Форум » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Беда не приходит одна, так пусть и удача не задерживается. 09 июня 1495 года, утро. » Ответить
Беда не приходит одна, так пусть и удача не задерживается. 09 июня 1495 года, утро.
Франко Перетти:
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Франко Перетти: Дорога до Рима заняла неделю. Решение идти в Рим пришло не сразу, сначала Франко просто шел в неизвестность. Когда юноша оказался сидящим на дороге, а крестьянская телега скрывалась впереди за поворотом, его внезапно охватила паника. Теперь он – беглый, и сейчас его хватятся, погонятся, поймают, привезут обратно… Кому он нужен –это и в голову не приходило. Подхватив полы рясы, Франко бросился в сторону, по едва заметной тропинке в кустах, и бежал какими-то тропами дальше, в холмы, бежал, пока хватило дыхания. Никто за ним, однако, не гнался. Когда это осозналось, юношу охватило счастье внезапно обретенной свободы, и он пел и даже кричал что-то радостно невнятное, уходя все дальше и дальше. Но призрак возможной погони все гнал и гнал, и беглый послушник не бежал уже, но шел… Потом он заблудился. Потом понял, что монастырский пост и голод – вещи очень разные. Хорошо, что теперь у него была цель – Рим, вечный город, потому что где еще можно затеряться так, чтобы не нашли, зато найтись самому. Ночи были довольно теплыми, и юному Перетти не грозила опасность замерзнуть, но без пищи человек не может. Однако бывший послушник, а до того – любимый матушкин сын, как оказалось, пропитание себе добывать совершенно не умел. Просить милостыню? Делать это для обители Франко, по счастью, не приходилось, а просить для собственного пропитания он не мог себя заставить. Да и кто станет подавать молодому здоровому парню? Можно было подработать, и не то, чтобы мессер Франко Перетти, потомок древнего рода, сильно чурался грязного труда – в монастыре приходилось делать многое, но оказалось, что для монаха работы особой нет. Еще одним откровением для юноши было то, что монахов, оказывается, мало кто любит. К предложению же паренька в драной рясе наколоть дров или принести воды крестьяне отчего-то относились настороженно. Воровать? Он был почти уже готов, только не представлял себе, как начать. Так что, подходя к вожделенному городу, Франко оборвался, загорел, оголодал, и напоминал отощавшего облезлого щенка-подростка: уже не щенок, но и псом не назовешь. В гостиницу «Имперские конюшни», что на окраине Рима, его, как того щенка, привел запах похлебки и жареного мяса. К тому времени нормальной еды Франко не перепадало уже третий день, а у трактирщика можно было узнать, не нужны ли кому услуги писаря. Парень и сам не понял, как это произошло. Он только и сделал, что подошел к столу, а пирог был уже в руке, во рту, и возмущенный детина, по виду купец, поднимался из-за того стола, рявкая возмущенно: - Что же ты, паршивец, делаешь?! Только гляньте, люди добрые, жрет ведь! Как будто все можно! И началось! - Так привыкли они, задаром все брать! Что там еще выкрикивали, Франко уже разобрать не мог. Кто-то дернул за полу рясы, кто-то ударил под колени, чей-то кулак двинул по уху. Парень не успел опомниться, как оказался на грязном полу, пытаясь увернуться от тяжелого сапога.
