Форум » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Приют для метущейся души. 12 июня 1495 года. Монастырь. » Ответить
Приют для метущейся души. 12 июня 1495 года. Монастырь.
Maddalena: Монастырь сестер-бенедиктинок. [more]Из соображений исторической справедливости монастырь останется безымянным. Местоположение не конкретизируется.[/more]
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Nero: Цок-цок-цоп- копыта… (Красотку пора перековать.) Динь-дон-колокола… (Монастырь уже близко.) Тук-тук-тук-тук… (Зачем я слушаюсь своего сердца, а не разума?) - Монастырь уже близко. Это были первые слова, что сказал Нероне за пару часов, пока затемно собирались и, повернув против движения кондотты, в сторону пройденного уже городка, наметили дорогу до святой обители. Сказал, ни к кому, собственно, не обращаясь, головы не повернув. Рыцарь был до краев наполнен тем чувством глубокого удовлетворения, которое приходит после сильного напряга чувств и сил, и похоже на темную неподвижную воду глубокого колодца, на дне которого - пережитое. Но, как чувствовалось, не только… Спорный поединок, доставивший флорентийцу не только новой ратной славы, но и сильнейшее недовольство его умением со стороны «друзей» побежденного, резкий выговор от кондотьера за «почин глупой драки ради другой глупости» и, главное, деньги, ради которых все и затевалось, поединок остался в дне вчерашнем. Сегодняшняя заря должна была принести ему радость, как-никак доброе дело сделано… Но радости не было и Нероне старательно копался в своей душе, перетряхивая все уголки, ища мусор сомнений, уныния и безуспешно пытаясь вымести всю эту дрянь молитвой. Зависть к молодости собственного оруженосца? Зависть к любви его? К тому, что любим? О, Боже мой, какая глупость, но почему же меня «не отпускает»? И темные воды глубокого колодца оставались все так же, непоколебимы. Время рассвета наступило, но он не порадовал - хмурое настало утро. Откуда-то взялся мелкий дождик и Нероне, облаченный в дорогой кожи, серебром отделанный дублет и легкий шелковый, немедленно намокавший плащ, скривил сомкнутые губы, приветствуя еще одну неприятность, и подбодрил свою Красотку пяткой. Искоса глянул он на своих спутников, жестом призывая ускориться. Отодвигая низко простершиеся над дорогой ветви старой ивы, они проехали словно под пологом, и за кустами обозначилась монастырская ограда, аккуратно сложенная из груботесанных валунов.
Беата: Беате были неведомы сомнения рыцаря. Далеко позади остались неприятный разговор с отцом и подначки братьев, которые теперь иначе, как с глумливой ухмылкой "Ваша светлость" к сестре не обращались. Нет, сначала-то все было гладко, пока те считали, что девушка для семьи старается, а как поняли (долго же до них доходило!), что та решила, озверели просто. Только хитромудрный торговец остудил горячие головы, не сомневался старый, что в итоге-то по его сложится. Пусть дочь перебесится, глотнет свободы, так потом поймет, что дышится-то легче, да голодней. Виданное ли дело, чтобы дворянин на маркитантке женился? - Близко. Что там ждет? Умытая дождем, Беата раскраснелась, жаль только, что на башмаки налипла грязь, и улыбнулась еле пробивающему сквозь тучи солнцу. Зря папаша надеется, не пропадет она. А если будет сложно, так ее товар всегда при ней, только теперь она не какая-то там бродячая торговка, а невеста благородного человека, дороже стоить будет. Она перевела взгляд на Франко (какой же он все-таки смешной и милый) и потупилась. Соблазн оставить все, как есть, был велик, только не верила она, что вернутся за ней. Значит, нет другого выбора, как с матерью-настоятельницей договариваться. Интересно, сколько денег в кошельке у рыцаря? При должной ловкости здесь будет ее честная половина.
