Форум » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Исповедь с последствиями. 27 октября 1495 года, вторая половина дня. » Ответить
Исповедь с последствиями. 27 октября 1495 года, вторая половина дня.
Микеланджело: ...
Ответов - 29, стр:
1 2 All
Микеланджело: Микеланджело благодаря своему не самому легкому характеру принимал участие в драках скорее часто, чем редко, но такими серьезными последствиями это для него еще никогда не кончалось. Даже со сломанным носом было легче, ну сломан и сломан, пришлось, конечно, поорать, когда костоправ хрящ пытался вправить (не слишком удачно, увы). А потом ничего, знай себе прикладывай шмат холодного мяса, или тряпку, смоченную в холодной воде. На фоне Федерико Буонаротти, конечно, еще легко отделался, однако и ему ушибленная голова доставляла немало хлопот. Бывало, ему казалось, что стало лучше. Тогда, художник, разумеется, немедленно вылезал из кровати и пытался начать работать. Увы, сил его хватало от силы на час, а чаще и того меньше. После этого в ушах начинало шуметь, все вокруг кружилось и, разумеется, опять подкатывалась к горлу гадкая тошнота. В итоге больше недели юноши пришлось почти все время валяться в постели. Самое обидное, что даже на набросках сосредоточиться не выходило - и от них голова начинала болеть. К нему часто наведывались в гости домочадцы Федерико, Кристина чаще прочих, но иногда и монна Мария с младшим сыном, и даже Франческа, правда, без маленького сына. В этом скульптор был ей благодарен, при всей своей любви к семейству Кастальди он был вряд ли сейчас вынес плач младенца. Несколько раз юноша сам с горем пополам добирался до Федерико, который был еще менее подвижен, но толком поговорить с ним о произошедшим все никак не получалось. Так что большую часть времени Микеланджело был предоставлен сам себе и собственным раздумьям. Легкими их нельзя было назвать. Умопомрачение первых мгновений после стычки миновало, и пришел ужас осознания двух вещей: он, очевидно, болен неким душевным недугом, и он, черти его раздери, убил человека! Иначе, как приступом безумия, Буонаротти не мог объяснить ту ярость, которая охватила его на улице, тот красный туман, который заволок все вокруг. Раньше он не раз хотел набить какому-нибудь ублюдку рожу, чего уж там, но убивать... нет, никогда в нем не было такого сознательного желания. Отнять человеческую жизнь - страшный грех. Юноша не собирался никого судить, и в данном случае ему было даже в целом плевать на то, что говорит об этом Церковь. Лично он не считал себя в праве отнимать чужую жизнь, dixi. Одна часть скульптора, более взрослая и разумная, уже давно не питала особого доверия к священнослужителям. Но другая его часть, воспитанная в католической вере, впитавшая религиозные догматы с молоком матери, была готова поверить эти душевные метания только лицу духовному, имеющему власть свыше принимать исповедь и отпускать грехи. В Риме Микеланджело знал лишь одного человека, которого уважал настолько, чтобы поговорить с ним откровенно. Вот только согласится ли такое высокопоставленное и, несомненно, занятое лицо, как кардинал делла Ровере, принять исповедь у какого-то там молодого скульптора? Тем не менее, в конце концов Буонаротти пришел к выводу: попытка не пытка, спрос - не беда. И написал Его Преосвященству свою просьбу в виде письма. Уважение и признательность к этому человек только укрепились в молодом человеке, когда слуга вернулся в тот же день с положительным ответом. Поэтому, как только художник почувствовал себя более менее уверенно для прогулки к дому кардинала, он незамедлительно это сделал.
Делла Ровере: На самом деле Микеланджело невероятно повезло. В первый момент после прочтения письма Джулиано счел просьбу художника самым натуральным вздором, не стоящим того, чтобы отвлекать его от других более важных дел, которых у кардинала в последнее время было больше обычного. Грядущее оставалось для Джулиано туманным и опасным, а настроение его было подстать тревожным мыслям. Франки больше не угрожали папе Борджиа и его власти, и с каждым днем у делла Ровере складывалось впечатление, что все ранее данные ему гарантии вскоре не будут стоить ровным счетом ничего. А это значит снова пускаться в бега и выжидать. Он думал что выкинул письмо, однако, вечером того же дня оно снова попалось ему в руки, видимо так же забытое растяпой слугой, и кардинал смягчил гнев на милость. Ему вспомнилась их первая встреча, во время которой юный скульптор произвел на Джулиано хорошее впечатление. Азарт, страсть, смелость и упрямая манера, с которыми он рассуждал об искусстве, выделяли его на фоне остальных. Тем более было странным, что человек с таким сильным характером будет просить о подобном. За буйным нравом подчас скрывается ломкая душа, думал кардинал ожидая прибытия гостя. И даже она иногда сдается под напором житейских напастей. Впрочем, была еще одна причина, по которой Джулиано был даже рад предстоящей встрече. Его непрерывное противостояние Борджиа и бесконечные опасения за свою жизнь порядком вымотали его. Великой радостью будет услышать и увидеть человека, который не хочет тебя убить или обмануть.
Микеланджело: Когда Микеланджело был в гостях у делла Ровере первый раз, путь к кардинальскому дому показался ему совсем несложным и весьма приятным. Увы, видимо, голова художника еще не целиком оправилась от удара, потому что в этот раз он порядком подустал, и это немного испортило ему настроение. Впрочем, все остальные синяки с ушибами давно перестали его беспокоить. Это вселяло надежду, что и с головой все будет хорошо в самом скорейшем времени. Так или иначе, но в кои-то веки Буонаротти сделал над собой усилие и не стал идти на поводу у собственного плохого настроения. В конце концов, Его Преосвященство сделал большое одолжение, уделив среди всех своих многочисленных дел внимание какому-то там скульптору, с которым они и встречались-то всего пару раз. Правда, работой Микеланджело делла Ровере вроде бы остался доволен. "В искусстве этот человек разбирается, и взгляды у нас похожи. Надеюсь, беседа с ним и мне поможет разобраться в себе". Хозяин дома встретил молодого человека там же, где и в прошлый раз. - Добрый день, Ваше Преосвященство. Я вам очень, очень благодарен за то, что Вы согласились принять меня. А еще я... в общем, помните... я принес плащ, который мне одолжил Ваш спутник, тогда, у дворца Святого Ангела, когда Вы помогли мне зайти внутрь. Большое спасибо, и Вам, и ему. Микеланджело поклонился, дожидаясь, как положено, когда кардинал протянет руку для поцелуя.
