой для страждущих. Глядя ей вслед, Песка залпом допил вино и - душа его требовала компании - ищущим взглядом оглядел зал. С белокурым юношей он не был знаком, но как все завсегдатаи "Красной лилии", молодые люди знали друг друга в лицо и даже, в хорошем настроении, обменивались кивками. Этого Стефано показалось вполне достаточным для того, чтобы покинуть насиженное место и плюхнуться напротив canonicitto. - Неважный день? - с веселым сочувствием поинтересовался он и налил белокурому из его же кувшина его же вина. - Так выпей скорей, и жизнь покажется слаще.
Луиджи Буоно: Луиджи Буоно - так звали несчастного - взглянул на неожиданного собеседника. Такой же студент, а может, еще Бог знает кто, впрочем, какая разница. Все лучше, чем в одиночестве напиваться до зеленых чертей, которых не отгонят дядины молитвы. Отсалютовав Стефано, юноша залпом осушил содержимое кружки. Среди бражников хорошим тоном считалось сопроводить сие действо напутственным словом или хотя бы стуком своего стакана о сосуд, избранный собутыльником для жертвоприношения Бахусу, но хмурый белокурый юноша пренебрег ритуалом, будто нынче поминал кого-то. Отчасти это было верно. - Дьявол, - прохрипел canonicitto, морщась от кисловатого привкуса трактирного угощения. Прокашлявшись, он вновь плеснул вина в кружку, после чего обратился к новому знакомцу. - Не уверен, что от этого пойла жизнь станет слаще, но без него уж совсем паршиво. Будешь еще?
Стефано Песка: От подобных предложений не отказываются, особенно когда в кошельке пусто. - Почему бы не выпить в хорошей компании, - легко согласился Стефано и уже на правах приятеля, к каковым он быстро себя причислил, поинтересовался. - Что, дружище, большие неприятности? Кисловатое пойло ударило в голову, Песка показалось страшно несправедливым, что такой без сомнения прекрасный человек угрюм и невесел. - Меня Стефано крестили, но больше Студентом называют, - представился он после лихо опрокинутой кружки. - Так что произошло-то? Если дело в девке - наплюй, много их бегает, вон, Джанетта, чем не хороша? Или дома какие неприятности? Так сейчас-то что хмуриться, ты ж не дома. Он не мешкая подлил Луиджи еще вина и доверительно продолжил: - Мне тоже хоть плачь - из комнаты выгоняют, говорят, что третий месяц денег от меня не видят. А где ж их взять-то? - и подмигнул собеседнику. - Только я не унываю, сегодня нет - завтра есть. Пока в силе - заработаю, главное - захотеть, - последние слова студент произнес с явным сомнением, но тут же широко улыбнулся и закончил. - Ну что, выпьем?
Луиджи Буоно: Как это зачастую бывает, дабы испытать душевное облегчение и осознать, что у тебя все не так-то и дурно, следует подумать о несчастьях других. Вот и сейчас душевные терзания показались Луиджи, может, и не лишенными основания, однако не столь существенными, как виделось изначально. Его новый приятель явно не был племянником богатого каноника, который, пускай и со скрежетом зубовным, всегда вытаскивал непутевого родича из передряг, крыши над головой не лишал, а на вино и объятия красотки у шустрого племянника всегда хватало смекалки заработать, потому как бдительный отец Буоно деньги считать умел превосходно и лишним дукатом воспитанника не баловал. - Ты прав, дружище, - студент отхлебнул из кружки и, ощутив достаточное спокойствие, чтобы изложить свою историю без брани и угроз, продолжил. - Окрестили меня Луиджи Буоно, а прозвище ношу Canonicetto, и не потому, что изучаю каноническое право, а потому что дядя мой получил пребенду в Дуомо. "И хочет передать ее любимому племяннику по наследству", - рвалось с языка, но вместо страшной семейной тайны, известной всему кварталу и капитулу собора, Луиджи ограничился гримасой, должной выразить его несогласие всю жизнь петь псалмы и исповедовать вдовиц. Петь он предпочитал непристойные солдатские песни, а молодых вдовиц вызывал на откровенность в алькове.
Стефано Песка: - А-а-а, так это ты, - сочувственно протянул Стефано. Он смутно припоминал, что ему, как о очень смешной шутке, кто-то рассказывал о злосчастном племяннике каноника. Вот теперь ему стало понятна грусть-тоска юноши. Песка и сам бы на стенку полез, коли его бы так сватали. - С другой стороны, верный кусок хлеба, - попытался он утешить собутыльника. - А пока-то что расстраиваться? Он поудобнее устроился на жесткой лавке, попутно умудрившись легким шлепком придать скорости пробегающей мимо Джанетте - воспользовался, шельмец, что у девушки руки заняты - и, уже неторопливо отхлебывая из глиняной кружки, протянул: - Хотя все равно я тебе не завидую, я - птица вольная. Вот еще денек отдохну и буду заработок искать. А что? Парень я сильный, кому что поднести, кому куда сходить. Мне много не надо, была бы крыша над головой, да на вино с хлебом. О том, что он уже третий день живет на угощение добрых людей, Стефано скромно промолчал.
Луиджи Буоно: - Вот и я нашел, - мрачно промолвил Луиджи. - Такой заработок нашел, что сейчас в карманах ветер гуляет. Несмотря на все философские выкладки и христианские добродетели, внушаемые дядей, смирение ненадолго задержалось в душе студента. Можно было решить, что сему поспособствовали корыстолюбие и алчность, прилипающие репейником даже к слугам Божьим, однако Canonicitto, в отличие от дяди, скупердяйством не отличался и к стяжательству не был способен вовсе. Возмущение несправедливостью - вот что терзало его нынче. Да и покутить хотелось так, как мечтается только в молодости, но теперь приходилось ограничиться лишь грезами да собственными обидами. - Представь себе: помог одной старой ведьме донести сундук с того берега и аж до самого Сан-Козимо, обещала пять дукатов. Сундук тяжелый, уж не знаю, что она туда запрятала, руки до сих пор болят. Тряхнув вихрами, Луиджи сделал еще несколько жадных глотков. - Так вот, донес я его, поставил в кухне, как и было обговорено, а карга эта, чтоб ей пусто было, всучила мне краюху хлеба. Говорит, из апулийской пшеницы, дорогая, что твое золото. Долее не сдерживаясь, Луиджи перешел к описанию телесных и нравственных качеств своей нанимательницы, используя площадную брань, да так виртуозно, что матросам, кутившим в ближайшем порту, сделалось бы стыдно.
