Форум » Panem et circenses » Аква Тофана » Ответить
Аква Тофана
Caterina Sforza: И так бывает...
Ответов - 3
Caterina Sforza: Рыба была склизкая, с грустными, помутневшими глазами и начинала уже неприятно попахивать. Рыба была обнюхана длинным, трепетным носом с волосатой бородавкой на самом кончике. Рыба затем была кинута в корзинку, в компанию к пучку увядающей петрушки, глиняной фляжке с самым крепким, самым ядреным пшеничным вином из тех, что гнали тайком торговки в Городе, и пригоршни бобов, особых бобов. Из тех, что на обычных огородах не растут, а при правильном приготовлении заставят шестидесятилетнего мерина скакать резвым жеребчиком, если вы понимаете, о чем речь, конечно. Зачем бобы, в просторечье Стой-Трава, нужны были такой старой, такой прожженной ведьме, какой без сомнения являлась матушка Тофана – не ясно, но с другой стороны, будь она писаной красавицей, вроде молодой жены начальника городской стражи, монны Флердоранж, они бы ей уж точно не понадобились. А спрашивать… тот, кто задавал матушке Тофане интимного свойства вопросы – долго, а тем более счастливо, не жил. - Сколько с меня? – прокаркала она, затягивая под острым подбородком засаленные завязки чепчика. Ветер усиливался, разгоняя по углам мусор, и заставляя флюгера крутиться, как сумасшедшие. - Пара грошей, матушка Тофана, всего-то пара грошей! Из-за корзин с рыбой выглядывал вязаный колпак да пара слезящихся глазок. Глазки умильно сверкали. - Пара грошей?! – возмутилась матушка Тофана, доставая из-под юбки кошелек. Почему достойная матрона хранила кошелек в таком неожиданном месте, думаю, и так ясно. Ворья в Городе хватает, того и гляди, последнее унесут. А так оно надежнее будет. Матушка Тофана воспитывалась еще при старых порядках, и, хотя до сих пор подрабатывала на жизнь сводней, была свято уверена, что все самое ценное у порядочной дамы находится под юбкой. – Пара грошей за эту тухлятину? И одного много! На перевернутый деревянный ящик, служивший прилавком, упала монета, и была тут же ловко схвачена - Обижаете, матушка, - забормотал вязаный колпак без особой, впрочем, надежды. – Мы-то к вам всегда с особым почтением… - Поговори мне еще, - огрызнулась старая карга, возвращая кошелек под юбку, а юбку на место, сверкнув напоследок полосатыми чулками. Да, не смотря на возраст и репутацию, матушка Тофана все еще притязала быть щеголихой. Достойная сводня и ведьма повернулась спиной к колпаку, и гордой походкой направилась по своим делам, не видя и не догадываясь, какой богатой, выразительной мимикой может обладать торговец рыбой. Если ему нужно высказаться, не производя лишнего шума, о том, кто ты есть, кто твои родители, каким плотским извращениям предавалась твоя матушка и с кем, в результате чего ты, собственно и появился на свет. И к счастью для колпака, что не догадывалась старуха Тофана об эдаких талантах. Уличные коты, чувствуя запах рыбы, бежали вслед за старой каргой но даже они не рисковали подходить к ней слишком близко. Да, матушку в Городе знали даже коты! Подойдя к неприметной двери в переулке – такие двери обычно вели на кухню, и предназначались для угольщиков и зеленщиков, дама перевела дух. Для людей порядочных существовали другие двери, которые, разумеется, были чище, красивее, и крысы не устраивали под их порогом притон дикой любви. Но такие двери были не для матушки Тофаны, она, впрочем, в обиде не была, главное ведь не то, в какую дверь ты входишь, а то, сколько золотых монет будет брякать в твоем кошельке, когда ты из этих дверей выйдешь. Так что старая дама, пнув деревянным башмаком одну очень уж наглую крысу, постучалась затейливым стуком в эту дверь, и с ловкостью, невероятной для дамы в ее годах, проскользнула через узкую, приоткрывшуюся щель. - Ах, наконец-то, матушка Тофана, я