Делла Ровере: - Дорогой мой Микеланджело, а разве я мог поступить иначе и отказать тебе? - выйдя навстречу молодому скульптору Джулиано тепло улыбнулся. Уголки его губ дрогнули, когда юноша обмолвился о плаще, вызвав в памяти ряд не самых приятных воспоминаний, но кардинал быстро заставил себя отогнать все посторонние мысли прочь. - Пустяки, - голос кардинал остался все таким же мягким и спокойным. Он протянул склонившемуся юноше украшенную массивным перстнем руку. - Как давно это было. Тот юноша больше не служит мне, и давно...покинул Рим, так что не было нужды беспокоиться. Даже несмотря на то, что Лучиано оказался предателем, Джулиано некоторое время тосковал по нему. Старые привязанности оказалось не так-то просто забыть. Но все что было в прошлом должно было оставаться в прошлом, особенно если в настоящем для него не могло быть места. - Меня очень удивило и взволновало твое письмо. Такая поспешность... Видно есть действительно веские основания. Но какими они не были, помни: здесь тебе нечего бояться. Я приму твою исповедь какой бы тяжелой она не была и сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь тебе.
Микеланджело: А ведь и правда, с того злополучного праздника во дворце Святого Ангела прошло уже немало времени. Чувство времени в который раз сыграло с Микеланджело шутку. Он ведь мерил дни и часы работой. Для скульптора, который может потратить годы на одну единственную статую, переход из зимы в лето не так уж значителен. - Спасибо, Ваше Преосвященство. - Еще раз рассеянно повторил Буонаротти, не зная, с чего начать. В исповедальне как-то легче, заходишь туда, садишься, начинаешь говорить. Но, с другой стороны, место не так важно, главное - кто тебя слушает. Жизнь всегда щедро представляла художнику далеко не самые приятные образцы священнослужителей, но воспитан он все же был иначе. Молодой человек искренне верил в Бога, в святых, в его ангелов и, конечно же, хотел верить и в то, что есть достойные служители Бога на Земле, которым можно довериться. Джулиано делла Ровере, судя по всему, был именно таким человеком. - Я опасаюсь, что после моего рассказа Вы перемените мнение о моей персоне. - Наконец, не особенно уверенно начал юноша. - Но Вы будете в своем праве. - Ваше Преосвященство, так случилось, что некоторое время назад я убил человека. На меня словно нашла какая-то одержимость, и на короткий миг я действительно хотел его смерти... и это случилось. Была драка, нас было только двое, их четверо, но какая разница... самое грустное то, что мне совсем не жаль погибшего, как бы я ни взывал к совести. Договорив, Микеланджело сначала опустил голову, но потом все же решительно поднял взгляд на делла Ровере. Ему хотелось видеть лицо кардинала, какой бы ни была его реакция на сказанное.
Делла Ровере: - Убил человека?! Лицо кардинала исказила гримаса удивления и отвращения. Все что угодно готов он был услышать от скульптора, но только не признание в столь страшном грехе. Да и откуда бы? В его представлении люди искусства конечно были подвержены страстям, и порой не самым безобидным. Многие в своих исследованиях поступались моралью и законом, воруя трупы из мертвецких, а порой даже из могил, чтобы совершать над ними свои исследования, но о том, чтобы доходило до подобных крайностей, никто прежде не слыхал. - Постой, постой. Здесь не самое подходящее место для таких вещей. - Джулиано жестом велел юноше подняться и следовать за ним. Благо идти пришлось не далеко. Его дом не церковь и исповедален здесь нет, но богатый опыт все же подсказывал, что и маленькой комнаты будет достаточно. Чем теснее стены сжимаются вокруг человека, тем проще ему изливать душу, не тревожась о том, что тайна его выплывет наружу и попадет в уши незнакомым людям. - Расскажи мне по-порядку как все произошло, - попросил Джулиано, когда они остались с Микеланджело наедине за закрытыми дверьми. Сам он сел в кресло, а юноше предложил занять место перед собой. - Ты сказал была драка, но что же послужило причиной?
Микеланджело: Микеланджело понимал, что едва ли кардинал отреагирует на подобную новость абсолютно невозмутимо, и был очень рад, что делла Ровере все-таки решил его выслушать, а не сразу выгнал вон. О том, что потенциальному заказчику, может, и не стоит рассказывать подобные вещи о себе, художник как-то не подумал. В конце концов, он же не стал после произошедшего худшим скульптором... - Все случилось очень внезапно. - Буонаротти рассказывал, глядя то на делла Ровере, то на свои сцепленные в замок пальцы. - День начался отлично, мы с другом шли в церковь, договориться о крестинах его новорожденного сына. Он попросил меня стать крестным отцом... - Губы молодого человека тронула было улыбка, но тяжелые воспоминания быстро ее стерли. - Увы, по дороге нам встретился один человек... видите ли, мой друг женился недавно, и родня жены почему-то была этим не очень довольно. Этот человек - как раз ее родственник, и он был не один, а с друзьями. Юноша не собирался ничего утаивать от кардинала. Просто он, вечно занятый работой, и правда абсолютно не знал подробностей всего, что происходило между Федерико и семьей Франчески, а после расспрашивать как-то уже и недосуг было. - Они начали ссору первыми, мой друг сначала хотел разойтись миром. Каюсь, я ответил им слишком резко и задиристо, но это потому что их было больше, чем нас, и они хотели, чтобы я ушел, а друга оставил. Они ответили в тон, и слово за слово завязалась драка. Один из них полез на меня с кулаками, мы сцепились, начали драться, но я не имел намерения его убивать. Потом остальные трое бросились на друга, а этот ударил меня по голове... - рассказ становился все более сумбурным, чем ближе Микеланджело подходил к тому моменту, когда его сознание заволок красный туман. - А потом у меня в глазах все покраснело, и я даже толком не помню, что делал. Но когда в голове немного прояснилось, я понял, что слишком сильно бил этого человека затылком о мостовую. И он умер. Молодой человек вздохнул и замолчал. Он был готов к самому строгому осуждению со стороны делла Ровере, но в душе ему было стыдно скорее за то, что убитого по-прежнему не жалко.