Стефано Песка: - Вот зараза! - рубанул Песка. Не имея счастья быть племянником каноника, он не был столь красноречив, как его собеседник, но короткая фраза была произнесена с таким чувством, что составила достойную оправу виртуозной ругани Луиджи. Внимательно выслушав о ближайших родственниках неизвестной дамы, о том, в каком таком укромном месте canonicitto видел жадную старуху и что бы он с ней сделал, будь она хоть немного помоложе, студент перегнулся через стол и, едва не опрокинув пустой кувшин - к полному он проявил бы куда больше почтения - слегка тряхнул нового приятеля за плечи: - И что, ты так просто ушел? Представляю, как карга над тобой посмеялась. Взбудораженная от несправедливости и подогретая винными парами душа требовала отмщения. - Может, ей окна грязью закидать или дверь навозом измазать? - задумался, но тут же махнул рукой - мелко и никакого удовлетворения. - А что, если... Ой! - схватился за затылок - возмездие в лице разъяренной Джанетты подоспело весьма кстати. От чувствительной оплеухи зазвенело в ушах, но вместе со звоном пришла и идея: - А что, если мы устроим так, что она сама нам деньги отдаст? Да еще уговаривать будет? Глаза загорелись - тут не только весельем, но и поживой может запахнуть. Если, конечно, племянник святостью не в дядю пошел. Хотя, если вспомнить красочность его выражений, это вряд ли.
Луиджи Буоно: В трактир, между тем, стекалось все больше народу. Несколько стражников из швейцарцев, которых стало вдруг модно нанимать на службу, готовились хорошенько набраться и, смочив как следует глотки, оглушить всех пребывавших под сводами заведения дикими трелями, столь милыми их альпийским сердцам. - Это ты о чем, приятель? - приподнял брови Луиджи. Все, что касалось справедливого воздаяния, вызывало в нем живейший интерес, при условии, что это в меру или без меры повеселит его. Нынче же веселье могло обернуться звонкой монетой, между прочим, заработанной честным трудом. - Не знаю, что ты задумал, но учти, бабенка эта коварна и умна, да и за словом в карман не полезет. Ты ей одно - она тебе два, ты ей два - она тебе десять... И изворотлива, ведьма, что уж на сковороде.
Ческа ди Модена: Виновница же страданий юного Луиджи, старая Ческа, которую никто иначе, как Ческа из Модены, не звал, пребывала в настроении гораздо более радужном. В этот поздний час, когда окна были уже плотно затворены ставнями и, не гори посредине стола одинокая лучинка, было бы в маленьком домике хоть глаз выколи, занималась она своим самым любимым делом - считала деньги. Для этого ей пришлось подойти к печке, как следует потянуться и пошарить рукой сбоку. В результате этих нехитрых действий в руках у женщины оказалась кубышка, которую она прижала к себе левой рукой, к самому сердцу, погладила нежно правой, как будто это был не неодушевленный предмет, а живое существо, и все лицо Чески - от самой макушки и до бородавки на подбородке - озарилось улыбкой истинной любви. - Раз, два, три... - привычными движениями пересчитывала она блестящие монетки, переливающиеся в неверном свете. Монеток было ровно сто девяносто девять. И еще одна, новенькая, поджидавшая целый день того, чтобы отправиться к своим товаркам в кубышку. Теперь - двести. Нечто вроде праздника. Ческа убрала свое богатстсво обратно, за печку. Эх! Жаль, что не отданное не прибавляется. Она с радостью вспомнила, как воспользовалась помощью какого-то школяра, попросив того перетащить нехитрый скарб упокоившейся одной ее подруги, на который никто другой и не зарился, и совершенно за бесплатно. Ну и вытянулось же у него лицо! А нечего на слабости и немощи старых людей наживаться. Впредь будет ему наука. Ну что же она так замешкалась! Ческа поскорее дунула на свечу - нечего зря лучину жечь - и отправилась на боковую. Следующее утро застало ее, как обычно, на ногах. Притворив как следует дверь, Ческа пошла на рынок, где уже много лет торговала вышитыми трудолюбивыми монахинями салфетками и скатертями.
Стефано Песка: Чумазая девчушка, сосредоточенно укачивающая чуть ли не в ее рост соломенную куклу, ненадолго отвлеклась от своего занятия; в заунывную мелодию колыбельной вплелся чей-то громкий шепот. - Да погоди ты, - два чем-то внешне схожих молодых человека, одновременно высунулись из-за угла. Тот, что пониже ростом, оттер приятеля. – Тебя ведь она может узнать, дай лучше я прослежу, - он старался не смотреть в сторону вышедшей из дома женщины. - Побудь пока здесь, - и, насвистывая, пошел вниз по улице. Впереди маячила спина монны Чески. Он проследил за ней до соседнего переулка и, убедившись, что дама не собирается возвращаться, шало ухмыльнулся. Со скуки ли или для того, чтобы не было лишних глаз, парень подошел к девочке и, усевшись на корточки, протянул руку, вроде как собираясь отобрать соломенное дитя. - Это у тебя сын или дочка? В ответ девчушка насупилась и еще сильнее прижала к себе игрушку. - Идем-ка лучше домой, маленькая, а то тебя разбудят, - подражая материнским интонациям, проворковала она и, уцепив куклу подмышку, отправилась к дому. - Ну все, можешь выходить, - довольный, что улица обезлюдела, Стефано – а это был именно он – едва ли не вприпрыжку подскочил к приятелю и поднял с земли узел с чем-то явно тяжелым. – Теперь остается проникнуть в дом. Я тут поговорил с соседями, так узнал, что монна Ческа, почитай, весь день на рынке проводит. У нас с тобой уйма времени.