уж вас совсем заждалась! На кухне, вытирая слезинки кружевным платочком, сидела дебелая монна. С томным взглядом, пышной грудью, кольцами, нанизанными на пухлые пальчики. Словом, писаная красоточка, по мнению матушки Тофаны, считавшей, что женщина тем привлекательнее, чем больше у нее мясца на костях. И все бы хорошо, да только у монны Переллы был старый муж. И это беда поправимая, могла бы сказать матушка, старый муж – не горе, если есть любовник, а у красавицы монны их было несколько. Но муж красавицы делил с ней ложе только чтобы похрапеть всласть. А монна была столь неосторожна, что теперь в семье достопочтенного торговца тканями ожидалось пополнение семейства. Предположить, что старик настолько выжил из ума, что не сумеет посчитать до девяти было бы утешительно, но неразумно, поэтому монна решила прибегнуть к помощи матушки Тофаны, великой мастерицы на такие дела. - Ах матушка, если вы мне не поможете, то я уж и не знаю кто поможет. Только нынче утром супруг мой ласково так на меня посмотрел и говорит: что-то в талии раздалась больно, милочка моя… Ой, горюшко горькое! - Ничего, милочка, ничего. Беда твоя поправимая. Ты на огонь горшок-то поставь! Старая сводня любовно выложила на кухонный стол все свои покупки, размотала разноцветные дырявые шали, защищавшие ее старые плечи от ветра. Монна Перелла в утреннем неглиже, растрепанная и заплаканная являла собой прелестную картину под названием: «Неверная жена. Позднее раскаяние». «Вот и я была такой тридцать лет тому назад», - могла бы вздохнуть матушка Тофана, но она мелко крошила в закипающую воду петрушку, ловко потрошила рыбу и лущила бобы. Как она умудрялась проделывать все это одновременно, кто знает, но матушка была в своем деле безусловным мастером. За это ей и платили, за это и звали в богатые дома, ее, а не какую-то толстуху Джулию с Крапивной улицы, которая и приворотное зелье сварить толком не сможет, ни любовную записульку кому надо ловко передать.
Caterina Sforza: С толстухой Джулией матушку Тофану связывала давняя вражда. Какие только сплетни две кумушки не распускали друг про друга! Каких гадостей тайных и явных не делали! Если бы нашелся летописец, который вдохновенным пером запечатлел бы для истории все перипетии этой войны двух старых сводней, то устыдились бы искусные политики и дипломаты, и посыпав главы пеплом, отправились в небытие, таких эпических масштабов достигала эта война. Дошло до того, что дамы не ходили по одной улице, не покупали молоко у одних и тех же торговок, а если слышали имена друг-друга, то плевались и крестились. - В общем, милая, слушай меня внимательно, - проворчала матушка, заливая варево, от которого валил неаппетитный пар, крепким вином, и закутывая горшок полотенцем. – Дашь до вечера зелью моему настояться, потом по столовой ложечке – не больше, слышишь, будешь в суп своему мужу подливать, на ужин. Ты не беспокойся, варево мое на вкус незаметно, зато в спальне муженек твой будет весьма деятелен. Потерпишь его эдак с недельку, а потом – радость какая нежданная, дитеночек у вас, супруг мой будет! Поняла? Монна Перелла с чувствительным всхлипом бросилась обцеловывать морщинистые щеки матушки Тофаны, благодарно вкладывая ей в руку кошелек. Плата за мир в семье, а так же супружескую честь и законное имя ожидаемого наследничка. Матушка вернула на свое место старые шали, взяла корзинку, от души благословила монну Переллу. Кто бы сказал, что своим делом матушка занималась из-за денег, солгал бы бессовестно! Нет, исключительно из женской солидарности. - Ты, главное к толстухе Джулии не обращайся, - на последок предостерегла матушка дебелую монну. – Толку с нее никакого, только зря денежки потратишь. А уж сплетница она такая, прости господи! А я уж утречком забегу, узнаю, как у вас дела.