Nero: Рыцарь перевел взгляд с Беаты, свежей, как роза, умытая утренней росой, на своего оруженосца (сумрачнее тучи), и бросил тому повод Красотки: - Подождите меня здесь, Франко… будьте так добры… - и словно боясь показаться излишне любезным, не назвал стоящую рядом девушку по имени, лишь встретился с ней взглядом, - …я позабочусь, за вами пришлют. А к чему должен быть добр оруженосец, он и сам не знал. Оба изрядно потрудились вчера: и рыцарь погеройствовал, себя проверил, и беглого монаха Господь на дело сподвиг - тяжеленький мешочек приятно оттягивал рыцарский пояс. Пять шагов от лошадей до дубовых ворот монастыря и три глухих удара деревянной колотушкой. Прошло довольно много времени, против ожидаемого, он собрался еще раз постучать погромче, когда отворилось смотровое оконце. Никто не задал вопроса, никто не произнес формулу приветствия, в квадратное, чуть больше мужской ладони, отверстие на рыцаря смотрел белый глаз. Обмерший Неро не мог понять, что его так напугало. Обычный человеческий глаз, опушенный белесыми ресницами, никакой не бельмоватый, дрогнул веком и рыцарь, сочтя сие движение за безмолвный вопрос, ответил: - Утра… доброго, святая сестра. У меня дело к матери настоятельнице. Дозволите войти? Окошко закрылось. Петруччи успел рассмотреть толстенные доски калитки, обернуться на ожидающих его под деревом Франко и Беату, оценить порывы ветра, успешно прогоняющего тучи, поправить плащ… прежде, чем, демонстрируя отлично налаженное хозяйство, без скрипа отворилась калитка. Нагнувшись в проем, он вошел и был встречен дородной низенькой монахиней, все также безмолвно уставившейся на него очень светлыми, водянистыми глазками. Нероне вновь стало не по себе. Открыл было рот – спросить, куда проследовать, раз впустили, но сестра предупредила расспросы. Повернувшись в глубь сада, приглашающе махнула за собой и шагов десятка через два указала ему на низенькую скамью в мощеном дворике. Затем, все так же молча, ушла куда-то по галерее. Нероне перекрестился ей вслед. Ища оправдание странному поведению, он решил, что женщиной, должно быть, принят обет молчания, и остался стоять в ожидании, рассеянно поглаживая пояс и настороженно посматривая по сторонам. Сад, меж тем оживал, выкупанный поутру, наполнялся птичьими трелями и сквозь листву над головой мужчины поблескивали солнечные лучи, заставляя миллиарды капель искриться алмазами.
Беата: Беата с опаской дотронулась до видавших разное прохладных монастырских стен. Уверенность девушки вдруг куда-то улетучилось и на миг захотелось вернуться обратно себе в повозку. Сердце забилось, как у пойманного зайчонка, и она уже была готова дать стрекача (хотя куда ей теперь бежать?), но, взглянув на Франко, решила - будь, что будет. Нежность - слишком непривычное чувство для той, кто с ранней юности торгует телом, но, вопреки всему, не радость от того, что обманула, а именно нежность чувствовала сейчас познавшая за свою короткую жизнь немалое число мужчин маркитантка. Конечно же, тому недолго оставаться таким наивным. Она не сомневалась, стоит за нею закрыться тяжелым воротам, рыцарь быстро направит своего оруженосца на путь истинный И Франко забудет свое грешную Беату. Мессер Неро, он-то как раз быстро раскусил нехитрый обман папеньки, вот только рыцарская прямота - ничто против изворотливости торговца. - Ничего, еще немного осталось, - не зная, что сама выглядит испуганной, Беата улыбнулась "жениху" и тайком скрестила пальца - если до того не пропала, и сейчас не пропадет.