Луиджи Буоно: Упомянутая студентом уйма времени была более чем кстати. Осуществить задуманное следовало не абы как, впопыхах и наполовину, а с купеческой смекалкой и расторопностью, чтобы даже устроитель герцогских праздненств обзавидовался спектаклю, который развернется в стенах малоприметного дома. Реквизит к нему лежал в холщовой сумке Луиджи, и должен он был вызывать совсем не наигранные чувства, в отличие от балаганных представлений. Пришлось кое-что позаимствовать у дяди, а значит, шалость двух школяров, некоторым образом, получила благословение святой Церкви. - Старая карга часто забывает запереть заднюю дверь, - прошептал белокурый. - Когда я у нее очутился, она все причитала, что память-де стала ее подводить, да и засов новый поставить некому. Canonicetto подмигнул приятелю и уверенно свернул в первый же проулок, до того тесный, что тучному господину пришлось бы строго поститься добрую дюжину лет, чтобы проскользнуть между обветшавшими домами так же легко, как двое юных шалопаев. Поворот, еще один, мерзкая лужа, разлившаяся смрадным озерцом благодаря добрым жителям и опорожныемым ими суднам, кочка из засохшего тряпья, неведомо как здесь очутившегося и, что еще удивительнее, до сих пор никем не оприходованного, - миновав все эти вехи на своем пути справедливого воздаяния, Стефано и Луиджи очутились перед черным ходом в обитель самой жадности. - Не заперто, - дверь с легким скрипом подалась, когда племянник достопочтенного каноника коснулся ее чуть подгнившей поверхности. Оставив все прочие заботы на подельника, юноша ретиво принялся исполнять задуманное. Ловко, как кошка, передвигаясь в полумраке между скопленной скаредной старухой мебелью, он оставлял следы своего пребывания, которые должны были довести непредусмотрительную хозяйку если не до умопомешательства, то хотя бы до страха в иной раз обделить кого бы то ни было. Деревянные колодки, по форме напоминавшие копытца, были измазаны в золе и десяток-другой раз припечатаны к старым плашкам, отделявшим комнату от погреба, так что можно было подумать, будто случайно зашедшая коза бродила по жилищу монны Чески в поисках капусты. Щепотка соли рассыпалась по полу, после чего на столе оказалась небольшая статуэтка, должная вселить в скупердяйку особый ужас. То была деревянная Мадонна, вырезанная грубо и так же неказисто раскрашенная. Таких фигурок в ярмарочный день пруд пруди в каждом закутке, если только там не отдает рыбой или тухлыми овощами, но эта была особенной. Будучи полой, статуэтка вмещала в себя некий странный камень, который, стоило на него попасть свету, начинал источать влагу. Отец Буоно купил это диво у заезжего швейцарца, уверявшего, что обнаружил его в старом монастыре у себя на родине. Скорее всего, оный горец некогда служил в ландскнехтах, которые, как известно, со служителями Божиими не особо церемонились, но каноника это нисколько не смутило. Человек практичный, он знал, что из всего желательно извлечь выгоду, большую или малую, ведь выгода есть благо, а всякое благо - дар Господа.
Стефано Песка: - Не наследить бы, - озабоченно произнес Стефано и подавился смехом, видя, с какой сосредоточенностью приятель припечатывает "копытца". Если бы своими глазами не видел, так точно бы решил, что сам Нечистый решил слазить в хозяйский погреб. - Надо было и нам что другое обуть, - деловито доставая из заплечного мешка кисточку, продолжил он и с одухотворенным лицом художника несколько раз мазнул по полу, прямо по оставленным золой следам. - Вроде как хвост, - пояснил он свои действия и вновь сунул голову в котомку. Дядя-каноник - слишком большая роскошь для нищего студента, но по счастью один из однокашников Стефано увлекался алхимией, и именно у него и разжился Песка полезными штучками. - Тут главное - не переборщить, - свято помня наказ Алхимика, пробормотал он, - а то, неровен час, взлетим на воздух, - и, взвесив на ладони кисет, отправил маленькую щепотку порошка в холодный очаг. - А теперь для чуда, - закончив с порохом, пробормотал себе под нос. По счастью, в деревянной столешнице уже была небольшая выщерблина, ее и осталось-то только немного расширить. От "ювелирной" работы студент даже вспотел, но зато и ложбинка получилась на загляденье. Недолго полюбовался на дело своих рук, после чего принялся пальцем запихивать в полученное отверстие какую-то тряпицу. Сам выбирал, чтобы не белая была. Если старуха и впрямь такая жадная, не будет она все свечи зажигать, а в сумраке - не заметит. Да и времени у нее на это не будет. Один конец свернутой в тугой жгут тряпицы чуть высовывался, но тут уж ничего не поделаешь, так надо. - Ты как, все успел? - поинтересовался у Луиджи. - Я до завтра две рясы одолжил.. Не без причины умолчав, как ему это удалось - все-таки племянник каноника, может и не одобрить воровства, хотя сам Стефано это называл "позаимствовать" он подмигнул подельнику: - Как только старуха вернется, переоденемся. И с первым же криком... – и, покосившись на раскрашенную статуэтку, уверенно добавил. - Уж кричать-то она точно будет.
Луиджи Буоно: Луиджи торжествующе оглядел плоды рук своих. Перед родственником отца Буоно предстало зрелище прекрасное и ужасное одновременно, что заставило его, одного из демиургов, испытать настоящую гордость. Немного жаль, что оценят его лишь приятели, а не вся Флоренция, без оглушительных фанфар и цветочных гирлянд на триумфальных арках - поди, побороть алчность не проще, чем размазать из бомбарды пехотный полк из соседнего городишки. Хотя и огласки среди школяров было достаточно, чтобы оставить свой след не только на полу старухиного дома, но и в памяти людской, ведь всякий школяр всегда был говорлив без меры и не менее цехового мастера любил прихвастнуть заслугами собрата по гильдии. - Обождем у задней двери, там околотками можно добраться до Сан-Козимо. Наша жертва Лукавого и не удивится, что подле ее лачуги забыли монахи. Идем! Аккуратно прикрыв дверь, которая только жалобно пискнула, будто выражая свое неодобрение, молодые мстители оказались на свету Божьем, целебном после спертого воздуха только что посещенного ими дома. Canonicetto, который и не думал скрывать озорной улыбки, махнул в сторону поворота, притаившегося в дюжине шагов от них. - Оттуда все будет слышно не хуже, чем изнутри.
Ческа ди Модена: Возвращалась с рынка Ческа усталая - не так уж молода уже, чтобы целый день на ногах, да еще и следить вокруг, чтобы излишне прыткие не стащили что-нибудь из разложенного ею товара, - но довольная. В кошельке, висящем на поясе, позвякивало серебро. День был удачным. Что тут скрывать, умеет она торговать. Разложить все так, чтобы привлечь, да сказать любому, кто заинтересовался то, что нужно. Молодой да красивой - одно, неюной да увядшей - другое. Сама, конечно, давно уже не хороша, да что с того? Товаром-то ее женщины интересуются, а они торговок, что привлекательные, не жалуют. Эх! Вот еще бы месяцок таких дней, и в кубышку упадет очередной золотой. Ческа размечталась. А почему бы и нет? На вопрос, зачем ей деньги и когда и куда она собирается их тратить, Ческа недоуменно бы пожала плечами и, пожалуй, предпочла бы этого вопроса вовсе не заметить. Копить деньги было единственной из доступных ей страстей, радостей и удовольствий, и она предавалась ей с полным самозабвением италийского темперамента. Сейчас Ческа предвкушала поздний ужин - лепешка, которую несла с рынка, и кислое вино. Для владельца кубышки довольно скромно, но ей больше и не надо. Она толкнула дверь и... почувствовала что-то неладное. Ческа втянула носом воздух родного дома, и он ей не понравился. Хорошее настроение улетучилось, уступив место предчувствию неприятностей.