Nero: Нероне вошел в трактир с заднего двора. Опять шум, кто-то комом тряпья бьется под ногами добропорядочных римских горожан… Постойте-ка… Рваная грязная ряса, худые ноги в сандалиях – монаха бьют? Вот те раз, чай не Флоренция свободолюбивая, а папское государство – Рим великий, и на тебе – монаха пинками потчуют. Каждый день приносил рыцарю новые знания о мире, будто отринув семейную опеку, он, расчитывая вырваться на волю и зажить без гнета счастливо, вырвался, а попал в мир чуждый и незнакомый. И чуть ли ни каждое утро одаривало новой жизненной премудростью. Сегодняшнее, к примеру, удивило тем, что не всякое молоко годится пить, а его, рыцарский, желудок молоком брезгует вовсе и до той меры, что оскорбленный его принятием заставил доблестного своего владельца не только нужное место раза три посетить, но и близлежащие кусты оросить, в ожидании, пока оно освободится. И теперь, облокотившись о дверную притолоку бледный, что проклятое то молоко, стоял Неро, обняв свой живот и раздумывая: такие боли, пожалуй, сравнятся с последствиями благородного кинжального удара, да только помереть придется от постыдной хвори, а не в доброй стычке. А того, несчастного, меж тем, видать добивали – он сдавленно стонал, парни, разминаясь, кряхтели над ним, хулили проклятого, вот кто-то уже и веревку помянул… Нероне понял, что, должно быть, дело в воровстве, но что дело странно – монахам милостыню подают, и взятым не попрекают – вздохнул, оторвался от косяка и двинулся в зальчик харчевни, оживленный с утра столь живописной сценой: - А ну, прекратить! Властный посыл заставил действующих замереть. На Неро, пусть болезном и хмуром, были атрибуты рыцарского сословия, а рявкнул он так, что перекрыл все прочие возгласы: - За что служителя церкви бьете? Спятили?.. Тот, кому принадлежала ряса, превратившаяся в тряпье, замер, вжавшись в пол, обняв голову руками в синяках и ссадинах, поджав худые, до ляжек открывшиеся ноги. Мальчишка, чтоб его, служка… - Так, ваша милость, ворует бесстыдно! Не успели оглянуться – сцапал, что лежало! - Добро бы спросить, разве ж не подали бы? Да только во имя Господа, просить не стал… - Без стыда и есть! Беглый поди… Рыцарь, решивший поспособствовать правосудию, жестом прервал поток словословия. Обвинение огласило свою версию, пришла пора задать вопросы обвиняемому: - Встань! Кто ты есть? Согласен ли с тем, что говорят о тебе?
Франко Перетти: Так вышло, что благородного потомка славного рода Перетти за все его семнадцать лет никогда не били. Пороли, да, то бывало: и батюшка руку прикладывал, и в монастыре… Подзатыльники были, и за уши драли, что уж говорить. Но чтобы пришлось валяться под ногами черни мешком беспомощным! Едва ли не впервые пожалел Франко о том, что драться не умеет. Властный окрик заставил мучителей оставить его, и, подчиняясь все тому же голосу, Франко поднялся на ноги, вытирая рваным рукавом кровь из разбитого носа, да только размазывая ее вместе с грязью по щекам. Зыркнул недобро исподлобья, о христианском смирении не задумываясь. - Не монах я! Вид рыцаря отрезвил, заставил вспомнить о постыдном. Что же выходит, не успел он святую обитель покинуть, как уже заповедь нарушил! Желанию плоти греховной поддался, о чести и добром имени позабыв! Стыдом обожгло лицо, да так, что краска сквозь грязь и кровь проступила. - А украл, да. Сам не знаю, как… Пирог вон… Почти затоптанные остатки злосчастного пирога еще оставались на грязном полу…
Nero: Вот тааак… И не монах, и вор, и не отпирается… Честный юноша только что подытожил то, в чем обвинен был, и сосед его злорадно ухмыльнулся, натягивая меж кулаков веревку. У Нероне заныло где-то под сердцем: и во Флоренции не каждого воришку к гонфалоньеру тащили, а тут справедливости отродясь не видали. Да и будь какая справедливость, она теперь, конечно же, не на стороне вора. Удавят молодца, как щенка никому не нужного, благо франки показали пользу самосуда – голодных ртов поубавили. Итак, перед нами юный прохвост, вор, попавшийся на мелочной краже, в рваной монастырской робе, неизвестно с чьего плеча, и голодал он, поди, не один день… Желудок напомнил Нероне о своем существовании безжалостным спазмом. Да. Все мы смертны, но как можно дольше не хотим убедиться в этом. - Да! Ты не монах… Ах, ты подлец! – Рука, натренированная мечом и булавой, вцепилась в плечо мальчишки. Неро резко развернул его к себе и чуть по щеке не треснул на радость зрителям. – Вот где встретился! А ведь как клялся мне, что наиспоследний раз тогда с цыганами гулял! Мальчишку он решительно отправил себе за спину, а сам двинулся к внутренней лестнице, что вела наверх, в комнаты, и с поклоном почтеннейшему собранию продолжил: - Благодарю вас, добрые люди, что слугу моего поучили! Не доглядел я, он опять нагулялся на свою голову… Конечно, Марко, - обратился он к замершему юнцу и сопроводил свое внимание хорошим тычком, - шататься с разным сбродом, позорить меня, куда приятнее, чем коня чистить, ну да я тебе сейчас мозги на дело направлю! Ты мне ответишь, куда подевалось седло, что ты чинить нес... Оба, под гогот толпы, уже поднимались по лестнице, когда Нероне решил закрепить успех представления, пока кому-либо не пришло в голову расспрашивать мальчишку и вообще выяснять какие-либо обстоятельства, и выбрал крайнего из толпы: - Эй, ты! Да, ты… сбегай-ка на конюшню, принеси мне вожжи! А ты, Марко, шевели задницей, пока не отбита! После сей тирады флорентийский рыцарь, наконец, и сам поторопился в свою каморку, подталкивая в спину «слугу», и остановился с искаженным гримасой лицом (желудок не дремал, готовя, видимо, новую каверзу), лишь, когда захлопнул за ними обоими дверь. Переведя дух после быстрого подъема и очередной волны боли, он почти спокойно спросил: - А теперь скажи мне правду – кто ты? Почему в чужом платье, раз не монах?
