Форум » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Забывая о чем-то одном, приходится забывать все. 15 июня 1495 года, ранее утро. Рим. » Ответить
Забывая о чем-то одном, приходится забывать все. 15 июня 1495 года, ранее утро. Рим.
Рондине:
Ответов - 13
Рондине: За несколько дней до того. Ночь Рондине провела без сна, но виной тому не был каприз припозднившегося гостя или затянувшееся до утра веселье. - Что же с тобой случилось, девочка? Куртизанка наверное уже сотый раз намочила в разбавленной уксусом воде тряпицу и вытерла холодную испарину со лба Элизы. Сон девушки больше походил на тяжелое забытье. Мертвенная бледность сменилась горячечным румянцем, сминая простыни, она металась по кровати. - Лихорадка, как есть - лихорадка, - авторитетно заявила принесшая госпоже свежую воду София. - Ведь как смертушка зеленая была. Рондине отмахнулась от служанки - при всех своих прочих достоинствах ты был мастерица видеть во всем самое худшее, но в глубине души тяжело вздохнула. И вправду, она не знала, что случилось с бывшей воспитанницей. Приведший ее мальчишка толком ничего не рассказал. С видимым облегчением передав Элизу с рук на руки, он, пробормотал, что дома с него шкуру спустят и куда-то исчез. На это особого внимания никто не обратил - не до него тогда было, когда же бестолковая суматоха улеглась, его уже и след простыл. Вот и спросить оказалось некого, что же случилось, и почему девушка отправилась к куртизанке, а не удочерившему ее Миколаю Оцасеку. - За лекарем уже послали? - не оглядываюсь на продолжающую причитать служанку поинтересовалась Рондине, получив утвердительный ответ, устало вздохнула. - Как придет, сразу сюда веди, - и негромко добавила. - Нужно, чтобы ее хорошенько осмотрели. Чувство у меня нехорошее, такие синяки не в падении приключаются.
Элиза: В беспамятстве Элиза пролежала пять дней. Она не видела, как день сменяется ночью, и не слышала ничьих голосов, говорящих о ее здоровье и состоянии. В короткие промежутки просветления успевала она только увидеть потолок с цветочным узором и склоненное к ней лицо Рондине, но как не могла вспомнить, в каком месте находится этот потолок, так и не понимала, чье лицо смотрит на нее с тревогой. Бред был наполнен людьми и событиями, и каждое следующее было все дальше от грядущего дня. Сначала она видела снопы искр, дым и огонь, потом хватающего ее за руку Умберто и безумного Эриха, потом Миколая и вечно хлопочущую Сандру. Воспоминания превращались одно в другое, и даже лица проступали на месте других лиц, образуя причудливую фантасмагорию, не дающую покоя. Элиза металась и плакала, но то не были слезы утешения. Наконец, на четвертый день жар спал, а беспамятство сменилось сном, все более и более спокойным. Элиза заснула без сновидений. Лишь уже утром пришел сон, но не тревожащий, а спокойный, больше похожий на приятное воспоминание. Они с Рондине возвращаются с обеда у его святейшества, обсуждая отравление куртизанки Лауры. Впрочем, это не мешает им болтать не только о смерти, но и том, что приятного принес вечер. Проснувшись, Элиза с удивлением поняла, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой по причине какой-то невероятной слабости. Это было странно, потому что она точно помнила, как хорошо ей было накануне. Неужели обед у его святейшества настолько утомил ее, и при этом прошлым вечером она этого даже не заметила? Она попыталась сесть, весьма неуспешно, после чего решила кого-нибудь позвать, но звук получился вялым и тихим. Губы и горло были совершенно сухими и отказывались повиноваться немногим меньше, чем руки и ноги.