Ческа ди Модена: Во всяком случае, в комнату Ческа вошла бочком, как не к себе. Прислушалась. Было тихо: никто не шевелился в темноте. Да, совершенно точно никого не было. Но, тем не менее, кто-то был раньше. Ческа взяла лучинку, потом подумала и положила ее обратно, заменив внушительной свечой, из тех, что зажигала редко и только по очень особому случаю. Бочком, по стенке, добралась до маленькой деревянной фигуры девы Марии и зажгла свечу от тлеющей перед нею лампадки. Та загорелась, освещая комнату. Вроде, все было по-прежнему. Ческа вздохнула с облегчением - как оказалось чуть позже, преждевременным - и, оторвавшись, наконец, от стены, двинулась к столу. Под ногами что-то неприятно заскрипело и защелкало. Она замерла, присела и тихо вскрикнула, обнаружив на полу отметины раздвоенного копыта и следы, словно кто-то мел дом хвостом. Первый понятный ужас прошел. "Наверное, коза забежала какая-нибудь", - Ческа похвально стремилась объяснить все рационально. - "И соль она рассыпала". Правда, оставалось ответить на вопрос, как именно достала резвая козочка с высокой полки соль и вообще откуда она прибежала, да и запах в доме стоял чужой, но как будто не очень звериный... Ческа решила разобраться. Она зажгла еще одну свечу - неслыханная щедрость - и... вскрикнула снова, на сей раз чуть громче, обнаружив на столе деревянную скульптурку богоматери, которой - вот тут уж Ческа могла поклясться чем угодно - там отродясь не было. Сразу показалось, что света надо еще больше. Она осторожно приблизилась к столу, поместила обе свечи в подсвечники, так что они обе ярко осветили деревянное лицо Мадонны. Обычный болванчик, вот уж надо показать баловникам, что так шутят... Однако на душе у Чески было по-прежнему неспокойно... Она подошла к очагу и начала возиться с розжигом. Пламя занялось не сразу, но наконец, вспыхнуло, весело заиграло и вдруг... затрещало, защелкало, рассыпалось искрами. Перепуганная Ческа отпрянула назад, падая на пол и растерянно озираясь вокруг. Взгляд упал на освещенное лицо статуэтки, по которому - и тут торговке стало совсем жутко - бежали ручьями слезы. И тогда Ческа дала себе волю и издала поистине настоящий вопль ужаса.
Стефано Песка: Ждать оказалось куда тяжелее, чем "творить чудеса". Уже съедено не одно яблоко - кислятина, прости ты, Господи, - почти опустошена бутыль с водой - не дышать же на монну Ческу винными парами, а обманщицы нет, как нет. - И где ее черти носят? - Песка потянулся, разминая затекшие мышцы, лениво зевнул. - Мы могли вообще не торопиться, - продолжил он свою мысль, но, заслышав скрип, резко замолчал и, призывая к тому же Луиджи, прижал палец к губам. Какая там тишина! Приятели могли, не утруждая себя, переговариваться во весь голос. Той, от которой они так таились, было явно ни до кого.. - Ты только подумай, просто иерихонская труба! - в полной мере оценив мощность легких старухи, восхищенно произнес Стефано и достал из казалось бездонной торбы две изрядно потрепанные рясы. - Вот, надевай скорее. Монашеское одеяние, явно не новое, зато чистое - не зря же на веревке сушилось. Да и к чему им ненадеванное? Так-то правдоподобней будет. - Ты лицо-то попостнее сделай, сияешь, что золотой. Тут у меня еще яблочко осталось, съешь вот для оскомины. А если весело тебе, так вспомни, как надула тебя карга, разом погрустнеешь, - буркнул, а сам невольно расплылся в улыбке - больно потешный вид был у приятеля. - Знаешь, тебе идет, дядя был бы доволен, - подмигнул и быстро отскочил, не дожидаясь дружеского подзатыльника. Капюшон на голову, скрывая непослушные кудри, и вот вместо двух шалопаев по улице чинно вышагивают два монашка; глаза опущены в землю - само благочестие. Первый - довольно высокий и худой, второй - пониже, коренастый. Тот, что ростом не вышел, перекрестился: - Ну, с богом, - и забарабанил кулаками в дверь, из-за которой раздавались странные подвывания.
Луиджи Буоно: На стук никто не ответил. Неудивительно, ведь страх, который напустили юнцы на почтенную торговку, мог запросто лишить ее разума, не говоря про забвение всяких приличий. Впрочем, охваченная нехорошим предчувствием хозяйка вновь забыла про засов, дверь без труда отворилась и лже-монахи вступили в жилище, отмеченное присутствием нечистой силы, такой же фальшивой, как и их право носить рясу. Как сладок, как прекрасен миг торжества! Вид перевернутого с ног на голову жилища, а куда больше полубезумный взгляд несчастной Чески вселял в Луиджи веру в справедливость, едва было не утраченную после неудачной попытки потрудиться разнорабочим. Он готов был еще несколько часов кряду наслаждаться воплями суеверного ужаса, но рано или поздно даже такое потрясение, как визит прародителя лжи, перестает вызывать одни лишь нечленораздельные звуки, а всякое наслаждение, душевное или плотское, следовало вкушать размеренно, дабы пресыщенностью не лишить себя будущих удовольствий. - Сес... - белокурый, надежно затенивший лицо капюшоном, прокашлялся и понизил голос, дабы остаться неузнанным. - Сестра, что стряслось?