Франко Перетти: Франко поначалу так опешил от того, что незнакомый рыцарь в него вцепился да с руганью набросился, что и слова вымолвить не мог. Цыгане?! Марко?! Седло?! Лишь когда оказался отгорожен от толпы широкой спиной, понял: спасает его рыцарь. Господи Всемогущий, от петли ведь спасает, тот-то, щербатый, веревку приготовил! Ужас накатил ледяной волной, аж колени подкосились. Не придай рыцарская рука направление, так бы, пожалуй, у стенки и шлепнулся. Дверь за спиной захлопнулась, Франко развернулся к спасителю, поднял глаза. Что-то лицо благодетеля добротой не сияло… - Меня зовут Франко Перетти, мессер рыцарь. Имение батюшкино неподалеку от Скарезе находится, что рядом с прекрасной Флоренцией. Спокойно и мягко вести учтивый разговор юношу учили, как положено, только попробуй быть учтивым, когда кровь коркой засыхает на щеках и губах, синяки ноют, а грязные тряпки едва прикрывают избитое тело. Однако пусть благородный заступник знает, что не отребье какое перед ним. - Видит Господь, сам не знаю, как тот пирог схватил… не заметил даже. Не ел три дня… А платье мое, хоть я не монах. Послушником в монастыре был, да ушел. Франко изо всех сил старался держаться с достоинством, чтобы слова его жалким оправданием не звучали, хотя чем же они были, как не жалким оправданием? - Позволит ли благородный господин узнать, кого мне благодарить за спасение?
Nero: - Нероне Петруччи, рыцарь из Флоренции, перед вами… - заслышав учтивую речь, куртуазно среагировал спаситель благородного юноши, - …меня так же называют Рыцарем, Совершившим Проступок. Перед ним стоял избитый в кровь, оборванный и изголодавшийся неопытный вор, недавно самовольно покинувший монастырь – как есть потомок дворянского рода. Посеревший от терпеливого противоборства с животом рыцарский лоб напрягся, припоминая семейства родных мест (немногие слова, что прозвучали, были отмечены знакомым певучим диалектом Тосканы и Неро не сомневался в их истинности): - Скарезе… Перетти… Это на вашем гербе, юноша, «голубь серебряный, ступающий по полосе червленой…»?.. Дверь отворилась на ширину щели, в которую просунулась рука, услужливо протягивая затребованные вожжи. Половина морды, глядевшей в щель, щерилась, желая убедиться в справедливом возмездии за краденый пирог. - Самое время! – Буркнул Неро, рывком завладев кожаными петлями, и хлопнул дверью, перекрыв доступ чужому любопытству. На все эти резкие движения живот рыцарский немедленно среагировал спазмом, и Петруччи с гримасой опустился на стул, обняв себя локтями. Впрочем, он быстро овладел собой и указал на собеседнику на другой стул, а, неловко пошарив по столу, извлек из-под льняной салфетки хлеб и сыр: - Садитесь и ешьте! Вино вон там… кувшин под столом… - сосредоточившись на собственном состоянии, он доверил хозяйствовать беглому послушнику, - не стесняйтесь, наливайте себе… - и только привычка смотреть в лицо собеседника заставила поднять глаза на перемазанные кровью и грязью скулы Франко, - … Говорите, ушли из монастыря? Отчего же так?.. Разговор становился все более спокойным и светским. Желая держать себя в руках, Неро рассеянно наматывал на кулак ремень, кишки же его, казалось, черти мотали на веретено…
Франко Перетти: При виде еды рот наполнился слюной, и Франко судорожно сглотнул. Опозорился уж раз, хватит. Ременные петли в руках рыцаря невольно притягивали взгляд, не давая забыть о той петле, от которой благородный господин его избавил… - Герб этот наш, мессер, - подтвердил юноша, доставая из-под стола кувшин и наливая вино в кружку. – К стыду своему, вашего не опишу, хоть звучание имени вашего мне знакомо. Руки, резавшие сыр, дрожали, но Франко заставил себя не набивать рот и вести учтивый разговор, хоть и жуя. Не отнимет же теперь… - В монастырь меня отослали ребенком, а до того в благородной геральдической науке я не был прилежен. В монастыре же науки другие… Руки были грязны, как у золотаря, на фоне чистой салфетки это выглядело почти кощунственно… Но оторваться от хлеба было невозможно. - Монастырь же покинул я по собственной воле, поскольку призвания принять постриг не имею, а без призвания – это лукавство одно. Господь же читает в наших сердцах, обманывать его бесполезно. Франко сейчас именно, что лукавил. Призвание? Кто его спрашивал? Коли семья послала, его дело – подчиниться смиренно. Может ли этот рыцарь (к слову сказать, странный весьма – болен, что ли?), обратно его отправить? Если захочет, то и пожалуй… В колодках отвезут… Франко выпрямился, взглянул в глаза спасителя твердо: - Обратно не пойду!