Caterina Sforza: Проводив матушку и прибрав в надежное место за печкой заветный горшочек, монна Перелла опять уселась на стул. Прошло еще немного времени, и на кухню ввалилась толстуха Джулия. В отличие от матушки Тофаны эта была румяна (до красноты), громогласна (до крика), и размеров необъятных, за что, собственно, и получила свое прозвище. - Знаю, милая про твою беду, знаю, - затараторила она с порога. – Помогу, как есть помогу. Ты горшок то на огонь ставь, я пока энхридиенты свои секретные буду готовить. Энхридиентами оказались какие-то корешки, ягодки, веточки, в общем гербариум настоящий, а все потому, что толстуха признавала только модную нынче хомеопатию, сиречь – жри что на грядке растет, здоровее будешь. Корешочки, веточки и ягодки любовно были покиданы в кипящую воду. - Слушай сюда, монна. Варево мое будешь подливать своему супругу в вино, за ужином. Ты не бойся, вреда от того ему никакого не будет, спать он будет крепко-крепко, так, что аж помнить ничего не будет. А ты не будь дурой, себя в беспорядок какой приведи и утрами ему говори, дескать – ну и пылки вы нынче были, супруг мой. До сих пор отдышаться не могу. Ну а через положеное время можешь обрадовать, с наследничком поздравить! Ты главное, милая, к ведьме Тофане не обращайся. С ейных настоек люди, бывало, мрут, не то, что с моей травки. С нее и радость, и здоровье прибавляется! А я уж забегу пораньше, расскажешь мне, как прошло все! На следующее утро Город шумел так, будто к стенам враг подошел, да, передав корзинку с пирожками, назад повернул. Матушка Тофана, чувствуя на сердце неясную тревогу, принялась проталкиваться сквозь толпу, стоящую возле дома торговца тканями, мужа монны Переллы. - … А он как выскочит и давай с хохотом сатанинским за служанкой гоняться… - Ой, да что ж теперь будет, я ж девицей невинной была, честь свою блюла… - Да тебе ж пятый десяток уже! - Все равно блюла! - …А потом за конюхом и в конюшню! - И чо? - Да кто ж спросить рискнет, то ты конюха ихнего не знаешь, детина ражий – зашибет – не заметит. Правда с утра что-то весел подозрительно, улыбается, песню напевает. Даже, вон, цветок себе на шапку нацепил. - Ой, грех-то какооой! - Грех и есть! С утра монна Перелла падре в дом позвала, беса изгонять… а муж ейный плачет, в грудь себя бьет, и клянется что ничего не помнит! - Как ничего не помнит?! Я ему, мерзавцу, честь свою девичью отдала! Которую сорок лет блюла! Покачав головой, матушка Тофана незаметно из толпы выскользнула и… встретилась взглядом с толстухой Джулией. Слажено плюнув и перекрестившись, обе дамы поспешно разошлись в разные стороны. Дальнейшая судьба торговца тканями была весьма незавидна. Признав его одержимым, обвинив в распутстве со служанкой, конюхом и гнедым мерином, пометили его в монастырь Смиренных Братьев, дабы раскаянием и постом долгим смыл он тяжкие грехи со своей души. Монна Перелла, поплакав и пожаловавшись на свою судьбу горькую, взялась за управление лавкой железной рукой, а через вполне допустимый приличиями срок родила дитенка. Говорили, супруг ее даже прослезился от радости, когда узнал. Вот так бывает. Достойные мужья Города, как водится, жалели торговца тканями. Экая беда с ним случилась, как бы не лихорадка какая заразная. А вот достойные жены втихомолку судачили о том, как повезло монне Перелле, которая жила соломенной вдовой при полном достатке, и ни в чем себе не отказывала. Многие предприимчивые мадонны даже рискнули обратиться к толстухе Джулии и матушке Тофане, но те только разводили руками. Как-то утром в домик матушки Тофаны постучали. Старуха как раз пекла пироги с грибочками, и аромат стоял – язык проглотишь! - Входите, входите, - крикнула матушка, вытирая руки передником. И замерла от изумления. На пороге стояла толстуха Джулия. - Доброе ли утречко, матушка? Оправившись от небольшого потрясения, матушка почесала бородавку и указала толстухе на стул. Стул жалобно скрипнул под необъятными телесами Джулии, матушка даже испугалась – выдержит ли? Ничего, сдюжил. - Доброе, доброе… коли не шутишь. С чем пожаловала? - Я вот что думаю, - тихо ответила толстуха Джулия, поднимая на старуху взгляд чистый, как у младенца. А почему бы нам не работать вместе, многоуважаемая матушка Тофана? После того как муж монны Переллы… ну вы понимаете. В общем, если есть спрос, почему бы не заработать на этом? Ваш рецептик, мой рецептик… разольем по бутылочкам зелье это, и по золотому за каждый! Подумав, матушка кивнула. - А зелье… зелье мы назовем Аква Тофана! Две достойные сводни подали друг другу руки.
полная версия страницы