Ческа ди Модена: Наверное, немного надо времени двум юнцам, чтобы распахнуть старую дверь. Но Ческе показалось, что от того, как она услышала шаги и легким скрипом зазвучали несмазанные петли, и до того, как перед нею предстали две фигуры, облаченные в монашеское одеяние, прошла почти вечность. - О, святой отец, - промямлила сидящая посреди комнаты Ческа, и вздох облегчения, вырвавшийся из ее груди был таким глубоким, что мог бы сбить "святого отца" с ног, а в глазах ее отразился такой восторг, какого не было, наверное, и у Марии Магдалины, перед которой воочию явилось доказательство воскресения сына божия. - Только не покидайте мой дом, святой отец. Она с живостью подползла к молодым людям, схватила одного из них за подол рясы и лишь тогда поднялась с пола. Не выпуская ткани из рук, зашептала с горячностью и ужасом. - Уж не знаю, чем я прогневала небеса, если они послали мне такое ужасное испытание. В старости, да еще немощи и бедности да вдруг столкнуться с самим нечистым. Но теперь, слава небесам, они мне послали вас. А вы должны помочь старой и бедной женщине.
Стефано Песка: Стефано, стоявший ближе, едва не чертыхнулся от такой прыткости. "Вы бы поосторожнее, мадонна, мне ее еще возвращать" - он, не забывая о ветхости одеяния, осторожно расцепил пальцы монны Чески. - Господь и привел нас к тебе, меня и отца... кхе-кхе-кхе, - оставив право Луиджи назвать себя самому, Студент приобнял трясущуюся от ужаса женщину. - Мы как раз проходили мимо, когда услышали шум. Он заботливо усадил старуху на лавку, спиной к столу, чтобы та, очухавшись, не стала слишком зоркой и, будто был здесь в первый раз, осмотрелся по сторонам. Представшая картина радовала глаз, являя миру приход Нечистого, тут и самый смелый перепугается. "Эх, все-таки переборщил" - глядя на обугленное полено в другом конце комнаты, искренне огорчился Стефано. Зато плачущий идол удался на славу. И ровная полоска копытцев - просто на загляденье. Но, пожалуй, пора и усилить впечатление. Он принюхался, вздрогнул и, упав на колени, так ткнулся в пол, что едва не испачкал кончик носа в золе. - Недавно я видел подобное, в доме одного висельника, - перекрестившись, он шустро отполз назад. - Скажите, мадонна, вы не дотрагивались до этого следа? - строго спросил и, словно женщины не было в комнате, обратился к Луиджи. - Если дотронулась, нам останется только молиться за ее душу. Он сокрушенно покачал головой и пробормотал себе под нос: - И соль... Очень плохой знак. Очень. Тут одной молитвой не обойдешься.
Луиджи Буоно: - О да, дочь моя, - Луиджи решил, что и ему следует вставить свое веское слово в душеспасительный список, предписания которого предстояло исполнить незадачливой торговке. - Дело слишком серьезное... Студент низко склонился над следами, им же самим и оставленными. Со стороны казалось, будто опытный экзорцист, не испугавшийся недавнего присутствия того, кто денно и нощно искушает души со времен не устоявших перед запретным плодом прародителей, изучает следы дьявольских копыт, однако белокурый прохвост, чье лицо надежно скрывал капюшон, любовался ими, как художник - завершенным полотном. Да что там, редкому живописцу, месяцами трудившемуся в мастерской или трапезной монастыря, удавалось вселить в зрителей те же чувства, что усилиями в четверть часа из подручной ветоши получилось у разобиженных школяров. - Слишком, дочь моя... И как знать, не причастны ли вы сами к оному явлению, - "монах", выпрямившись, обернулся к Ческе, голос его сделался строг, как у отца Буоно, когда тот обещал лишить племянника денежного довольствия за очередной кутеж, с игрой в кости и веселыми девицами. - Придется позвать братьев-инквизиторов.
Ческа ди Модена: - Нет, я ничего не трогала, - замотала головой Ческа, но в ту же секунду засомневалась, еще через пять засомневалась еще сильнее, а через десять уверилась в том, что дотронулась до следов. - Только если чуть-чуть, совсем чуть... а, может, и нет, зачем же трогать проклятый-то след? А чего ждать теперь? Что там у висельника было? Ческа, кряхтя и охая, поднялась, подобралась и живо засеменила к столу, прикрывая спиной плачущую деревянную статуэтку. Она была и рада, что в ее доме появились монахи, не оставив ее на милость нечистой, но и беспокоилась: чужие люди - кто знает, что от этого будет. И, вторя ее подозрительности, послышались слова одного из монахов. - Я не виновата ни в чем! - от поминания братьев-инквизиторов Ческа перепугалась уже не на шутку и заскулила, молитвенно сложив руки на груди. - Как же я могу быть причастна? Посудите сами... старая женщина, живу здесь уже лет тридцать, не меньше. Хоть кого спросите. Никому зла не причиняю. Утро начинаю с молитвою и заканчиваю ею же. Ем, как воробей, пью и того меньше. И чтобы обидеть кого... ну вы сами посмотрите на меня, святые отцы, кого я могу обидеть? Наоборот, каждый только и норовит. Так зачем же звать-то кого? И не надо... может, вы и сами как-нибудь поможете, а? Вот вы, святой отец, - она обратилась к Стефано, - вы ведь знаете, чего там в доме у висельника было. Может, чего-нибудь такое и здесь сотворить?
Стефано Песка: - Что было, что было... Повесили его, обычное дело, - вскользь заметил Стефано, слишком уж поглощенный разглядыванием плачущей статуэтки. Он достал сомнительной чистоты платок и осторожно взял фигурку в руки. - Освященный, - пояснил он торговке, - через него можно. Вот, право слово, красота какая, даже самому страшно. - Гордыня, мадонна, смертный грех, - продолжил назидательно. - Думал, что сам сможет изгнать Нечистого... Вот и... Он повернулся к Луиджи и, изо всех сил сохраняя достойную служителя Церкви солидность, спросил: - А помните, брат, того купца? Вот где пришлось потрудиться. У меня потом неделю руки тряслись, столько сил потратил. И тоже ведь говорил, что ни в чем не виноват, а как вылез черт из камина, сразу вспомнил, как обманом золото у мельника выманил. А тот не такой уж простак, проклял деньги-то... Прямо страшно вспомнить, как рыдал купец, когда святая вода растворила нечистивые монеты. Ох... - отбросил статуэтку обратно на стол, - жжется, даже через платок жжется. Спаси и сохрани святые угодники. До этого Студент старательно не смотрел на Ческу, вроде как себе под нос бормотал, а тут соизволил: - Нет, мадонна, не может такого быть, чтобы просто так. Тут от души порча наведена. Кто-то денег не пожалел, слишком уж сильное проклятие. Даже меня зацепило. Он перекрестился и, обращаясь уже к Луиджи, закончил: - Как вы думаете, брат?