Делла Ровере: - Век за веком люди только и делают что изводят друг друга, движимые злобой, ненавистью или завистью, - покачал головой кардинал, когда юноша закончил свой рассказ. - От этого никуда не уйти. Поступок, совершенный Микеланджело конечно заслуживал осуждения, однако сама история была банальной. Рим населен людьми самого разного рода, разной веры и разных нравов. Не проходит и дня, чтобы где-нибудь кто-нибудь не скрестил ножи, чтобы не пролилась где-нибудь кровь, и не каждый после этого считает нужным покаяться в содеянном. - Убийство - тяжкий грех, - Джулиано склонился к скульптору. - Но твой поступок трудно осуждать, ведь ты явил благородство духа. Вступился за друга даже после того, как мог не вмешиваться в драку. Видно тот человек, которого ты защищал очень дорог тебе. Губы делла Ровере сложились в ласковую улыбку. Он протянул руку и коснулся щеки юноши. Тот был лишен утонченных черт лица, был нескладным и неопрятным на вид, но очаровательная его наивность и почти грубая простота подкупала. - Каждому из нас Господь дает возможность искупить любую вину, лишь бы человек сам понимал тяжесть содеянного и был полон раскаяния. Скажи, ты жалеешь о том что сделал? Хотел бы ты оставить жизнь тому несчастному, если бы гнев не обуял тебя до той степени, что ты не смог вовремя остановить себя?
Микеланджело: - Да, конечно, я поступил ужасно. - закивал Микеланджело, несколько стушевавшись. В нем до сих пор как-то уживались, с одной стороны, желание похвалы и одобрения, но с другой стороны, неготовность принять добрые слова. Видимо, условия, в которых человек вырос, значат все же много. Молодой человек вздрогнул, когда кардинал коснулся его щеки, и совсем растерялся, едва слышно пробормотав "простите". Еще не хватало, если Его Преосвященство обидится, решит, что ему не доверяют. - Это все мой отвратительный характер. Может, если бы я не начал спорить, ничего бы и не случилось. - Скульптор невесело усмехнулся. - видите, я даже с Вами пытаюсь начать спорить. - Но Вы сказали совершенно правильно, у меня не так уж много друзей, а этот друг - самый близкий. Я так разозлился... Я не знаю, на меня временами находит какое-то исступление, и я словно сам себе не хозяин. Может, это болезнь? Хотя, конечно, когда доходит до убийства, то и болезнь не оправдание. Художник довольно неплохо разбирался в строении человеческого тела, и потому о болезнях физических еще мог худо-бедно судить. Но о душевных недугах он не знал почти ничего. Разумеется, он видел сумасшедших людей, и не раз. Правда, они, судя по всему, постоянно пребывали в помрачении. Не хотелось бы стать таким же, как они. Во Флоренции юноша был знаком с одним сбрендившим рисовальщиком. Тот, в принципе, подавал неплохие надежды, но, как только его разум помутился, прежде всего утратила твердость рука. "Господи, я отвратителен. Я убил человека, а думаю по-прежнему только о себе." - Микеланджело тяжело вздохнул и наконец ответил на вопрос делла Ровере. - Конечно, я жалею. Я не жалею о том, что вступил за друга, но, разумеется, я хотел бы, чтобы все не кончилось так ужасно. Я вообще не знал этого человека, пусть бы он дальше жил своей жизнью, а я - своей. Молодой человек говорил абсолютно искренне. Да, во время драки он был полон ярости, но в здравом уме и трезвой памяти никогда не ощущал желания отнять чью-то жизнь. Намять бока, сломать нос, выгнать взашей - это да, тут грешен. Но всерьез он никогда не думал об убийстве. Взять того же Савонаролу, которого художник ненавидел всей душой. Вывести на чистую воду, заточить в темницу, чтобы больше никому не досаждал - этому он был бы только рад. Можно сколько угодно желать смерти на словах, но подносить факелы к чьему-либо костру Буонаротти никогда не стал бы.
Делла Ровере: - Хочешь сказать, что подобное происходит с тобой уже не в первый раз? - Джулиано нахмурился, размышляя над словами юноши. Вдруг он прав и это душевная болезнь? Демон, засевший внутри головы, которого принято изгонять усердным постом, молитвами и усмирением плоти. Многие монастыри служили приютами для подобных людей, защищая тех от внешнего мира и внешний мир от их безумств. Но разве похож этот человек на безумца? Отнюдь. Скорее на напуганное и заблудившееся дитя, отчаянно нуждающееся в помощи. - В любом случае ты должен понимать, что даже если господь простит тебе этот грех, то люди вокруг не будут столь милосердны. Кем был этот человек? Есть ли у него родные и кто они? Думал ли ты о том, что они могут захотеть расплаты за это преступление? И тогда твой талант может задохнуться в судебных тяжбах или погибнуть от кинжала в переулке. Нет, Джулиано не привык так просто разбрасываться вещами и людьми, которые служили для удовлетворения его нужд и потребностей. Кардинал задумчиво потер подбородок - Правосудие здесь скоро на руку. Как ты думал защитить себя от мести, если таковой найдется место? Твой друг сможет тебя защитить? Ведь, как я понимаю, над ним вскоре нависнет та же угроза.