Рондине: Первые две ночи Рондине провела в комнате Элизы, после же приказала слугам, чтобы те ни на миг не оставляли девушку одну. Хотя лекарь и сказал, что больная вот-вот придет в себя, но Ласточка решила, что будет лучше, если в ее доме пока не будет шумным застолий. Положение куртизанки было достаточно прочно, теперь она выбирала, когда и кому приходить, и сделала исключение только для самых постоянных клиентов. Как ни странно, но такая переборчивость не просто не мешала, но и вызывала интерес. Несколько раз куртизанка порывалась отправиться к Оцасеку, но каждый раз находила повод не ходить. Наверняка ведь Элиза не рассказывала приемному отцу, куда она частенько бегает. Что, если своим визитом Ласточка выдаст бывшую воспитанницу? По утрам она лично навещала девушку, надеялась, что именно сегодня она и придет в себя, но каждый раз испытывала разочарование. - Кухарка говорит, что вся площадь гудит, франки-то все ближе к Риму. И что им не сиделось в Неаполе? София, проверяя, справляется ли с обязанностями недавно нанятая служанка, провела по уставленному снадобьями и микстурами столику, сдунула с ладони остатки пыли и поджала губы - придется искать новую девицу. Понемногу горничная Рондине прибрала к рукам присмотр за всей прислугой и очень кичилась своим положением. А что? Не зря же она вместе с хозяйкой голодала? Ведь не бросила же ее, когда та в горячке металась, своими руками полы мыла. Так что все это ей не просто так, а за заслуги. Пусть теперь другие работают, а она, София, на особом счету. - Значит, так надо, - Рондине слегка напряглась, как бывало всегда, когда речь шла о франках... об одном из них, но слабый стон отвлек ее от воспоминаний. - Элиза! Глупее вопроса не придумаешь, но Ласточка о том не думала. Она откинула полог. - Дай скорее воды! - приказала горничной и ласково прошептала. - Тише, тише, моя хорошая, тебе не нужно резких движений. Она выхватила кружку из рук Софии и с облегчением выдохнула: - Спасибо тебе, Господи, наконец она очнулась.
Элиза: Пить и правда хотелось на удивление сильно. Наверное, накануне она все-таки увлеклась вином, льющимся рекой на папском пиру, несмотря на все предостережения Рондине. Интересно, заметила ли это Ласточка и не сказалось ли это слишком на ее, Элизином поведении? Куртизанка обещала оценить самым беспристрастным и строгим образом то, как вела и держала себя воспитанница, ставшая теперь ее подопечной. Элиза вспомнила об этом и немножко заволновалась, но решила пока ни о чем не спрашивать. Сейчас она только жадно припала губами к кружке с водой и залпом ее осушила. Пустая и невкусная вода казалась амброзией, достойной богов. От простого этого действия Элиза почувствовала сильнейшее утомление и откинулась на подушки. Теперь, когда вселенская жажда была утолена, она удивилась. Поданная вода, как будто Рондине вдруг стала ее сиделкой, и это странное "очнулась"... Точно что-то произошло не то. Как же это могло случиться? Элиза постаралась припомнить, но в памяти всплывал только разговор, который они вели в носилках. Смеялись и благодарили небо за избавление от смерти, бывшей от них обеих в одном лишь шаге. Бедняжка Лаура. А что, если? - Рондине, - Элиза испуганно расширила глаза. - Что все это значит? Мне тоже достался вчера яд, да? Просто я не сразу почувствовала?