Луиджи Буоно: Отец Буоно, не принадлежавший к монашескому ордену, однако, благодаря звонкой монете и талантам прирожденного церковника, что означало "влезет в душу без оливкового масла", дружный с братьями и в бурых рясах, и в серых, и в доминиканских плащах, рассказывал племяннику, что допрашивали еретиков и по-доброму, и по-плохому. По-плохому - со всякого рода клещами, раскаленными прутами, дыбой и прочими приспособлениями, чтобы терзать грешную плоть. По-хорошему же - вкрадчивыми разговорами, призванными ускорить дознание и вынудить бедолагу признаться во всех грехах разом. Стефано явно был добрым инквизитором, но Луиджи, пострадавший от скупости обвиняемой, был счастлив войти в образ полной его противоположности. - Наведена... Кем-то или самой монной? - продолжал он гнуть свое, торжественно и грозно надвигаясь на Ческу. - А может, она сама принесла в дом все это, чтобы совершить некий богопротивный обряд? М-м? Раз уж вы, брат мой, человек святой жизни, оказались под воздействием злых чар, колдовством здесь занимаются давно и ведают в нем толк. Хозяйка и без того была напугана без меры, но теперь следовало довести ее до такого умопомрачения, чтобы она сама добровольно откупилась от подвалов, куда сводили незадачливых знахарей и шептунов.
Ческа ди Модена: - Я? Навела? Проклятие? Порчу? Сама? Вот здесь? - взвизгнула Ческа, от одной мысли о том, что могли про нее подумать, превратившись на краткий миг в статую, каковую можно бы было поставить в ближайшем соборе в назидание пугливым прихожанам, присовокупив к ней название "Грешница узрела близость воздаяния". При обвинении со стороны святого отца впору было заголосить. Почитающая себя жертвой происков нечистого представила себе, как ее обвиняют в колдовстве, и ужаснулась. Такая нелюбовь небес и вдруг на старости лет! - Святой отец, да что же это, - Ческа тихонько всхлипнула и затараторила, заискивающе обращаясь то к одному, то к другому. - Мне за всю жизнь никогда ничего крамольного... да кто угодно подтвердит... Смилостивитесь уж над старой женщиной, попавшей во власть зла и врага рода человеческого. Никогда крамольных мыслей мне в голову не приходило. Вы уж отвадьте его, а я... я внесу щедрый взнос, куда вы скажете, и еще вам, конечно, за доброту вашу и понимание. Десять золотых монет, - на этом месте Ческа замолчала, исполнившись воистину благоговейного ужаса перед собственной щедростью.
Стефано Песка: Как уже говорилось выше, Стефано не имел счастья быть племянником каноника, потому о методах ведения допроса святой инквизицией, спаси и сохрани, чтоб так и продолжалось, знал лишь понаслышке. Да что уж там, у него и дядьев-то не было. Зато покойный отец тяжелой рукой вколотил науку - если чего-то хочешь, проси в два раза больше, в аккурат столько и получишь. Раз жадная торговка предложила десять золотых, проси вдвое, на пятнадцати сойдетесь. Для вечно голодного студента - целое состояние, но, кто знает, может, старуха напугана на все двадцать пять? - Так вы считаете, брат, что здесь прорастила свои корни ересь? - Песка покосился посмотрел на несчастную своей щедростью Ческу и подобрал полы рясы, не иначе, как боясь осквернить себя ее прикосновением. - До сих пор болит, - себе под нос, но так, чтобы все услышали, пробормотал он, дуя на "обожженные" пальцы. - Есть одно средство, но я слишком ослаб... Пожалуй, вы правы, брат... кхе-кхе-кхе... придется все-таки прибегнуть к помощи святой инквизиции. Вроде как случайно, он качнул стол и статуэтка, упав на пол, покатилась под ноги подвывающей торговке. От сдерживаемого смеха увлажнились глаза, Стефано, с сомнением посмотрев на "освященный" платок, промокнул их рукавом и скорбно добавил: - Если мадонна действительно чиста, как говорит, ничего ей не будет, если же столковалась с нечистым... Скупая мужская слеза скатилась по щеке...
Луиджи Буоно: - Коли так, и мадонна виновна в сговоре с нечистым и его подручными, - сухо продолжал Canonicetto, наслаждаясь каждым звуком, слетавшим с его губ, и нарастающей паникой во взоре старухи, - придется нам огнем выжечь всякое упоминание о безбожной сделке. Внезапно Луиджи, доселе победоносно взиравший из-под капюшона, поймал взгляд несчастной и испытал... не стыд с раскаяньем, но некое подобие сострадания к своей жертве. Жадность, разумеется, грех, но если Ческа сейчас скончается от сердечного приступа, воздаяние будет несоразмерным преступлению, а самому будущему святому отцу придется всю жизнь тяготиться виной за безвременно отправленную в мир иной душу. Месть можно было считать свершившейся, Нимезида была удовлетворена, теперь же стоило перейти к вопросам финансовым и позволить Плутосу завершить задуманный днем ранее переход бренного злата из морщинистых рук в крепкие молодецкие. - Но будем молить Господа и Пречистую Деву, что сестра наша безгрешна, - смягчился суровый монах. - Проявим милосердие, ибо возраст мадонны заслуживает почтения. Наши братья-доминиканцы и без того не ведают устали, борясь с плевелами, разбросанными много лет назад еретиком Савонаролой и германской нечистью. Однако... - Луиджи торжественно воздел перст, как это делал кардинал Медичи во время пасхальной проповеди, - отмолить это место будет очень, очень непросто.
Ческа ди Модена: - Не надо никаких братьев-доминиканцев, - Ческа мигом сообразила, что разделение монахов на доброжелательного и сурового чудесным образом поменялось, и стала подвигаться поближе к племяннику каноника, но смотрела опасливо на Стефано. - Истинно ваш брат говорит, негоже этих святых людей трогать по пустякам. Не было здесь никогда нечистой, это просто злые люди навели... Родной дом сразу показался торговке особенно милым и любимым. Уже годков двадцать ведь в нем живет или двадцать пять. Сколько монеток она здесь в кубышку запрятала, а сколько горя хлебнула, пока торговля на лад пошла. И вот так отсюда да прямо в каменный мешок или еще что похуже? - Я вижу, что дело сложное и даже до крайности запутанное, - заюлила Ческа, от нетерпеливого желания покончить со всем как можно быстрее и приятнее почти пританцовывающая на месте. - За такое дело не грех и проявить особую щедрость. Хорошо, я дам... сорок, пятьдесят... нет! сто золотых! - от неожиданно вырвавшейся собственной щедрости жадная старуха поперхнулась и долго не могла прокашляться. - Сто золотых - это ведь очень много и говорит за меня, верно, святой отец? Никто из тех, что общаются с нечистой, никогда не дадут столько денег святой нашей церкви. Она неистово закрестилась, словно отмахиваясь от крамольной мысли о том, что и мало кто из добродетельных и во всех смыслах порядочных людей готов расстаться с такой внушительной суммой.