Микеланджело: - Так сильно я, по-моему, еще никогда в жизни не злился. - Вздохнул Микеланджело. - Но бывало. Я лез в драку из-за вещей, которые всем казались сущими пустяками. Кроме меня, конечно. Мне так даже нос однажды сломали. - Молодой человек невесело усмехнулся. Дальнейшие вопросы кардинала привели Буонаротти в замешательство. Они были весьма разумны, вот только сам художник как-то ни о чем подобном не задумывался. Он боялся за Федерико, что было то было. Но о себе толком и не думал. Как и о том человеке, которого он убил. - Нет, Ваше Преосвященство, я как-то совсем об этом не подумал. - Сокрушенно вздохнул скульптор. - Первые дни у меня слишком болела голова, даже вставать было трудно, какое там думать, а потом... Впрочем, какой смысл оправдываться. Это ужасно, что я даже не попытался узнать, кого убил. Все говорят правду, я дурной человек, и камни мне важнее людей. Вопросы делла Ровере застали Микеланджело врасплох еще и потому, что не так уж часто ему на пути встречались люди, которые проявляли искреннюю заботу. Федерико и его семья были скорее исключением. Разумеется, до сего дня юноша не раз бывал на исповеди, но почти всегда это было лишь церемонией. А сейчас его собеседник не повторял заученные каноны, а всерьез пытался разобраться в положении дел. Это внушило художнику еще большее уважение к делла Ровере. - Я не стал ничего делать еще и потому, что главным у тех, кто напал на нас, был родственник жены моего друга. И так наломал дров, не хотел сделать еще хуже. Вроде я жив, и друг мой жив, и жена его, и вся остальная родня... мне кажется, они смогли если не примириться, то прийти к какому-то соглашению. По крайней мере, не исчезни опасность, меня бы точно предупредили. Но я... - тут Буонаротти опять замялся, столкнувшись с извечным своим неумением говорить людям приятное. - Я правда Вам очень благодарен, что выслушали меня, что проявляете беспокойство. Я знаю, что выгляжу как блаженный, но я понимаю, какая вы высокопоставленная особа, и какая сложная у Вас, должно быть жизнь. Ума не приложу, чем я мог бы помочь такому человеку, как Вы, но если я вдруг могу что-то сделать для Вас - сделаю с радостью.
Делла Ровере: Губы Джулиано сжались в тонкую едва различимую линию. - Твоя наивность поражает, Микеланджело. Вроде бы, кажется...Ты живешь в окружении образов, которые ты воссоздаешь в камне. Эти образы не причинят тебе вреда, не обманут, не обидят в отличие от людей. Встань, встань... Кардинал встал на ноги, поднял юношу с колен и положив руки к нему на плечи взглянул тому прямо в глаза. - Ты не должен быть таким беспечным, - почти по-отцовски улыбнулся Джулиано. - Легкомыслие - роскошь, непозволительная даже святым. Обязательно узнай имена тех людей и я постараюсь сделать с этим что-нибудь. Но перед этим я отпущу тебе твой грех, если только ты пообещаешь мне вести себя впредь предусмотрительнее. Не бойся также обращаться ко мне за помощью - мое слово все еще имеет некоторую силу в этом городе. Ну же, пообещай. Необычайно довольный собой и тем, с какой легкостью удалось добиться у этого мальчика безграничного доверия к себе, Джулиано сделал шаг назад, как бы освобождая Микеланджело пространство для действия. - Надеюсь, - кардинал чуть наклонил голову на бок, присматриваясь к юноше. - Более за душой ты не прячешь каких-нибудь тайн, которые могут навредить тебе?
Микеланджело: Воистину, важны не столько слова, сколько то, как ты их произносишь. Родной отец тоже нередко говорил о том, что надо быть серьезнее, осмотрительнее, не витать в облаках. Вот только в этом не было никакой настоящей заботы - только страх, что сын тем или иным образом опозорит семью. А кардинал делла Ровере, чужой, в сущности, человек, отнесся к Микеланджело совсем иначе, и юноша не мог не оценить это. "Все-таки нельзя не веровать в Господа и Святую Церковь, пока ей служат такие люди. Да, их мало - ну так ведь праведников во все времена было меньшинство. Они как пример для окружающих, как путеводный маяк." Разумеется, Буонаротти не знал никаких подробностей взаимоотношений делла Ровере с семейством Борджиа, но понимал, что обе стороны находятся в некой конфронтации. И теперь не удивлялся этому. Такой человек, как кардинал, всегда будет живым укором бросаться в глаза таким, как нынешний Папа. - Даю Вам слово, Ваше Преосвященство, что приложу все старания и буду осторожен! Я не хотел убивать того человека, и впредь не желаю ничего подобного! Только пожалуйста, не надо как-либо утруждаться из-за меня. Уверен, у Вас есть дела и посерьезнее. Ну вот, казалось бы, тяжелый камень и правда снят с души, исповедь можно было с чистым сердцем считать законченной. Тем более, что Микеланджело и правда не чувствовал за собой других грехов. И все же был вопрос, который не давал скульптору покоя. Познакомившись с Федерико и влюбившись в него, художник яростно отказывался признаваться свои чувства тлетворными и греховными, потому что ничего подобного в них не было. Но ведь от одних его мыслей взгляд матери-церкви на этот вопрос не изменится. И очень хотелось понять, почему же Бог должен наказывать за светлое и сильное чувство. - Тайна есть, Ваше Преосвященство. - Молодой человек упрямо насупился. - Сразу скажу, я понимаю, как к ней относится наша религия. И так же сразу скажу, что отказываюсь считать это чем-то дурным. Но я буду очень рад, - его голос снова смягчился, - если вы поможете мне все-таки понять это и как-то примириться с самим собой. - Я сильно влюблен, Ваше Преосвященство. Но я влюблен в другого мужчину. Был силен соблазн зажмуриться, чтобы не видеть, как отреагирует делла Ровере, но Микеланджело справился с собой. Он же не маленький, право слово.
Делла Ровере: Улыбка Джулиано приобрела какой-то загадочный характер и намертво приросла к его лицу. Ничего нового и необычного он не услышал. Рассказ про убийство удивил его куда больше. Как предписывалось ему реагировать на подобные признания? Обычно святые отцы осуждали, порицали, грозили вечным проклятием и Геенной огненной. По светскому закону человеку за такое преступление грозила тюрьма. В кипящей религиозными страстями Флоренции людей, подозреваемых в мужеложстве, говорят, забивали камнями. А что было говорить человеку, который лучше других знал настоящую цену этому так называемому смертному греху? - Нам всем свойственно испытывать любовь, - проговорил кардинал, потирая пальцами костяшки на правой руке. От него ожидали ответа, не следовало затягивать молчание. - Господь одарил всех нас этим чувством. В той или иной степени. С верхушки чина кардинала весь мир выглядит немного иначе. Даже монархи иной раз оказываются много ниже управителей церкви и не могут рассмотреть всю картину. Чего уж говорить о людях, которые вынуждены строить представление о порядке вещей исключительно со слов тех кто может и стоит чуть выше, но зачастую точно также ничего не видит. - Но раз ты не считаешь это чем-то дурным, то почему в тебе нет мира? Почему ты ищешь оправдания из уст другого человека в то время как знаешь какой должен последовать ответ?