Рондине: - Какой яд? - опешила Рондине. - Элиза, кто мог тебе дать яд? И куда ты вчера пошла после того, как ушла от меня? И что значит - тоже? От растерянности она забрасывала девушку вопросами, не думая, что та настолько слаба, что ей сложно отвечать. За спиной тихо поскуливала София, заранее оплакивая бывшую воспитанницу. Но, как ни странно, именно горничная первой и пришла в себя. - Если бы это был яд, то она бы уже умерла, - с наивной жестокостью успокоила она куртизанку. - А вон, смотрите, жива-живехонька, только слаба. Ласточка согласно кивнула и, помня, как это делал лекарь, взяла Элизу за запястье. Пульс был слабый, прерывистый. - Не бойся, милая, пока ты не выздоровеешь, ты побудешь здесь, а потом мы вместе с тобой что-нибудь придумаем для твоего отца. Я ему пока ничего не сообщала, он, верно, переживает. - Этот сер Миколай не слишком-то похож на того, кто слишком уж чувствительный, - проворчала София. - Вот что бы ему себе другую дочь не найти? Так на нашу голубушку позарился, старый развратник. София невзлюбила лишившего куртизанку воспитанницы силезийца и особо того не скрывала. - И фамилия-то какая, Оцасек. Тьфу ты, Господи, и не выговорить. Она махнула рукой и направилась к двери: - Пойду на кухню, скажу, чтобы бульон приготовили - самое то, чтобы окончательно выздороветь.
Элиза: - Ну как кто? - удивилась Элиза. - Конечно, я не знаю, кто. Тот же, кто дал яд Лауре вчера. Это ведь неизвестно? Она была обескуражена всем, что наговорила Ласточка, и именем, упомянутым Софией. Какой отец? Слово "отец" настолько не имел никогда к Элизе отношения, что она решила, что ослышалась. - О чем ты говоришь, Роднине? Конечно, я никуда не уходила вчера. Да и куда мне было идти? Мы поздно вернулись после пира, уже ночью. Потом помогали друг другу расплетать волосы и умываться. Разве только?... Неприятная догадка озарила Элизу, и она испугалась. Неужели она все-таки выпила что-нибудь не то, а потом ушла из дома? Она слышала, что в беспамятстве люди чего только не вытворяют, а потом не могут вспомнить, зачем и почему сделали это. - Неужели я, как старая Тереза, что была одно время кухаркой у Гаттины, во сне ушла куда-нибудь? От неприятного открытия Элиза вскочила на постели. Резкое движение неприятно отдалось в голове, и Элизу затрясло вновь, как в лихорадке. - Как холодно здесь. Я же совсем забыла! У тебя нет денег и нечем топить. Я как раз сегодня хотела пойти заложить некоторые драгоценности, которые у меня остались. А я тут лежу... Элиза завозилась, стаскивая с себя одеяла и пытаясь сползти с кровати.
Рондине: Вот теперь Рондине по-настоящему испугалась. Она оглянулась на дверь, за которой только что скрылась София - хорошо, что не было лишних свидителей. Горничная при всей своей преданности любила показать другим слугам, до какой степени ей доверяют и насколько она в курсе дел хозяйки и ее окружения, а было бы гораздо лучше, если бы о душевном расстройстве Элизы никто не узнал. - Тише, милая, не кричи. Ласточка насильно опустила бывшую воспитанницу обратно на подушки и, ища признаки безумия, всмотрелась в ее лицо. - Скажи мне, какой ты думаешь сегодня день? - она спрашивала, с ужасом понимая, какой услышит ответ. Что же такое случилось с Элизой, если она ничего не помнила? И как сказать об этом Миколаю Оцасеку?
Элиза: - В каком смысле? - опешила от вопроса Ласточки Элиза. Она теперь была уверена, что Рондине ведет себя очень странно. Непонятные разговоры, имена, вопросы... Хлопочет вокруг, будто она тяжело больна. А ведь они только позавчера, считай, по-настоящему познакомились! Разве можно так быстро привязаться? И смотрит так, что можно подумать, что она, Элиза, сумасшедшая. Юная воспитанница решила, что надо доказать, что она прекрасно понимает, кто она и где находится. - Какой-то зимний день, - осторожно и очень медленно, вопросительно глядя на куртизанку, ответила Элиза, как будто боялась ответить неправильно, а от ошибки зависели ее жизнь и смерть. - Сегодня уже пятый день, как убили Гаттину. Позавчера я пришла к тебе. Вчера мы были на папском пиру. Но почему ты все это спрашиваешь, как будто сама не знаешь?