Луиджи Буоно: - Сто золотых... - задумчиво повторил лже-монах, размышляя над тем, как и на что в ближайшее же время будут истрачены положенные ему пятьдесят дукатов прибыли. Ответ был более чем предсказуем и отчасти совпадал с теми нехитрыми финансовыми выкладками, что в своем уме осуществлял его напарник по борьбе с нечистью. - Брат мой, как думаете, довольно ли будет этого пожертвования? Монна Ческа была так напугана, что, кажется, могла бы, пусть и скрепя сердце, расстаться с суммой и побольше названной, однако следовало блюсти меру и не оставлять несчастную совершенно без куска хлеба. Дядюшка Луиджи неоднократно сетовал на то, что после всхода лютеранской ереси епископы сделались строги к клиру и велели вести себя пристойней, сиречь не блудить открыто и не поддаваться чрезмерной алчности, дабы не искушать верующих полакомиться запретным плодом новомодного учения, без монастырей и десятины, во имя которого немецкие варвары начали перерезать друг другу глотки. - Этого хватит, чтобы отслужить сто месс во спасение вашей души, дочь моя.
Стефано Песка: Действительность настолько превзошла самые смелые ожидания, что Стефано прошибла икота. Звуки, совсем неподобающие духовному лицу, он находчиво скрыл за благочестивым покашливанием; юноша ликовал - от такого куша не отказался и сам Папа Римский. - Я согласен с вами, брат. Пожалуй, и я склонен поверить в невиновность этой несчастной, - подтвердил Песка слова подельника, но, вспомнив, что их сюда привело, нахмурился - не слишком ли щедра на обещания прижимистая торговка? И пусть два монаха - это не племянник каноника, но было бы неплохо, чтобы пожилая "дочь" подтвердила свои слова чем-то более весомым, чем воздух. - Но вот только хватит ли ста месс, чтобы очистить дом от скверны? - пробормотал он задумчиво - на кураже Студента несло. - Что ж, дочь моя, от лица Святой Церкви мы примем ваше пожертвование, ведь что дается от чистого сердца, не может быть отвергнуто, ибо гордыня - смертный грех. И молитвами вознесем благодарность Господу нашему, во искупление и покаяние, - он вознес глаза к закопченному потолку и елейно закончил, - если же душа ваша чиста, вы своими глазами увидите, как на жилище это снизойдет благодать. Видать, не зря вколачивал отец в сыновью спину житейскую науку, ведь про чистоту души предусмотрительный Стефано добавил на тот случай, если подсказанное Алхимиком "чудо" не удастся.
Ческа ди Модена: - Хватит ста месс, должно хватить. И не так уж и много в доме скверны. Может, и меньшим бы количеством можно было обойтись... Ческа даже в минуты сильного испуга не растеряла своих торгашеских способностей и начала опасаться, что слишком много пообещала. Может, обошлось бы и суммой, в два раза меньшей. Но было уже поздно. На меньше уже не согласится тот, кому пообещали большее. Пришлось Ческе успокаиваться тем, что в кубышке останется еще сотня монет. Она поковыляла к месту, где была спрятана кубышка, охая и причитая, и по словам ее было сложно понять, что же ее расстраивает больше - потеря денег или опасность, связанная с пребыванием в доме нечистой. Медленно вынимала она монеты, каждую клала на стол и провожала взглядом, полным скорби. Считала громко и четко, боясь ошибиться и дать больше. - Сто, - наконец, возвестила она, когда последний золотой лег на внушительного размера горку, и с ожиданием уставилась на монахов; дело, конечно, необычное, но главное правило - деньги только в обмен на товар - старуха знала четко. - Только вы, святой отец, подождите брать. Как же я узнаю, что вы за дело взялись с умом, честь по чести, и совершили его правильно?
Луиджи Буоно: Очевидно, страх постепенно отпускал монну Ческу, раз природная жадность возвращалась на положенное ей место. Милосердие до добра не доведет, подумал племянник каноника, уже пожалевший о том, что не стал доводить обидчицу до безграничного отчаянья, проникнувшись ее почтенным возрастом и подстроенным им же самим волнением . Посему, выдержав многозначительную паузу, белокурый негодник отвечал: - Все в руках Господа, дочь моя, - от голоса монаха веяло не то что могильным хладом, но ветрами Коцита, где, согласно Данте, пребывали в вечной мерзлоте души предателей. - Один лишь Он властен над спасением, наш удел - смирение и молитва. Если вы не верите слугам Божиим, давшим обет посвятить жизнь Его восхвалению, пребывающим в нищете, как и Спаситель, не ведающим устали в трудах, как можно надеяться на то, что божественная литургия оградит вас от власти Нечистого? Голос Луиджи звучал все более твердо, и для полного сходства с архангелом Михаилом, низвергнувшим в Ад Люцифера, ему не хватало огненного меча.
Стефано Песка: Такую кучу золота Стефано видел впервые; с трудом удержав торжествующий вопль, он севшим голосом обратился к подельнику: - Воистину, брат мой, воистину. Но мы должны проявить снисхождение, бедняжка не иначе как разум потеряла. Да оно и понятно - Нечистый дом посетил, - отавленные следы копытец были все-таки маловаты и Песка великодушно добавив, - или он сам, или его приспешники, - повернулся к торговке. - Не сожалейте, дочь моя, о презренном металле, ибо жертва, принесенная не от души, и пожертвование, данное с благодарностью к принимающему, как говорится в Святом Писании... Ибо... высшее отречение. Песка и сам уже запутался в словах, высокопарный слог, так легко дающийся племяннику каноника, был ему чужд, поэтому юноша, прогундосив себе под нос что-то очень многозначительное, сменил тему и в тон Луиджи грозно провозгласил: - Неверие в ваших словах - есть неверие Святой Церкви. Но наш долг развеять сомнения в заблудшей душе... Воздевая правую руку, вынуждая таким образом Ческу поднять глаза к потолку, Стефано левой ловко схватил со стола зажженную свечку и спрятал за закопченной столешницей. Теперь оставалась лишь малость; студент поднес фитиль к сделанному им же самим жгуту и... Дрожащий огонек осторожно "лизнул" подношение и, войдя во вкус, принялся пожирать белую тряпицу. Комната озарилась, казалось, сам Архангел Михаил, образ которого так удался Буоно, прочертил на столе огненную линию. Песка, до того опасающийся, что "чудо" не получится, с восторгом посмотрел на деяние рук своих и с некоторым опасением - ну как Алхимик ошибся? - дотронулся до пламени. Убедившись, что и впрямь не жжет - пусть мадонна и сама в том убедиться - живо придвинул к себе золотую горку. Теперь можно и убираться из этого дома - у них с Луиджи найдутся дела и повеселее.