Микеланджело: Ответ делла Ровере лишь укрепил то высокое мнение, какое уже составил о кардинале юноша. Начни этот почтенный человек гневаться или обвинять, Микеланджело был бы полностью раздавлен. Но делла Ровере, к счастью, ответил иначе, позволив им тем самым продолжить разговор. - Вот именно! - Горячо поддержал Буонаротти. - Нас всех создал Бог. Как он мог заложить в некоторых людях то, чего сам не хотел в них видеть? Многие священники говорят, что мужеложество и прочие грехи - это происки дьявола. Но как может быть дьявольским чувство, которое побуждает делать человека только хорошие вещи? Увлекшись по началу, художник все же сделал над собой усилие и умерил пыл. Не стоит так наседать на кардинала с вопросами. В конце концов, на исповеди задает вопросы именно священнослужитель, а не наоборот. В который раз посетовав на собственные дурные манеры, скульптор поспешил объясниться, но уже более спокойным тоном. - Я не ищу оправдания, Ваше Преосвященство. Я просто очень хотел услышать именно Ваши ответы на эти вопросы. Но, разумеется, Вы не обязаны на них отвечать, а я не в праве настаивать. А мир в душе... боюсь, он недостижим, пока я знаю, что человека могут забить камнями за подобное. Мне страшно не за себя, я знаю, что меня почти все считают сумасшедшим. - Молодой человек скептически хмыкнул. - С меня и спрос будет невелик. Но есть люди, которым пришлось гораздо хуже, чем мне. На мои чувства хотя бы не ответили ненавистью.
Делла Ровере: - Мы не в силах изменить их судьбу, - грустно вздохнул Джулиано и дернул плечами будто стряхивая с себя оцепенение. - А нам лучше позаботиться о своей собственной, потому что даже если чувства твои искренны и чисты, они всегда будут преступны в глазах других. Странный у них получался разговор. Будучи кардиналом, воплощая собой высшую власть делла Ровере ни в коем случае не должен был оправдывать подобные пристрастия. Но исповедь на то и исповедь, чтобы исключить присутствие посторонних, а значит и мнение большинства, в пользу которого пришлось бы делать выбор. - Заблудшие души, гонимые и истязаемые, - Джулиано обошел вокруг юноши. - Но человека могут забить камнями и за меньшее. Бродягу вздергивают на дереве за украденный ломоть хлеба, что же теперь ему перестать хотеть есть? Кстати, ты не голоден? Разделишь со мной небольшую трапезу? С этими словами кардинал наполнил бокалы и предложил один скульптору. - Предание учит нас, что даже добрые дела и поступки, свершенные по наущению злого духа, таковыми на самом деле не являются, - протяжно, почти нараспев заговорил Джулиано, вращая в пальцах тонкую ножку бокала. - Ибо служат они не к славе Господа, а к славе дьявольской. Именно так Нечистый запутывает нас, подменяя одно другим, так что на первый взгляд нет никакой разницы. И мы радуемся как дети, даже не подозревая о том, что были обмануты. Он испытующе посмотрел на Микеланджело. - Думал ли ты когда-нибудь об этом?
Микеланджело: Задумавшись над словами делла Ровере, Микеланджело осознал, что уж кардинал-то должен понимать его лучше, чем кто бы то ни было. Он ведь лицо духовное, а значит, обременен десятками строгих правил. У него не может быть жены, семьи, детей... Буонаротти прекрасно понимал, что в их время едва ли кто-то из священнослужителей соблюдает эти каноны, да и, честно говоря, не собирался никого за это осуждать. Странные правила. С трудом верится, что существо, создавшее целый огромный мир, может прогневаться, если один человек полюбит другого. Просто скульптору казалось, что уж кто-кто, а кардинал Джулиано делла Ровере к подобным вещам относится серьезно. К тому же, надо быть Папой Римским, чтобы играть в открытую. Большинство людей, конечно, смотрит снисходительно на священников, нарушающих свои обеты, но это не отменяет риска. Любой может бросить им обвинение и, если доказательства найдутся, последует суровое наказание. Заблудший... да, пожалуй, это слово лучше всего описывало судьбу Микеланджело. Иногда ему казалось, что он видит и осознает цель, к которой идет, но бывали моменты, когда юноше казалось, что он блуждает в темноте, натыкаясь на острые углы, сам не зная, чего он хочет, и куда его это заведет. - Да, конечно. Спасибо, Ваше Преосвященство. - Художник взял бокал, но в задумчивости даже не отпил из него. - Думал - не то слово. - Невесело усмехнулся Буонаротти. - Мне не нужно было утруждаться мыслями, все вокруг отменно успели подумать об этом за меня. И высказать. Не раз. Если бы мне давали флорин каждый раз, говоря, что я сгорю в Аду из-за своих статуй и рисунков, я бы уже стал богачом. Но я ведь не перестану. Значит, надо успеть сделать побольше, пока не оказался в Аду на сковородке. - И молодой человек выпил бокал вина единым духом.
Делла Ровере: - И все же от предрассудков вреда несравнимо больше, чем от любого демона, - пожал плечами Джулиано, смачивая губы вином. В то время как юный скульптор порядком нервничал, ясно демонстрируя это как жестами, так и речью, кардинал получал несравненное удовольствие от происходящего. Тайна, которой поделился с ним Микеланджело в порыве души многое могла изменить в их до того исключительно деловых отношениях. Можно было сказать юноша только что собственноручно передал всего себя Джулиано в полное пользование. Данная мысль пленяла и забавляла одновременно. - Всегда будут те, кто живет прошлым и те, кто смотрят вперед. Не буду скрывать, что предпочитаю относить себя к последним, - продолжил кардинал, наполняя заново бокал своему гостю. - Думаю ты меня в этом поддержишь. Когда рабочие достают из-под земли чудом уцелевшие статуи, созданные древними римлянами, мы видим их изящество, тонкую работу, мастерство скульптора и разделяющие нас века. Мы видим, что эта статуя бесценна! Другие же видят лишь языческого демона, которого лучше разбить лопатами прямо на месте, чтобы не наводить на себя греха. Знакомая картина, неправда ли? Да, это то что ему было нужно. Заполучить этого юношу себе, всего и целиком. Его талант, его преданность, его душу и тело. Хорошие скульпторы и художники стоят недешево. - В остальном же та же самая картина. Многие до сих пор полагают грехом умение читать, писать и улыбаться хорошему настроению. Ну и означает ли это, что они правы?