Maddalena: Сестра Агата, оставившая Неро дожидаться в монастырском саду, усаженном яблонями и вишнями, скрылась за тяжелой кованой дверью, ведущей внутрь монастыря. Она почти не сомневалась, где может найти настоятельницу, поэтому прошла мимо трапезной, мимо библиотеки, а также комнаты, служившей матушке обычно кабинетом и местом, где она принимает посетителей, к кельям и остановилась у той, что принадлежала аббатисе. За дверью было тихо. Стучать не полагалось - нечего сестрам и матушке скрывать друг от друга - но сестра Агата не спешила заходить, сначала потопталась и повздыхала, как будто долго бежала и запыхалась, хотя ходила всегда плавно, покачиваясь, не торопясь, без лишней суеты. За дверью послышалось шуршание, потом опять все стихло. Тогда сестра Агата толкнула дверь, распахнувшуюся с тихим скрипом и, конечно, увидела мать Маддалену. - Что-то случилось? - Матушка... - начала сестра Агата голосом, неожиданно оказавшимся звонким и молодым. - Там, в саду мужчина. Он хочет видеть вас для важного разговора. Аббатиса стояла у узкого, как бойница, почти не пропускающего свет, окна, повернувшись к двери спиной. По ее прямой и неподвижной спине можно было подумать, что она так стоит уже несколько часов, хотя еще несколько мгновений назад, если бы сестра Агата не была такой деликатной, то увидела бы матушку Маддалену распростертой ниц около аккуратно заправленной постели. - Мужчина? Голос аббатисы был ровным и бесцветным. Ее лицо, кажущееся в обрамлении барбетты особенно узким и бледным, не выражало никаких эмоций. - Кто он? Он назвался? - аббатиса повернулась к стоящей в дверях монахине. - Нет. Но он похож на кондотьера. Сестра Агата старалась не смотреть в лицо настоятельнице, хотя и знала, что та не любит, когда при разговоре не смотрят ей в глаза. Не смотреть, чтобы не видеть синеватой белизны и темных, как прорисованных углем, кругов под глазами. - Мужчина... - задумчиво повторила аббатиса, и по ее лицу пробежала судорога, изменившая ненадолго выражение безмятежного спокойствия на страдание. Скоро ее шаги зашуршали по дорожке сада. Она увидела фигуру мужчины, расположившегося на скамье, и остановилась в нескольких шагах от него. Здесь, в тени яблони, ее лицо не было ярко освящено солнцем. Руки, обтянутые перчатками, она спрятала в рукавах рясы. - Что вам понадобилась в монастыре, мессер?
Nero: Нероне встал, когда подошедшая монахиня остановилась. Почтительно склонил голову: - Святая мать… Пытался рассмотреть, молода ли, должно быть, лицом убога (глаза сестры Агаты теперь надолго сохранятся в его памяти, заставят с опасением присматриваться к женщинам в рясах) раз заслужила право руководства обителью, да только голос приятно-звучный. Тени от листьев, колеблемых легким ветерком, мешали ему рассмотреть ее хорошенько. Пауза затягивалась, рыцарь продолжил: - … Я ищу приюта. Он снова помолчал, ожидая испуганного вопроса, на который был заготовлен ответ, но женщина была умна и так же молчала, очевидное не комментируя. Петруччи вздохнул, невольно повторил ее позу (сомкнув перед собой кольцом руки) и пояснил без кривотолков: - Приюта ищу для одной бедной девицы, невесты… друга моего. Она до свадьбы подождать должна вдали от родни, в месте тихом и скрытном. Не стал бы я обременять святую обитель вашу, да только мы здесь проездом… в сражение идем, и мест других искать мне некогда. Настоятельница молчала. Неро сделал шаг вперед и заглянул ей в лицо… и вздрогнул вновь, удивляясь темным провалам глаз, которые усугубила тень. Совпадение, преследовавшее его, отдавало странностью. Однако дело есть дело и его нужно завершить: - Вы поможете нам, Святая мать?...
Maddalena: От "Я ищу приюта" настоятельница похолодела, хоть и не выдала ничем своего испуга. "Отчего же в женском монастыре вы его ищите?", - хотела она спросить. Здесь находили приют и мужчины, но только если были они ранены или измождены болезнью (как тот, который сегодня покинул монастырь, окрепший и могущий сидеть в седле). Тогда только могла аббатиса закрыть глаза и позволить им переступить порог обители. Стоящий же перед нею мужчина не был похож на больного или увечного. Впрочем, он сам объяснился. Приют для женщины. Это для монастыря было делом более привычным и, хотя и осуждалось присутствие в обители лиц светских, даже юных и чистых дев или матрон добродетельных, но аббатиса не отказывала всем. Монастырь был не настолько богат, чтобы брезговать помощью попечительниц со своими запросами, и других лиц, нуждающихся в защите монастырских стен или же помощи монахинь. - Вдали от родни? Не против ли ее воли вы увезли ее? Или, может быть, против воли ее родственников? Откуда вы и почему именно здесь решили просить помощи?