Nero: «Обратно он не пойдет! Как же»… - Нероне успел уже подзабыть, как совсем недавно отстаивал свое решение и чуть было не набросился на молодого человека с праведным укором, - «Стоит тебе о том помянуть – только вором и останешься! Вором и никчемным мальчишкой… Вот еще родня о том не узнала, как ты пироги воруешь!» - но сдержался рыцарь, поглядев, как Франко ест, первые пришедшие на ум слова придержал и начал ровно: - Полагаю, вы все обдумали, приняв сие решение, и обдумали настолько, что не посчитали нужным оповестить семью свою в Скарезе, посему и оказались столь далеко от обители, без средств и в столь… самостоятельном состоянии. Сейчас свобода ваша не ограничена глухими стенами монастыря, но она закончится за порогом этой комнаты! «Стоит тебе выйти отсюда, заявить, что свободен от обязательств перед кем-либо, вроде меня, фальшивого хозяина, так вся стая снова на тебя набросится. Никто не поглядит, что батюшка дворянством тебя обеспечил, далеко он, и заступиться за тебя некому. И не на дереве болтаться будешь – то для честной компании неудобно… хоронить еще потом… Нет, в нужнике удавят, в дыру спустят»… Находясь на службе у гонфалоньера Флоренции, Нероне немало повидал подобных «недоразумений», знал, как жестоки становятся «добрые люди» от повседневной суеты, борьбы за хлеб насущный. А эти, местные, еще и под франками достаточно пожили, чтоб привыкнуть к полувоенному беззаконию. Юношу, жадно жующего сыр и отважно противящегося монастырскому затворничеству было ему жаль. Но жалостью вопроса не решить. Достаточно было проявлено учтивого внимания к этому молодцу, небось успокоился, что все благополучно для него закончилось, вот и пора образумить гордеца - пусть поразмыслить над своими поступками: - Не знаю я отца вашего, но верно согласился бы он со мною, что вас следует хорошенько проучить и за самоуправство, и за то, что подвергли себя смертельной опасности, походя, за пустяк, и не сумев обеспечить свое существование! - Со справедливыми речами он поднялся со стула и грозно навис над несостоявшимся монахом, выразительно показывая ремень, готовый к употреблению. – И поскольку, волею случая вы оказались под моим временным покровительством, пусть и мнимым, по-видимому, мне придется взять ответственность за вразумление ваше! Нероне, убивавший и калечащий противников в боевых стычках, пальцем ни кого из слуг не тронул, медлил, не зная, как приступить к предполагаемому «вразумлению», и от того говорил все более высокопарно: - Вам, безусловно, известны законы флорентийской республики: в отсутствие заступничества отца вашего, будучи пойманы на месте преступления, вы поступили бы в распоряжение синьории. А следовательно, на ее скамью… Поведением своим вы вынуждаете меня опуститься до выполнения обязанностей палача, но не звать же сюда кого-либо из черни, дабы высекли юношу благородного происхождения!