Микеланджело: Микеланджело слушал кардинала и понимал, как на самом деле ему не хватало подобных разговоров в последнее время. Во Флоренции они были обычным делом, да и круг общения у юноши все-таки был пошире - мастерская маэстро Гирландайо, другие скульпторы и художники, просвещенные люди, заглядывающие к ним по тому или иному делу. Увы, из-за особенностей своего характера молодой человек за все время пребывания в Риме подобным кругом общения не обзавелся. Конечно, у него было семейство Кастальди. Эти замечательные люди, несомненно, стали его ближайшими друзьями. Монна Мария и Кристина разбирались в искусстве, но все же с женщинами Буонаротти не мог общаться запросто. А Федерико... Скульптор любил его всем сердцем, но при этом знатоком высоких искусств друга при всем желании не смог бы назвать. Однажды Кастальди вполне серьезно спросил, нельзя ли у одной уже почти готовой статуи сделать грудь побольше. Разумеется, при таком раскладе скульптор наслаждался беседой c делла Ровере. - Конечно, не правы! После того, как варвары разрушили Рим, весь наш мир словно провалился в какую-то огромную черную яму. Но знаете, что я вам скажу? - Юноша даже азартно улыбнулся кардиналу. - Мне кажется, все наконец-то начинает налаживаться. Понимаю, звучит дико, ну да мне можно, раз и так сумасшедшим считают. Вокруг творятся страшные вещи, но сквозь них, сквозь всю эту кровь, боль, войны и костры, постепенно пробивается новое, живое. Как свежее мясо под отвалившейся коркой зажившей раны, вы понимаете меня? - В запале Буонаротти быстро забыл добавлять везде вежливое "Ваше преосвященство". Мы продираемся сквозь колючие кусты к чему-то прекрасному. Живую мысль, порыв, не задушишь и не задавишь, как бы ни старались иные. Кто его знает, может, не так уж долго и ждать осталось. Молодой человек, улыбаясь, смотрел на делла Ровере, и, как это всегда бывала, искренняя радостная улыбка делала его лицо приятнее. Он действительно не понимал, что фактически своим коротким выпадом наговорил штуки на три аутодафе.
Делла Ровере: - Конечно понимаю. Живое, новое, прекрасное, - кардинал никак не отреагировал на неучтивое поведение юноши, но странно усмехнулся. - Мне очень знакомы твои чувства, но так же мне знакомо то, каким одиноким и потерянным они способны сделать человека. Когда ты видишь то, что не видят другие, чувствуешь то, что другим не дано почувствовать. Шагнув вплотную к юноше, Джулиано крепко ухватил того за рукав, выдохнув буквально на ухо: - И тогда это становится опасным пороком, который лучше прятать от посторонних глаз. Каким-то непостижимым образом пальцы кардинала перебрались выше и уже крепко сжимали скульптора за плечо. - Наша вера учит нас спасать свою душу, усмиряя плоть. Но означает ли это, что нам надо перестать смотреть в будущее? Туда, где, как оказалось, доселе считавшееся грехом может оказаться вовсе не так греховно. Даже через одежду он почувствовал, как бьется сердце юноши. Молодое, сильное и пламенное. Совсем рядом с его ладонью. - Расскажи, что ты чувствуешь глядя на того мужчину, которого, как говоришь, любишь? Что думаешь? Чего желаешь? Конечно, трудно было игнорировать то, как поменялись тон и направление их беседы, но Джулиано уже знал, что крепко подцепил свою добычу и был уверен, что никуда она не денется.
Микеланджело: Микеланджело был настолько счастлив их открытому и честному разговору, что абсолютно не замечал, как темы становятся все более и более рискованными. Во-первых, в его голову не закралось даже следа мысли о том, что делла Ровере каким-то образом воспользуется услышанным. Ну а во-вторых, если задуматься - он, наверное, никогда еще ни с кем так не говорил. О семье, разумеется, нечего было и вспоминать, там его не понимали и не принимали. С другими художниками можно было в лучшем случае плодотворно поговорить об искусстве и о его будущем в этом мире, но не более того. Даже с самыми близкими немногочисленными друзьями он никогда не бывал так откровенен. Возможно, потому что заранее знал: его не поймут. А кардинал Джулиано делла Ровере, наоборот, отлично все понимал. И его жест нисколько не смутил скульптора - он и сам в порыве эмоций, случалось, хватал людей за руки, только у него это выходило скорее грубо. - Я надеюсь, - горячо продолжил Буонаротти, - что скоро настанет время, когда не нужно будет прятаться. Когда не художники и ученые, просвещенные люди будут подстраиваться под толпу или под богатеев, которые прикрывают невежество дорогими одеждами, а наоборот, когда мы сможем учить людей тому, что такое красота, знание, как вести их за собой, что ли... Сейчас, конечно, мне рановато называть себя учителем, да и неизвестно вообще, смогу ли я им стать, с таким-то характером. - Юноша усмехнулся. - Но ради такой цели стоит и постараться. Вопрос о Федерико все-таки сбил художника с толку, но не потому, что показался стыдным или смущающим. Просто о своих чувствах молодой человек никогда не умел говорить внятно. - Я о таком не умею говорить ладно и красиво, Ваше Преосвященство. - Помолчав немного, задумчиво произнес Микеланджело. - Но я попробую. Я... я рад, что он есть. Я рад, когда ему хорошо, когда он весел, когда он счастлив. И неважно, связано это со мной или нет. Не думаю, что он испытывает ко мне нечто подобное, зато я точное знаю, что он мне верный друг. Он даже жизнью из-за меня рисковал! Он очень красив, разумеется, и я совершенно не умею ему отказывать. Не то чтобы у меня был мягкий характер, однажды я даже с другим кардиналом поссорился... но вот на него обижаться не могу. Я хочу, чтобы он был счастлив, независимо, рядом я или нет. Я понимаю, что он всегда будет с женой и детьми, как такое можно не понимать. Но я вовсе не страдаю, он слишком веселый человек, рядом с ним невозможно долго грустить. Буонаротти честно выдавил из себя все, что мог. Может, его короткая речь и не была верхом ораторского искусства, зато каждое слово в ней было правдой.