Nero: - Я из Флоренции. Иду вместе с кондоттой Белого Сокола к Форново. При мне оруженосец Франко. С королем франкийским идем сражаться, выпроваживать... Далее, он , как мог, объяснил, почему девушке лучше в монастыре дожидаться возвращения нареченного. Объяснил путано, стараясь то скоропалительность решения Франко лишним словом не осудить, то репутацию Беаты, то тень на намерения не навести - толком не решено еще, будет ли свадьба, но про возможность появления ребенка умолчать не мог, очень уж его сей вариант обеспокоил… Про родню тоже объяснил: какова родня эта, лучше уж так, одной за себя решать. Вроде и не врал, но всех сомнений и намерений не высказывал, потому речь Неро спотыкалась об паузы, пока слова подыскивал, и он все теребил поясной ремень, оттягиваемый кошелем, пока не дошел до главного: - Разумеется, обитель мы не обременим. Я внесу за содержание девушки некоторую сумму. – Тут он подумал, а достаточно ли насчитали? И начал проверку со своей точки зрения, не торгуясь, с максимума. – Скажем, 10 золотых? До осени…
Maddalena: Маддалена внимательно слушала, не хмурясь и не перебивая. Историю, которую ей нарисовали, нельзя было расценить как служащую хорошим примером, а скорее как примером для порицания. - Я так поняла, что девица, которую вы хотите вверить мне на попечение, происхождения достаточно низкого? И поведения не самого добродетельного? Маддалена опустила все, что сочла второстепенным, и спросила о самом для себя важном. Она должна была отказать. И так не должно лицу светскому находиться долго на территории монастыря, а если идет речь еще и о женщине нрава испорченного, то тем более. Удерживало ее упоминание денег. Заинтересованность в презренном металле есть признак суетности, но в ведение аббатисы была хозяйственная жизнь далеко не богатого монастыря, и ей приходилось думать о том, на что ремонтировать въездные ворота и нанимать работников на принадлежащие монастырю земли. Она бы еще задумалась сильнее, будь девушка благородной крови, которой должен бы было быть отведено особое положение, но если девица проста, пусть и невеста дворянина, то ее можно приобщить к хозяйству. Через три дня начинался Петров пост, и в эти последние перед ним дни в округе, торопясь успеть, игрались сразу три свадьбы. Сладкие дольчи для них были заказаны в монастыре, но Маддалена опасалась, что монахиням не успеть. Лишние руки ей были кстати. - Десять дукатов слишком малая сумма, мессер. Нужен более внушительный залог серьезности ваших намерений и... намерений этой девушки. Пятнадцать дукатов, и тогда я, возможно, соглашусь.
Nero: Звяк-бряк-бряк-монеты в кошеле… (Здесь судьба этой девицы.) Чирик-чирик-вольная птаха (И я волен решить, как поступить с нею.) - Десять золотых достаточно для годового содержания, Святая мать. – Рыцари не умеют торговаться. – И… вы сомневаетесь? Что ж, вы вправе сомневаться, не каждый день вам предлагают приютить на пару месяцев молодую особу, которая не подвержена чьей-либо хуле, которой не нужно тщательно скрываться, и все дело лишь в ожидании. – Невольно тон его сменился с просьбы на указание, стал почти приказывающим. – Господь не делил страждущих по происхождению их, не так ли? Эта девушка, да будь она Магдаленой беспутной, не была бы им отвергнута и достойна радушной встречи во имя милости его. – Он помолчал, паузой подчеркнув недопустимость возражения, но возражения не последовали, и он продолжил. – Всего лишь пара месяцев и она покинет обитель, если… мой Франко… благополучно вернется. Господь всемилостив, но ведь на войну идем. Петруччи замолчал, ожидая ответа и прикидывая, что, пожалуй, пару золотых накинуть может, монастырю на бедность. Но не более – оруженосец кое-как экипирован, да и самому деньги позарез нужны. Чирик-чирик-вольная птаха (Монастырь не клетка - лишь временный приют. В конце концов, содержание сие настолько велико, что сойдет за приданое.) Звяк-бряк-бряк-монеты в кошеле… (Я обещал им обоим и будет время, решить, вернется ли он…)