Ческа ди Модена: - Да-да, ваш долг, святой отец, - согласно кивала Ческа, одобрительно, как на рынке в момент особенно удачной и выгодной продажи. Не то чтобы ее посещали сомнения, но определенное недоверие у старухи, конечно, было. Пусть и считала она себя верной дочерью Святой Церкви и уважительно относилась к ее служителям - хотя некоторые, конечно, и могли бы быть более стройными и менее жадными, - но вся ее торгашеская сущность, усугубленная жизненным опытом, сопротивлялась безоглядному доверию. Так что совершив сделку, заключавшуюся в определении цены за изгнание нечистой и водворении мира и благодати в ее хижине, Ческа выжидательно уставилась на "братьев" в ожидании их действий. С тем, чтобы оценить их со всей строгостью. Взметнувшееся над столом пламя заставило ее охнуть и, чуть поколебавшись, поднести к нему, по примеру Стефано, руку. И охнуть перед чудом - огонь не обжигал, как ему полагается, а даже как будто холодил. Был он недолгим, погас так же вдруг, как занялся, без шипения и треска, не оставив после себя никаких следов. - Ох, - только и произнесла Ческа, готовясь медленно осесть на пол, но все-таки удержавшись, - вот ведь... чудо чудное. Получилось. Святой отец, огонь не жжет. И я его видела, видела! Разве это не доказательство того, что я невинна? - завопила торговка от радости.
Луиджи Буоно: - Чудо, явленное Господом Милосердным, говорит о том, что под защитой Церкви Его вы обретете спасение, дочь моя, - голос Луиджи звучал торжественно, как будто голову его венчала митра, а сам он, весь в золотом шитье и самоцветах, взывал к Граду и Миру. - Как уверовал Малх в Гефсиманском саду, когда Петр отсек ему ухо, а Спаситель исцелил, как прозрел на кресте Дисмас, так и вы уверуйте. Пока слова из прошлогодней проповеди отца Буоно слетали с уст его лукавого племянника, золото старухи постепенно исчезало в холщовом мешочке, припрятанном в рукаве "монаха". Приятная тяжесть в руках поддувала воздуху в огонь студенческого красноречия, а мысль об удовольствиях, гарантируемых кругляшами с чеканным профилем герцога Тосканского, добавляли ему благостности, должной примирить Ческу с ощутимой потерей. - Как Лазарь воскрес, так воскресни и ты к новой жизни, где не будет места Лукавому и проискам его! Аминь, - перекрестился доминиканец.
Стефано Песка: Теперь можно и не задерживаться; сдерживать довольную ухмылку было все сложнее, благо еще, что в доме вновь воцарился сумрак. Золотые приятно утяжеляли кошель, в котором и серебро-то нечасто ночевало. - Нехорошо мне что-то, - Стефано оперся рукой на стол. - Не так-то просто... - он обессиленно опустился на лавку. - На свежий бы воздух... С немым укором он посмотрел на торговку - надо же, невинна, как девица перед алтарем! - и перевел взгляд на подельника. - Пожалуй, пора нам, брат, покинуть сию обитель, - высокопарная речь давалась с трудом, но он очень старался попасть в тон племяннику каноника. - Вы же, мадонна, впредь будь осторожнее, не грешите, ибо Нечистый только и ждет, чтобы забрать чью-то заблудшуюся душу. ...Уже потом, когда оба шельмеца свернули за угол, оставшись таким образом вне поле зрения монны Чески, Песка повернулся к приятелю: - Э-э-э... слушай... а ты твердо уверен, что тебя обманула только одна старуха?
Луиджи Буоно: - А что такое? - долее сдерживать довольную улыбку студент был не в состоянии. Откинув капюшон, он тряхнул кудрями и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь выветрить из легких затхлость, пронизавшую жилище торговки. - Тебе дурно, дружище? Несмотря ни на что, сам Луиджи чувствовал себя превосходно, а, помышляя о грядущем кутеже, на душе становилось до того легко, что он мог живо себе представить, каково оно - жить праведником в Раю Господнем, когда душа твоя преисполнена благодатью и вечной радостью. Правда, причина его веселья была отнюдь не безгрешной, но времени до покаяния у него было еще предостаточно, и следовало провести его с наибольшей пользой. Чтобы было, чем удивить и смутить духовника, который явится принимать последнюю исповедь. - Идем, следует промочить горло. Но сперва хорошо бы нам избавиться от рясы.
Ческа ди Модена: Фууу… Когда за «святыми отцами» закрылась дверь, Ческа в изнеможении – как будто целый день проработала в поле – опустилась на стул. Домик свой оглядела внимательно, словно думала увидеть кого-нибудь из компании губителя рода человеческого в одном из темных углов. Подмела нехорошие следы, убрала со стола, дверь открыла, чтобы проветрить. Вроде, все было как обычно. Никаких ненужных звуков, теней или еще чего подобного. Эх! Постарались на славу эти два молодых монашка, пошли им Господь долгие лета, чтобы другим помогали. Настроение Чески портила только внушительная сумма, на которую оскудела ее кубышка. Целой половины лишилась! С другой стороны, если подумать, половина-то осталась! А если вспомнить, что к братьям-инквизиторам ее никто не поволочет, да еще и домик у нее теперь благословенный, то и вовсе можно было счесть себя в прибытке. Были бы силы, а она еще золотых накопит. И чего бы им не взяться после такого-то обряда с чудесами? Еще как будут. Больше прежнего. И удача ходить по пятам будет. И здоровья прибавится. «Удачный день, удачный», - подумала Ческа, широко зевая и недвусмысленно подвигаясь в сторону кровати. Эпизод завершен.
полная версия страницы