Делла Ровере: - Что же если я скажу тебе, что здесь, в моем присутствии, ты можешь больше не прятаться? Джулиано разжал пальцы вокруг руки юноши и без какого либо колебания коснулся шеи, а затем и подбородка. Черты лица не идеальны, где-то даже слишком грубы. Кожа слишком сухая, а там, где солнце припекало слишком сильно - потемнела и шелушится. Этот скульптор больше похож на земледельца, чем на художника. Во всяком случае ничего общего с тем образом, который сложился в уме. О предпочтениях Ровере ходили разные слухи, однако пока никому не приходило высказаться о них во всеуслышание и использовать их во вред кардиналу. Куда более известным был тот факт, что где-то в Лигурии проживают две его внебрачные дочери, что конечно же как лицу духовному чести ему не делало, но зато во многом служило отличным оправданием против других, куда более скандальных обвинений. - Верно нелегко вот так осознавать, что тот к кому испытываешь такие сильные чувства, никогда не последует за тобой, и еще труднее должно быть привыкнуть к одиночеству. Ты молод, Микеланджело. Я тоже был молод. Но даже спустя время я так и не смог смириться. Ладонь Джулиано словно скользкое холодное насекомое пробралась под ворот рубашки юноши. Кардинал улыбнулся. - Сегодня ты останешься здесь, будешь моим гостем.
Микеланджело: Слова благодарности за понимание так и не сорвались с языка Микеланджело. Он онемел и некоторое время не мог даже пальцем шевельнуть, словно превратился в одну из своих статуй. Если первые два прикосновения кардинала еще можно было худо-бедно расценить как знак дружеского, отеческого расположения, то когда рука делла Ровере вдруг проникла Буонаротти под рубашку, это не мог никак иначе истолковать даже простодушный скульптор. Но их разговор до этой самой секунды шел настолько гармонично, что титаническим усилием воли юноша подавил вспыхнувшее было возмущение. Пусть запоздало, но художник все же догадался, почему на самом деле кардинал так хорошо понял его. "Он старше и мудрее, но теперь, узнав мою тайну, он, наверное, вспомнил и о своем прошлом. Может, с ним происходило нечто подобное. Он тоже человек, одинокий и, возможно, несчастный. Он отнесся ко мне с такой теплотой, я не имею никакого права грубо отталкивать его. Я должен постараться, остаться предельно вежливым и дать ему понять, что... что... ну, в общем что лучше ему так не делать." Молодой человек, конечно, покраснел и смутился, но все же не потерял самообладания. Он даже сумел выдавить улыбку, хотя маленький шаг назад все-таки сделал, отстраняясь. - Я... я очень благодарен вам за возможность быть откровенным. Вы абсолютно правы, Ваше Преосвященство, это нелегко, и временами очень грустно. Но сердцу ведь не прикажешь. В моем сердце все равно только тот, кого я люблю, со мной он или нет. Я... - Совсем запутавшись, Буонаротти сделал еще один неуверенный шаг назад. - Я буду рад побыть у вас еще немного, но, наверное, совсем оставаться мне не нужно.
Делла Ровере: - Разве я интересовался твоим мнением? Джулиано продолжал улыбаться, вот только в той улыбке не осталось ни следа от прежнего дружелюбия. Не так-то просто было сбить его с толку и когда юноша попятился, кардинал шагнул следом. - Будет не очень хорошо, если кто-нибудь вдруг узнает о твоих пороках, и еще хуже будет, если на тебя падет обвинение. Подумай, какая тогда тень падет на твоего милого сердцу друга. Наверняка ты бы совсем не хотел, чтобы такое случилось. Краска смущения на лице художника и его попытки не растерять самообладания пришлись кардиналу по вкусу. Он любил чувствовать себя хозяином ситуации, а именно таковым Джулиано сейчас и являлся. - Никто бы не хотел, чтобы такое случилось. Вытянув руку, он погладил юношу по подбородку и покачал головой. - Ну? Сущий пустяк по сравнению с целой кучей различных неприятностей. Я был добр к тебе все это время, буду и сейчас. Глаза кардинала сузились. - Но не советую испытывать мое терпение, мальчик. Я уверен, что ты прекрасно осведомлен о том, как проводить время и достигать удовольствия с мужчиной. Сердце же свое, - в голосе Джулиано прозвучала насмешка, - можешь оставить себе.
Микеланджело: Микеланджело чувствовал себя так, будто ему снился прекрасный, приятный сон, а потом все вокруг вдруг обернулось кошмаром. Художник не сразу смог понять, что происходит, и поверить, что происходит это именно с ним. Уж чего он никогда в жизни не боялся, так это стать объектом чьих-либо притязаний подобного толка. Такие вещи происходят с совсем другими людьми, кому он вообще может быть нужен?! Как кардинал мог за мгновение так измениться?! От легкого прикосновения Буонаротти дернулся так, как будто его ударили. - Пожалуйста, Ваше Преосвященство, скажите, что Вы притворяетесь. Что вы просто решили проучить меня и показать, что в словах надо быть осторожнее. Я уяснил урок. А теперь давайте сделаем вид, что этого не было. На иных людей страх нагоняет ступор и апатию, скульптор же, пугаясь, почти сразу начинал злиться. Вот и сейчас он, хоть и по-прежнему чувствовал, что то ли падает в пропасть, то ли тонет в трясине, нашел силы сжать кулаки и сделать еще один шаг назад, уже не растерянный, а уверенный и твердый. - Потому что если Вы не притворяетесь - так извольте знать, что я вас не боюсь. Рассказывайте, что хотите, и кому хотите, ничего вы не докажете. Вы не знаете, о каком человеке я говорил, я ведь даже не назвал вам его имени. А всякие там слухи меня не волнуют. Художник очень старался выглядеть абсолютно уверенным в себе, хотя и подозревал, что кардинал врядли будет впечатлен.