Maddalena: - Мессер, я могла бы счесть ваш тон и ваши поучения оскорбительными, но вижу, что вами движет больше смятение чувств и неуверенность, чем настоящая злоба или желание нанести обиду. Тон и стремление надавить, проявленные рыцарем, не испугали мать настоятельницу. Она уже два года была аббатисой, до этого больше десяти лет - правой рукой настоятельницей монастыря, которая, по старости и немощи, уже не могла почти исполнять своих обязанностей. Двенадцать лет, когда в твоем ведении находится хозяйство небогатого, иногда - на грани выживания - монастыря, и сорок монахинь - отрешившихся от мира и часто затаивших на него обиду женщин... Может ли после этого напугать недовольство одного мужчины? Сейчас из бурной речи Неро ей стало понятно, что он почти в отчаянном положении, когда возможность оставить девушку в монастыре ему нужна, а средств по-настоящему в обрез. Увы, монастырь не может брать всех, желающих в него попасть даже навсегда, не то что на время, ибо это для него гибельно, да и создавался он не для того, чтобы дать приют тем, кто не смог найти себе найти в жизни мирской места или возможностей, а для тех, кто хочет из мира уйти и посвятить себя жизни другой. Живешь в миру - живи, а монастырь - не проходной двор да временное пристанище для тех, у кого в миру что-то вкривь и вкось пошло. Да, понимала матушка Маддалена тех, кто возмущался положением вещей, что принимают монастыри желающих временно укрыться от жизни мирской. И знала за собой вину, что не всегда следовала этому пониманию, поэтому и не стала давать волю гневу и читать рыцарю отповедь на его оскорбительные речи. Сама виновата, так смирения еще больше требуется. - Это не содержанием называется, мессер. Вы просите от меня помощи, тогда и вы не откажите в ней. Мне не деньги нужны, а два работника хороших на целое лето. Но дать ведь вы их мне не можете? Если вы совсем стеснены, то приму от вас двенадцать дукатов.
Nero: Будто видит меня насквозь… Рыцарь опустил глаза: - Простите, Святая мать, счастлив я буду, если вы согласны. Здесь же на скамье, к чему далеко ходить, Нероне развязал кошелек и выложил на кусок сукна восемь дукатов, блестящий новенький флорин, геновито (видать издалека монета сюда пришла)и два венецианских золотых, казавшихся тяжелее прочих. Легко касаясь кончиками пальцев тяжело добытого состояния, он вздохнул и встал, протягивая аббатисе оговоренную сумму. Судьба Беаты перешла из рук в руки. Рыцарь преклонил колени: «Благословите, Святая мать!», и поспешил откланяться, поскольку дело было слажено, коротко пообещав, что девица долго ждать не заставит. Они стояли рядом, но не прощаясь друг с другом в слезах, как представлялось Нероне, а всего лишь ожидая его. Флорентиец подошел поближе: - Решено все. Беатриче может… - Он запнулся и взглянул в лицо девушке. – Вы, мадонна, найдете здесь приют, пока нареченный за вами не вернется. Каждый подумал о своем, но сомнения при себе оставил, и Петруччи жестом отправил оруженосца проводить невесту до ворот обители, где, приоткрыв створку, ее уже ждали. Хотя, нет… - Франко, погоди. – Негромко отозвал он юношу и сунул ему в горсть немного серебра. – Отдашь ей, мало ли на что сгодится… Почему так екнуло сердце, не терпящее обмана и лицемерия? Рыцарь отвернулся и нарочно весело обратился к Красотке: - Ну, вот, девочка, все и сладилось.
Беата: Беатриче, мадонна... Это звучало странно, непривычно и Беате казалось, что речь идет не о ней. Пресвятая Дева, да что же это я делаю? Циничная в своем отношении к жизни маркитантка едва не заплакала. Нервно дернулся уголок губ, превращая улыбку в растерянную гримасу. - Что, пора? - девушка сцепила пальцы так, что они побелели. За тяжелыми воротами ее ждала иная жизнь. Да и хотела ли она на самом деле этого? Франко был хмур и молчал. Жалеет? Жалеет. Не вернется. Хотя Беата и не собиралась ждать его возвращения, сердце все равно сжалось в предчувствии. А что, если настоятельница не согласится? Бежать из монастыря совсем не просто. Горсть серебра перекочевала из рук жениха в руки невесты. Беата с признательностью посмотрела на Неро - поняла чьи на самом деле деньги. Потяжелевшее от дождя лучшее платье, башмаки с налипшей на них рыжей глиной, закурчавившиеся от влаги волосы - вот такой и предстала маркитантка перед матушкой аббатисой. Теперь, когда назад дороги уже не было, и испуг как-то почти прошел. Бог не выдаст, свинья не съест. Везде люди живут. Но роль следовало играть до конца (и игры-то особой не было, все-таки боязно) и Беата, несмело улыбнувшись, присела в неловком приветствии.