Франко Перетти: Франко едва не поперхнулся вином, отшатнувшись от вставшего вдруг над ним рыцаря. Вразумлять вдруг решил, и всерьез ведь… Не было печали, а ведь станется с него, и выпорет, вон ведь лицо какое. Припомнилось, с какой силой развернула его рыцарская рука. И не удрать, и не отбиться… - Отец мой заступился бы за меня, - начал парень осторожно, - да из монастыря бы сам забрал. Только три года уже, как их с матушкой жизни моровое поветрие унесло. Забрал бы его отец из монастыря? Франко хотелось верить, что да, хотя все пять лет, что в монастыре пробыл, родных он никого не видел. А за самовольный побег отец шкуру бы спустил, и заступничество матушкино не спасло бы… Пирог еще этот проклятый, позорище! - Братья, да, мессер рыцарь, узнают если и найдут, обратно вернут. Моя доля наследства еще отцом монастырю отдана. А как по-другому? Пятеро братьев нас, я младший, еще сестрица, замужем уже. Разве напасешься имения? Франко тяжело вздохнул и взглянул в лицо стоящего над ним рыцаря. И чего бледный такой, и на лбу вроде испарина? Впрочем, думать сейчас надо было о собственной бледности, настоящей и будущей. Вот ведь, ответственность благородный господин на себя берет! А не брал бы, и всем легче, и опускаться ни до чего не надо… Попробовать, что ли, объяснить, вдруг поймет? - Только не думайте, мессер, что я баловства ради или от тягот служения монастырского сбежал! В университет хочу. С детства к наукам рвение имею, и тайны мироздания манят неотступно. Пока прежний настоятель был, я в библиотеке работал. Только перевели его от нас, а нынешний повелел книг мне не давать, счета приставил переписывать. А потом вовсе на скотный двор отправил, а там, отупев, и сам скотом станешь!
Nero: «Спаси нас, Господи! В университет…» - Неро никогда подобные мысли в голову не приходили, но он, разумеется, допускал, что не все люди обладают надлежащей долей ответственности, чтоб честно возделывать поля или защищать кого-либо, или ковать доспехи, торговать… учреждать законы, на худой конец… опять же, Господа славить… Нет, есть среди них и такие, которые сочиняют книги и занимаются, как они утверждают, науками. Для этих созданы университеты, да. Пока рыцарь стоял возле сироты, с детства имеющей рвение к тайнам мироздания, живот рыцарский сделал очередной кульбит, напомнив, о том, чем с утра непрестанно занимались, и Неро почувствовал настоятельную необходимость, сей же миг покинуть собеседника, едва успел предостеречь на ходу: - За порог - не сметь!.. Дверь затворять некогда, потому хорошо были слышны не только торопливые прыжки его вниз, через ступеньку, но и ворчливое «… потолок низок - не замахнешься, как следует...», когда отшвырнул ремни в сторону насмешливых взглядов давешних служителей площадного правосудия. «Ну, ясно… толку не будет! Пожалел, паршивца!..» - решил каждый из тех про себя, вслух же не высказался, посчитав более опасным на рыцарский кулак нарваться, чем пироги свои потщательнее караулить. Долго ли отсутствовал Нероне Петруччи никто не задумывался, возвращение же его ознаменовалось громким стуком по лестнице деревянных подметок, пыхтением и плеском: в каморку несли лохань, пару ведер воды и внушительных размеров котелок с кипятком. Господин рыцарь, с лицом, осунувшимся, мелованной стены бледнее, указал, где поставить, и принялся рыться в своем кожаном мешке, через плечо продолжая с хозяином постоялого двора разговор, видимо, начатый еще внизу: - Вот тебе, любезный, тельница… Отличная, как видишь, льняного полотна и расшита… Вот за нее мне и дашь кальцони на мальчишку, фарсетто и вестину! И не благодари…– Он сунул в протянутые руки щегольскую камичу, всю в складках и защипах, из того десятка, с которыми, привычный к дорогой одежде, он так и не смог расстаться и забрал с собой. – … но чтоб за такую вещь, ты мне никакого рванья не подал, смотри! - Не извольте сомневаться! В лучшем виде доставлю… - Заверили его в ответ, поспешая к выходу и подталкивая впереди себя служку с опустевшими ведрами и котелком. Над лоханью еще теплился парок. Неро, по-прежнему, сосредоточась на себе и ни на кого не глядя, бросил вторую, точно такую же камичу в сторону Франко, и со словами «Вымойтесь, юноша! После переговорим…» рухнул на кровать так, что заскрипела. Окружающая действительность Неро больше не интересовала. Измученный проделанными бурными действиями и яростными распоряжениями, поджав колени к животу, он смежил веки и решил немного отдохнуть, прежде чем окончательно сей мир оставить.