Делла Ровере: - Ты действительно очень смел! Но боюсь, что все так же наивен, - вздохнул Джулиано. На этот раз он не стал преследовать Микеланджело, все равно отходить ему дальше было некуда, он и так почти уперся спиной в стену. Вместо этого кардинал вернулся к столу и налил себе еще вина. - Выяснить имя вовсе не сложно, да и зачем? - пожал он плечами, рассматривая вино через стекло дорогого бокала. - Те, кому надо, все сами придумают и распишут даже красивее, чем есть на самом деле. К чему далеко ходить, взять хотя бы того человека, у которого ты живешь. Он флорентиец так же как и ты, и если я не ошибаюсь занимается здесь прибыльными делами. Вряд ли ему нужен скандал. Джулиано покрутил бокал, наблюдая как вино оставляет на его краях густые маслянистые следы. - Не хочу, чтобы ты меня неправильно понял, я не желаю тебе зла. Лишь предлагаю тебе небольшое соглашение, которое послужит к выгоде нам обоим. Ты получишь мою полную протекцию в Риме и работы достаточно, чтобы занять себя на всю жизнь. А я хочу себе такого скульптора как ты. Договорив, Джулиано перевел взгляд на юношу. - Ты же понимаешь, что я в любом случае получу свое? Ты же можешь выбрать какие за этим будут последствия.
Микеланджело: - Нет-нет, Федерико Кастальди здесь абсолютно не при чем! - Отчаянно воскликнул Микеланджело, даже немного подавшись вперед. Он как-то не подумал о том, что подобные слова, пожалуй, звучат лучше любых признаний. - У него жена красивая, ребенок вон недавно родился... и вообще он всегда такой жуткий бабник был. Я и жить-то у них стал, потому что его матушка, монна Мария, позвала. Не будет никакого скандала. Впрочем, последние слова Буонаротти произнес уже совсем неуверенно. Он наконец начал в полной мере осознавать происходящее и теперь почти физически ощущался, как на его шее затягивается невидимая удавка. Почему-то от этого ему было не столько страшно или гневно, сколько горько и обидно. - Я... нет, Ваше Преосвященство, я не понимаю. - Растерянно помотал головой художник. - Я ведь и так хотел работать для вас. Как заказчик и покровитель вы мне были куда приятнее тех же Борджиа. Я был бы только рад воплощать интересные вам идеи, а деньги - дело десятое. Зачем же вы... так-то? Или это все-таки какая-то проверка? Честно, я ничего не понимаю. Надежда, как известно, умирает последней, и молодой человек очень хотел, чтобы странная неприятная сцена между ним и кардиналом, которая только что имела место быть, канула в небытие. Он был готов хоть день и ночь ваять статуи для делла Ровере за так, лишь бы Федерико и его семья были в безопасности. Но все остальное... хотя чего уж там, сделал бы и остальное. Просто неужели кардинал не мог найти какую-нибудь более приятную кандидатуру?
Делла Ровере: Джулиано позволил юноше договорить до конца, после чего улыбнулся, констатируя тем самым свою полную и безоговорочную победу. - В чем же дело, ты и так будешь работать на меня! - радостно воскликнул кардинал и рассмеялся. - И будешь делать все то, что тебе так нравится. Ты сможешь браться за проекты, за которые никто раньше браться не решался. Создавать то, что ранее казалось создать невозможно. Ты же хотел именно этого? Отставив бокал, Джулиано описал в воздухе руками круг, будто хотел размять плечи, подошел к Микеланджело, положил руку к нему на плечи и обнял, как обнимают, если хотят воодушевить или утешить. - Тогда наши интересы совпадают. Я не хочу быть злодеем в твоих глазах, Микеланджело. Лучше я буду благодетелем и покровителем. А в таком случае не стоит кусать руку, которая тебя кормит. На какое-то мгновение пальцы кардинала крепко сжали юношу за плечо, правда, тут же разжались. - Итак, сегодня ты останешься здесь, мой друг, и отдохнешь в свое удовольствие после всех тех неприятностей, которые тебе пришлось пережить. Я с удовольствием поговорю с тобой еще об искусстве, а этот неприятный разговор мы забудем и больше никогда не будем к нему возвращаться.
Микеланджело: "Мне надо срочно бежать из Рима. Все, хватит, двух неудачных попыток общения с кардиналами хватить даже такому остолопу, как я, чтобы понять: затея это гиблая. Уеду в Болонью, и вместе со мной отсюда исчезнет причина, по которой делла Ровере сможет причинить какой-то вред Кастальди. К тому же, Федерико и сам собирался возвращаться во Флоренцию. Должно получиться." Но чтобы все удалось в будущем, сейчас надо, чтобы кардинал поверил, будто его взяла. Проблема заключалась в том, что сам художник сейчас хотел не юлить и разыгрывать спектакль, а от души стукнуть делла Ровере по темечку. Его Преосвященство уже не молод и не так уж могуч, много ли ему надо... Впрочем, это, конечно же, были лишь сладкие грезы о несбыточном. - При всем уважении, не Вам решать, кем вы будете в моих глазах. "Просто заткнись. Кивни, выдави улыбку, сделай что-нибудь. Но ради всех богов, хоть один раз в жизни, помолчи. Это же не ради себя, это ради друзей. Молчи, болван, ты сделаешь только хуже!" Скульптор стиснул кулаки с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть и его ноги проткнут кожу ладоней. - Впрочем, как скажете, Ваше Преосвященство. - Наконец, процедил юноша, хотя истинные чувства, разумеется, были написаны у него на лице. "Я думал, что он лучше Борджиа, а он гораздо хуже. Те хотя бы никем не притворяются, не прячут свои лица за благопристойными масками". - Простите мне мои грубые слова. В этот момент Буонаротти казалось, что весь Рим слышат, как скрепят его зубы. эпизод закрыт
полная версия страницы