Maddalena: Матушка Маддалена долго и внимательно разглядывала Беату. Первое впечатление не было впечатляющим, что было ожидаемо. Аббатиса знала, что врученная ее попечению девица не будет образцом утонченности. Дождь, конечно, девушку тоже не красил. Она не была похожа на будущую жену мужчины благородного, уж скорее - на служанку его жены. Старалась держаться скромно, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять - девица бывалая, и мирские сложности для нее не в диковину. Не следует такую в монастырь пускать. Маддалена глубоко вэздохнула. Спрятанные в рукаве монеты жалобно звякнули, напомнив о себе. Монахиням служанки ни к чему, и этого правила монастырь придерживался строго. Нанимали работниц, когда сами не успевали справиться с работой, и за то им платили. Но и держать в монастырских стенах ничего не делающую девицу, которая еще неизвестно чем от безделья займется, аббатиса тоже не думала. Раньше в монастыре если и жили женщины, то совсем другого происхождения, проводили они время в чтении и молитвах. Беата же вряд ли удовольствуется таким времяпровождением. Так что к делу ее приставить будет самое правильное. - Подойди ко мне, дитя мое, - Маддалена была высока ростом, да и стояла сейчас на пригорке, поэтому могла смотреть на Беату сверху вниз. - Правда ли, что ты невеста оруженосца рыцаря, привезшего тебя сюда?
Беата: Чем дольше молчала аббатиса, тем неспокойнее становилось Беате. Она сама не знала, чего именно ожидала, но только не этой затянувшейся тишины. У девушки появилось неприятное чувство, что матушка словно в самую душу ее смотрит, и заготовленные заранее слова присохли к языку. То, что казалось простым, за монастырскими стенами выглядело совсем иначе. - Да, это я, - тихо-тихо произнесла маркитантка, будто призналась в чем-то нехорошем. - Так получилось. В ушах зазвенело, а сознание словно раздвоилось. Вот одна Беата стоит перед аббатисой, стараясь отвечать правдиво, а другая, со стороны, внимательно наблюдает за произведенным впечатлением. Первая сложила руки на животе - казалось бы, неосознанно, вторая одобрительно улыбнулась - хороший жест, вроде как в тягости, и обе в один голос повторили: - Так получилось, матушка.
Maddalena: - Удивительно получилось. Аббатиса заметила короткий жест Бьетты. Про "дополнительные обстоятельства" никакого договора не было. Беременная женщина - совсем другое, и на такое Маддалена никогда бы не согласилась. И так женщина из мира - искушение для монахинь, повод для любопытства, пустых разговоров и ненужных мыслей, а если с животом, который скоро будет видно, то постоянное напоминание о другой женской доле. Того и гляди, монастырь загудит растревоженным ульем. Но почему же человек благородный решил жениться на особе, совершенно ему не подходящей? Если бы еще она была по странности судьбы воспитана, образована и благонравна, но одного взгляда на Беату было достаточно, чтобы понять, что ничем не отличается она от тех, кто с одного с нею поля. Какими же ухищрениями она пленила? Конечно, не ребенком, ибо не родился еще тот ребенок, который привязал бы аристократа к простолюдинке. Поэтому выходило и впрямь удивительно. Несообразная какая-то история, с какой стороны не посмотри. - Каждый, кто живет в монастыре, ведет тот образ жизни, какой здесь заведен. Молитвы и работы. От ночных бдений я тебя освобождаю, в прочем же в стороне не останешься. К деревенской работе ты не приучена, полагаю?