Франко Перетти: Когда рыцарь с места вдруг сорвался, Франко, решивший уж было, что быть ему битым, выдохнул с облегчением. Странный он все же, господин этот… Внезапно парень обнаружил, что хлеб и сыр весь потихоньку съел… Тут и без приказа не уйдешь – неловко так вот, не поблагодарив даже… Да и куда идти, те-то, внизу, там еще, небось… Потому Франко сидел, ждал. …Камичу из рук рыцаря поймал, не веря глазам и ушам. Заботится о нем, чужом совсем мальчишке, беглом, да и воре еще, даром, что сам свое покровительство фиктивным назвал! Каково ж тогда не фиктивное… Юноша учтиво поклонился, хоть мужчина, сжавшийся в комок, того не мог видеть. - Благодарю вас, мессер. Да что с ним такое, в самом деле? Белый весь, жмется… Живот, что ли болит? Франко подошел поближе, начал потихоньку, издалека: - Осмелюсь спросить благородного господина: какой недуг вас гложет? Я в монастырской больнице брату аптекарю помогал, может, знаю средство. О своем знакомстве с деревенской знахаркой парень решил не упоминать – кто его знает, рыцаря этого. Старая Мария ведьмой не была, это Франко точно знал - ведьмы-то, небось, в Христа не веруют, только ведь и свои, деревенские, о ней болтали всякое…
Nero: Тишина затянулась и не сменилась плеском, но Нероне, который смиренно молился про себя, отдаваясь воле господней, не прислушивался. Глаза он приоткрыл, лишь когда услышал учтивый вопрос. Впервые за эти несколько дней кто-то чужой проявил о нем заботу, но стыд человека, считавшего боль слабостью, если только это не страдания от ран боевых, помешал ответить просто - рыцарь смешался, торопясь уверить, чтоб поскорее остаться в покое: - Само пройдет… само… Но юноша, прижавший к груди его рубашку, был искренне участлив, предложение его – достойно вежливого ответа, и Нероне оторвал щеку от подголовного валика: - Вы мойтесь, не обращайте на меня внимание. А если чувствуете… Если хотите помочь мне из сочувствия, то после… ступайте на конюшню – проверьте мою вороную. А я скоро встану… И снова опуская голову, добавил самое важное: - Красоткой ее зовите. Ей это нравится…
Франко Перетти: - Непременно проверю вашу Красотку, не тревожьтесь - заверил Франко своего благодетеля, хмурясь от своих мыслей. Рыцарь недужил, и боль его мучила сильная, уж больно бледный, и испарина… А стесняется… Видать болезнь не из тех, в которых признаваться хочется. На миг Франко подумал совсем уж дурное, но мысль эту отогнал. Вряд ли, что бы он тогда бегал внезапно? Скорее уж животом мается. - Вы погодите, мессер, сейчас я, скоро! Мыться пришлось быстро, хотя в другое время бывший послушник позволил бы себе понежиться в тепле: в монастыре воду для омовений не грели, чтобы грешную плоть не тешить. Эта самая плоть отдавала болью в синяках и царапинах, а страдающий благодетель ждал помощи, хоть в том и не признавался. - Оно, может, и пройдет само, мессер, - продолжил юноша, быстро вытираясь льняным полотенцем и натягивая на себя рыцарскую камичу. В рубахе той могло поместиться два Франко, но это ничего, завязки подтянуть можно. А такой красивой одежды у парня отродясь не было. – Но зачем вам терпеть и мучиться, если боль облегчить можно? Старенькие домотканые кальцони, по счастью, в драке уцелели и не были такими уж грязными – вчера только Франко выстирал свою одежду в речке и высушил на горячих камнях. Вполне уже чистый, юноша подошел к рыцарю, осторожно положил руку ему на лоб. Слава Всевышнему, жара не было. - Скажите только, что вас терзает? Чрево стремится содержимое свое извергнуть? Только… обычным путем, или верхним тоже? И что вы ели? Если рыцарь всего лишь отравился – то пол беды, Франко в самом деле средство знал. А если то, не приведи Господи, яд, или болезнь какая, тогда разве что на волю Создателя останется надеяться…