Рондине: Можно было бы оставить Элизу в неведении, возможно, это было бы даже правильно, но Рондине не стала скрывать: - Сегодня пятнадцатое июня, - произнесла, не сводя глаз со своей визави, - и в твоей жизни, и в моей уже многое изменилось. Она положила прохладную ладонь на лоб девушки, успокаивая и не давая вскочить с постели. - Я тебе сейчас все расскажу, только ты обещай, что не будешь сильно волноваться. У тебя просто последствия болезни, еще немного и все само по себе вернется. Она шрихами обрисовала, что произошло за последние полгода с того момента, как они вернулись с пира. Она специально не смотрела на Элизу, давая той возможность прийти в себя, потом вновь вернулась ко дню удочерения. Ей очень хотелось дать понять воспитаннице, что дело было совсем не в том, что от нее избавились, как от ненужной вещи, а речь шла совсем о другом. - Мне было жаль тебя отпускать, но этот Миколай Оцасек мог дать тебе больше, чем я, сама понимаешь. Я не решилась тебя удерживать, ты казалось такой счастливой, к тому же потом мы с тобой часто встречались, правда, без ведома твоего отца. Взгляд затуманился - сейчас Рондине была вся во власти воспоминаний, но сдавленный всхлип вернул ее в настоящее. Она нежно пожала руку бывшей воспитанницы и с надеждой взглянула: - Ну что, начинаешь вспоминать? Чтобы ты вспомнила, что с тобой было в последние дни, нужно чтобы ты вообще хоть что-нибудь вспомнила. Чувствую, не будешь ты нужна Оцасеку беспамятной дурочкой. Пусть лучше он пока попереживает, где ты, чем узнает правду. Успеем еще сказать.
Элиза: Глаза Элизы, пока она слушала длинный и неспешный рассказ Рондине, становились все больше и больше. Как такое вообще может быть? Получается, что она сумасшедшая? - Нет, нет, Рондине, ведь это шутка, правда? Это такой злой розыгрыш? Я просто что-то сделала вчера, что сильно тебя разозлило, и теперь ты так наказываешь меня? Это ведь так, да? Элиза вывернулась из-под руки Рондине и вскочила с постели. Голова закружилась и она чуть не упала, но смогла устоять и выбежать из комнаты. Прямо в рубашке она сбежала по лестницы и, с трудом отодвинув ставшими за время болезни слабыми руками засов, распахнула дверь на улицу. Оттуда дохнуло жаром разгорающегося летнего римского полудня. Пыль, песок и солнце, нещадно поливающее улицу. Остолбенев, Элиза разглядывала городской пейзаж так, словно видела его впервые в жизни. Потом тихонько вздохнула, всхлипнула и осела на пол. Над ней склонилось взволнованное лицо Рондине. - Как же так? Получается, что все правда? Твои дела поправились? Ты даже уезжала из Рима? И еще есть какой-то мужчина, который как будто хотел быть моим отцом? Если в первое и второе Элиза была готова поверить сразу, безоговорочно и без лишнего удивления, то третье было чем-то совершенно непонятным. Мужчина берет к себе в дом ученицу куртизанки, чтобы удочерить ее? - Как ты его назвала? Миколай? - она задумчиво наморщила лоб. - Мне кажется, что я слышала это имя. Кто-то называл его при мне. И мне почему-то от него делается страшно.