Беата: - Да, удивительно, - послушно согласилась Беата. И в самом-то деле то, что начиналось вполне обычно - дел-то было на несколько монет, вдруг завертелось, закрутилось, и теперь, вместо того, чтобы спокойно ехать в своей повозке и сшибать деньги с разных простаков, она кротко стоит перед аббатисой. Вопрос пришелся как нельзя кстати. - Матушка! - маркитантка бросилась на колени. - Нельзя мне в монастырь, грех на мне, дитя я ношу. Не могла я это мессеру Неро сказать, выгнал бы он Франко, точно бы выгнал. Отпустите меня, я поселюсь неподалеку в деревне, никто и не узнает. Слезы ручьями лились по лицу, но это не мешало Беате посматривать в сторону монахини, пытаться угадать, о чем та думает. - Не погубите, матушка, не место мне в святой обители. Да и какая теперь из меня работница? - и, молитвенно сложив руки, Беата уже в открытую посмотрела на аббатису.
Maddalena: Матушка Маддалена опешила от наглости и напора вверенной ее попечению девицы. В то, что та побоялась сказать о своем положении будущему мужу или рыцарю, она верить отказывалась, ибо не видела в том никакого смысла. Значит, был у нее свой умысел. Вот в это можно было поверить с легкостью. История становилась все более и более странной и непонятной. Многое в ней ускользало от понимания аббатисы, но что-то было несомненно: рыцарь просил девицу приютить, она дала слово, от которого отказываться было малодушно. Много было сомнительного, но причин, по которым можно было отречься от обещания, не было. А значит, придется слово держать, и разбираться во всем так скоро, как будет возможно. - Мессер Неро просил дать вам кров и защиту, я не могу его доверием пренебречь. И куда вы пойдете? Почему решили, что в деревне вам будут рады? Кому вы там нужны, если вы чужая, да еще не работница? А труд там тяжел. Здесь вас никто непосильной работой загружать не станет. Отчего же вы хотите уйти в неизвестность оттуда, где вам согласны дать пристанище? Ведь у вас свои причины есть?
Беата: Вот как объяснить женщине, добровольно отказавшейся от мирских радостей, что душит Беату воздух монастыря. Не готова она, не хочет быть здесь. В то, что Франко за ней вернется, не верила, сразу поняла, как только серебро в руке зажала, значит, один ей путь. Получилось, саму себя перехитрила. - Не вернется он, я чувствую, погибнет. А мне среди людей спокойнее будет. А если вы за деньги переживаете, так я это понимаю. Что, если и лишнего рта не будет, а половина содержания останется? Если же сердце меня обманывает и жив останется Франко, так я далеко-то не уйду, возвращусь, будто все время здесь и была. Никто не узнает. Глядя на аббатису, маркитантка запаниковала. Не похоже, чтобы та так легко словами разбрасывалась. Оставался еще один довод, но его Беата приберегла на крайний случай.
Maddalena: Маддалена удивилась. Одновременно невероятное по наглости и той же силы бесхитростности рассуждение Беаты для настоятельницы оказалось редкой диковиной. Та осмеливалась "предчувствовать" смерть мужчины, считающего ее своей невестой, и еще намеревалась на ней заработать. Все внутри у Маддалены заклокотало возмущением, и ей пришлось призвать к себе всю невозмутимость и прочесть про себя трижды "Отче наш", чтобы не впустить в себя раздражение и неприятное, переходящее в возмущение, осуждение. Аббатиса напомнила себе, что ничего не знает, в сущности, об этой девушке, а слышанное о ее родне должно было скорее наполнить ее сочувствием. Чужое зло принесло свои плоды, и Беата, конечно, без стыда и совести не видит их пагубности. - Тебе стоит вспомнить, дочь моя, что никому не дано увидеть несбывшегося и предчувствовать будущее. Пути господни неисповедимы, и то, что называешь ты предчувствием, всего лишь искушение. В сущности, матушка настоятельница сказала Беате, что та выдает желаемое за действительное, но и сама знала, что та вряд ли это поймет. Что и говорить, не хотела видеть Беату в монастыре аббатиса, но слово было дано, его материальное выражение жгло металлом руки даже сквозь перчатки, и матушка и помыслить не могла, что не сдержит его. - Я дала слово позаботиться о тебе, Беата. Слово настоятельницы. Ты предлагаешь мне сделку. Это оскорбление. Надеюсь, ты не думаешь упорствовать в нем?
полная версия страницы