Nero: - Я не ел. Я молока утром выпил. Забота отмывшегося юноши была ненавязчива, Неро решил, что стоит прислушаться, может быть, облегчение какое получится, садясь на кровати, он пустился в осторожные объяснения, уважая в собеседнике лекарского помощника, про то, что «…началось все с пути верхнего, а после все низом идет, ослабляет и знобит…» Он никогда не задумывался, что пища может быть дурна и принесет ему вред. Зная, разумеется, о ядах, рыцарь никогда не соотносил возможность отравления со своей особой – так, направляя боевой удар, был он прям, и в обращении с людьми того же ждал от них. Яд же был из области подспудных, тайных действий, из другого, в общем-то, мира. Сейчас он внимательно рассматривал не то монашка, не то воришку, который, назвавшись отпрыском дворянской фамилии, проявил интерес не к благородному рыцарскому делу, а к некоторым наукам, и явил уже кое-какие познания, склонность к излечению хворобы, к примеру… Сам же парень тощ, и силы в руках его нет, хотя и к тяжелой работе, как говорит, приставлен был. От ладони веяло прохладой и уверенностью в своем, пусть невеликом знании. Подумалось: «Этот хранит все, что при нем, сберегает и накапливает, но защитить себя не умеет. Помочь хочет. Что ж, пусть его поможет, хоть воды подаст – чем же еще…» Оберегая ладонью ворчащий живот, Нероне встал. - Вы, Франко… Разговор их прерван был появлением дородного хозяина харчевни: - Вот, милостивый господин, как вы велели: джуббоне, коттовесте, кальцо… Я еще боты прихватил, вдруг сгодятся, - Он слегка поклонился, рыцарю, показывая одежду, тут же по-хозяйски оглядел забрызганный пол, и напустился на юношу, справедливо полагая его прислугой. – Ох, сырость развели! Что стоишь столбом? Подтирай, да воду вниз снеси!
Франко Перетти: Франко слушал рыцаря и не переставал про себя удивляться – неужели тот никогда не болел? А похоже было, что так. И как только удалось ему дожить до солидного возраста, ни разу даже желудочной хвори не испытав?! К самому Франко какая только болячка в детстве не прилипала… - Вы, мой господин, встали зря. Полежите еще. Слабость, оно понятно. Только если причина в том, что вы назвали, помочь тому не трудно. И часа не пойдет, как легче станет. Сейчас я в кухню сбегаю, и уж простите, вашим именем прикажу. Да надо-то, кипятку, луковой шелухи да виноградной водки. Появление хозяина с одеждой оказалось кстати, не то бежать бы парню на кухню в расшитой рыцарской камиче да нижних штанах. - Подотру, добрый человек, - Франко выхватил у толстяка одежду и принялся облачаться, деловито наставляя страждущего: - Вы, мессер, вина не пейте, я воды кипяченой принесу. И прилягте пока, я быстро.
Nero: «Эге… Так он, недужен!» Хозяин постоялого двора глаз прищурил и задом дверь открыл - ретировался быстрее, чем парень завязки на кальцоне затянул. Неро впервые с утра улыбнулся: луковая шелуха и водка… Водка, конечно, дело неплохое. Ну, ладно, пусть побегает парень, пусть похлопочет, все одно бредни его делу не помогут, да, может быть, еще и обойдется. Он снова сел на постель и согласно прилег, смежив веки. Живот помолчал некоторое время, и подумалось, что неплохо бы туда положить что-нибудь, но тут же снова началась хвороба, и мысли спутались, осталась лишь тягостная дремота. А посреди нее всплывала то мысль о нечищеной лошади, то о рваном рукаве, то о кольчуге, то вспоминался старый Паоло, с которым не было бы этих тягостных забот об обиходе рыцарском. Вот и нет Паоло замены…
Франко Перетти: На кухне Франко встретили неласково – а чего было ожидать? Пока за он заваривал кипятком в горшочке луковую шелуху и заливал в маленьком глиняной чаше водкой ложку соли, пока ставил все на поднос, за спиной не то, что шептались – переговаривались вполголоса насмешливо: - Глянь-ка, вырядился как, ворюга! - Какой он тебе ворюга, рыцарский слуга он, не видишь? После вожжей-то ишь как старается… - А что за дрянь там готовит? - Так рыцарь его, говорят, хворый… Видать, всякую пакость потребляет. Не заразный ли? Франко молчал, лишь уходя, бросил: - Не настолько его милость хвор, чтобы не встать и не взглянуть, кто заразный, кто нет. Ушел, не оглядываясь, вслед говорили что-то про рясу и монашков ободранных. Поднявшись наверх, господина окликнул заботливо, поставив поднос на стол. - Как вы здесь, мессер? Сейчас, еще немного… Поднес чашу, помешав осторожно ложкой содержимое. - Вот, выпейте все, и залпом. Это нижние врата затворит. Да не сомневайтесь, со мной такое сто раз бывало.