Рондине: - Очень многое произошло, - задумчиво повторила Рондине. Рассказывая, она и сама погрузилась в прошлое. Будто вчера все было. Улыбнулась приятным воспоминанием и постаралась отмахнуться от тех, которые хотелось бы навсегда забыть. - Его зовут Миколай Оцасек, он служит герцогу Гандии, - подтвердила она. Когда-то имя долгого своего покровителя куртизанка произносила с трудом, сейчас же ее больше волновало, что скажет его слуга. Редкая удача, невозможная - иначе и не назовешь, что случилось с Элизой. Теперь она не зависит от капризов мужчин, власть над ней имеет только один, но это проще, чем ублажать многих. Вряд ли ему понравится, что приемная дочь по-прежнему бегает к бывшей наставнице, но чем дальше, тем сложнее скрыть, где она провела эти дни. Чувствуя, как дрожит Элиза, Ласточка успокаивающе поглаживала ее по спине: - Все пройдет и снова все будет хорошо, - говорила с той уверенностью, какой и сама не чувствовала. Хорошо еще, что девушка вновь не потеряла сознание - такое потрясение может быть не под силу любому, но от последних слов воспитанницы напряглась. Не обманулись ли они в намерениях силезийца? Почему его имя вызывает страх? И кто мог о нем говорить? Когда лежащую без чувств Элизу осматривал лекарь, даже он был поражен, сколько синяков было на теле девушки. А ведь он мог бы привыкнуть - основными его клиентками были веселые девицы, а с ними, как известно, особо не церемонятся. Что, если Оцасек взял Элизу для особо утонченных утех, тех, о которых и говорят-то шепотом. Конечно, в этом не было особого смысла, разве что он был скуповат и решил заиметь бессловестную и покорную любовницу, вместо того, чтобы раз за разом нести деньги к куртизанке. Элиза о том никогда не говорила, но, может, она и сама не поняла, к чему ее готовят? Что ее просто покупают за благодарность? Очень выгодная сделка. - Элиза, пожалуйста, постарайся вспомнить, чем тебе так страшно это имя? - почти взмолилась Рондине. - Если он сделал с тобой что плохое... Она замолчала. Потеря девственности - не самое ужасное, что может случиться с девушкой, подобное никак не могло вызвать страх у той, кого прочили в куртизанки. Почему же тогда, даже ничего не помня, Элиза боится? Одни вопросы и на них пока нет ответов.
Элиза: - Он служит герцогу Гандии? - недоверчиво переспросила Элиза. - Рондине, прости, что говорю это, но ведь это заставляет задуматься, да? Неужели я доверяла такому человеку? Происшествие в доме Гаттины для Элизы сейчас было не давним, а произошедшим всего несколько дней назад. Чувства вновь были обострены, переживания усилились. Теперь она ничего не помнила о том, как познакомилась с этим Миколаем, какой он и как она относилась к нему. Зато прекрасно помнила Хуана Борджиа, из-за которого, может быть, зарезали ее благодетельницу, и кто так некрасиво над ней посмеялся. Кто вообще над всеми всегда смеялся. - Какой он был, этот Миколай? Может быть, я вспомню... Она подняла руку ко лбу. Она честно пыталась вспомнить все, о чем ей говорила Рондине. Представить себе человека, который, как куртизанка убеждает ее, внушал ей доверие и даже любовь. Она несколько раз произнесла про себя его имя, но оно не вызывало ничего, кроме безотчетно поднимающегося страха и ожидания беды. Кто-то произносил это имя при ней. Элиза вспомнила голос, неприятный, чужой. Звуки, произносимые голосом, не были звуками ее родной речи. Миколай тоже не уроженец италийской земли. От голоса исходила угроза. - Нет, - Элиза тряхнула головой и, пошатываясь, поднялась. - Это что-то ужасное... я не хочу вспоминать. Только не сейчас. Рондине, пожалуйста.
Рондине: Элиза побледнела еще сильнее, хотя ранее это казалось просто невозможным. - Не хочешь - не вспоминай, - не стала настаивать Рондине, испугавшись, что та вновь потеряет сознание. - Ты ложись и не вставай пока. Вот выпьешь хотя бы бульона, восстановишь силы, а пока и думать забудь. Не дай бог, упадешь с лестницы, будто мало тебе синяков. Поддерживая девушку под руку, она направилась обратно в комнату. - Отдохни немного, я скоро к тебе приду. Ласточка улыбнулась, будто не было ничего необычного в том, Что Элиза ничего не помнить, и позволила себе тяжелый вздох не ранее, чем оставила бывшую воспитанницу одну. Эпизод завершен
полная версия страницы