Nero: Привставший на кровати при его появлении флорентиец осторожно принял чашу, тремя пальцами поддерживая донышко, и поднес к губам, вопросительно взглянув поверх ее края на своего аптекаря. По запаху определил обычную граппу и хлебнул. Заботливые пальцы Франко тотчас же подтолкнули чашу снизу, перевернули, помогли глотку и светло-синие, вылинявшие от болезни, глаза рыцаря гневно выпучились: в глотку пролилась гадость необыкновенная. Должно быть, внутренности отскочили бы, если б предупреждены были и смогли бы, но пролилось на них лекарство, и на миг все внутри Нероне замерло, дух переводя. - Да, ты!!.. – Нероне прижал к губам тыльную сторону кисти. Хотелось отшвырнуть чашу, оттолкнуть мальчишку - сдержался, понимая, что его лечат. Через некоторое время в животе потеплело и, вроде, как начало успокаиваться. Еще не доверяя столь быстрому результату, мессер насмешливо взглянул на помощника, желая знать, что еще будет на нем испытано: - Я слушаю вас, господин лекарь, каковы указания будут? Франко, застыдившийся своего невольного воровства до горячего румянца, Франко, оголодавший и оборвавшийся, чуть не угодивший в петлю, Франко, пустившийся лечить его… Импульсивность его поступков указывала на честные стремления души, на некоторую особенную верность – самому себе, что ли… Впервые за несколько дней душевного одиночества Неро, вдруг, успокоился. Похлопав рядом с собой на постели, приглашая присесть, он спросил: - Я помню: обратно, в монастырь, ты не пойдешь, но и Перуджа* в другой стороне. Что привело тебя в Рим? Здесь нет университета… ____________ * Перуджинский университет - наиболее известный в то время в Тоскане.
Франко Перетти: - Сейчас питье остынет, будете пить помаленьку. Должно пройти… - Франко накрыл горшок льняной салфеткой и присел на предложенное место. - Так ведь искать меня будут, мессер Нероне, - то есть, наверное, будут. Сами понимаете, для семьи беглый монах – позор. Я-то постриг не принял еще, но по возрасту гожусь уже. А братья из монастыря не заберут – им лишняя забота, а свои уж семьи у всех. Он снова вздохнул. Самый младший в семье, ни с кем из братьев он не был близок, сказывалась разница в возрасте и частые болезни мальчишки. Да и вообще, старшие братья считали маменькиного любимца чудным и рохлей. Монастырь вклад не отдаст, а кормить парня придется. Не станут возиться, обратно отошлют. - Что до университета… родные этого не поймут. В нашей семье еще никого не было, чтобы учился. Вот я и подумал: в Риме людей так много, что затеряться можно, не найдут. А я, может, писарем устроюсь или секретарем у кого. Потому что есть-то надо… А потом, когда про меня забудут и денег чуть скоплю – отправлюсь в Болонью. Потому что и Перуджа, и Пиза, и Сиена – все это от наших мест близко очень. Как принимают в университет, юноша не имел ни малейшего понятия, но это ерунда, главное - добраться, там разберется… Франко взглянул на рыцаря и сам себе удивился: и зачем он это рассказывает? Неужели этот вот Нероне Петруччи поймет? Рыцарь Оплошавший… Тоже, небось, считает, что мальчишка своими бреднями род позорит…
Nero: Непонятый семьей, нуждающийся в скором заработке, как это все знакомо… Неро положил на колено мальчику свою ладонь, легко пожал, ободряя. Посмотрел в сторону, чувствуя, что решение уже зреет, несмотря на то, что рассудок пока ему противится, поскреб пальцем шею. Говорить начал, убеждая скорее себя, чем собеседника: - Будучи писцом, денег вы не заработаете. Прибыль дает либо торговля, либо война, что похоже одно на другое. Мысль о том, что готовит себе очередной капкан – обузу, которой и сам не рад будет, уже сверлила темечко флорентийского рыцаря, зато сердце гордо твердило о кодексе взаимопомощи и сострадании. Неро не выдержал внутренней борьбы и, надеясь, что парень даст ответ, отрицающий выбор, спросил прямо: - А услужить вы способны? Не дожидаясь приглашения, сам встал и налил в кружку теплого варева, будто пробуя слугу на годность. Приятно запахло луковой похлебкой. Неро задумчиво отхлебнул, ожидая за спиной своей ответа.
полная версия страницы