Форум » Regnum caelorum » "Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем..." - утро 2-го января 1495 года » Ответить
"Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем..." - утро 2-го января 1495 года
Gem: "...Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем Но удел твои будет жалок, коль привяжешься к одной. Смейся и шути со всеми, беззаботный собеседник, Только сердце от пристрастья огради стальной стеной..." Муслихиддин Саади
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Gem: ... Утренняя трапеза прошла в молчании; несмотря на то, что врач принца лично опробовал каждое блюдо, предназначенное к столу своего порфиророжденного властителя, ни сам шехзаде, ни деливший с ним по негласному, но уже укоренившемуся обычаю стол секретарь, не могли подавить чувства, принуждавшего принюхиваться прежде чем пригубить вино, и подолгу держать на языке кусок пищи, в надежде уловить опасность. Впрочем, Мустафа не столько ел, сколько присутствовал при трапезе - лекарь не дозволил ему питаться сегодня ничем, кроме молока, взбитого с яйцом и медом - а голод самого принца сильно убыл под влиянием времени и душевных терзаний. Когда вконец расстроенные таким небрежением к своим трудам слуги поставили перед изгнанным анатолийским владыкой высокогорлый кувшин с кофе, распространявший сладковатый коричный запах, из приемной, которую Джем так и не почтил своим присутствием - кроме как мельком, направляясь к утреннему омовенью - донесся неясный шум. Мужчины невольно приподнялись во своих мест, и обменялись напряженными взглядами; рука фатихида невольно легла на кинжал, скрытый под атласными щечками пестрых подушек. Вид слуги, с поклоном появившегося из высоких дверей, не принес особенного успокоения их душам; едва перешагнув порог, раб, осмелившийся прервать трапезу своего повелителя, рухнул на колени, коснувшись лбом ковра. - Говори. - Мой султан, к вам пришла женщина... Один только Аллах, милосердный и милостивый - да Мустафа, может быть, и не столь вездесущий, но достаточно умный - знали или могли догадаться, как содрогнулось при этих словах сердце пленника. Джем побледнел так сильно, что, казалось, вот-вот упадет в обморок - но кое-как справился с собой и сделал говорившему знак продолжать - произнести что-нибудь в ответ он, увы, не мог. - Женщина, дочь главы людей Книги. Она спрашивает вас. Да простит мне мой повелитель,- лицо говорившего, приподнявшееся было, снова уткнулось в ширазский ковер,- но мне известно, сколь опасна эта женщина. Пусть мой султан предаст меня долгой и мучительной смерти, но я... - Пригласи ее войти,- бросив короткий взгляд на своего друга и советника, велел шехзаде, одновременно делая знак заменить приборы, уже увлажненные черными каплями кофе. Мустафа тут же поднялся, справедливо сочтя, что первое из этих двух приказаний относится к нему, и быстро, насколько это позволило самочувствие, направился навстречу, пожалуй, самой опасной посетительнице, какая когда-либо переступала порог покоев пленного принца - Лукреции Борджиа. Мустафа любезно согласился поприсутствовать при этой сцене в качестве непися.
Мустафа: Судя по всему, после монны Лукреции должен был явиться с визитом принц Сквилачче - дети Его Святейшества проявляли завидное участие к судьбе Джем-султана. Чезаре накануне оставил кинжал, Джованни ночью призывал к побегу... любопытно, что могла предложить принцу дама, если не принимать в расчет того, что женщина может дать мужчине? - Да продлит Всевышний ваши дни, монна, - слышать себя сегодня было не в пример приятнее, чем вчера, голос почти возвратился, и Мустафа мысленно вознес очередную хвалу Аллаху, замирая перед юной женщиной в низком поклоне. Каждый раз, когда слуха секретаря достигали рассказы о плотских излишествах, которым предавалась Лукреция, ему становилось не по себе - даже при условии, что сплетни эти можно было сразу делить на десять. Она была почти ровесницей с собственной дочерью Мустафы, но он и вообразить себе не мог свою Хатидже замужней, не говоря уже о всем прочем.
Лукреция Борджиа: Вопреки намерению, которое услышал Джованни, Лукреция вовсе не собиралась возвращаться в свои комнаты. Выйдя от брата и недолго поколебавшись, она направилась в сторону, совершенно противоположную. У Франчески, шедшей за своей госпожой, лицо сначала приняло выражение некоторого недоумения, быстро сменившегося сильным удивлением напополам с несильным испугом. К тому же моменту, когда папская дочь проходила мимо солдат-французов, на лице ее дамы прочно поселился немаленький ужас. Впрочем, и сама монна Лукреция чувствовала себя совсем не так спокойно, как в своих покоях. К тому же она совершенно не была уверена, что принц придет в восторг при известии о том, кто хочет с ним разговаривать, да и то, как она поведет разговор, для папской дочери пока тоже оставалось тайной. Французы безмолвно пропустили ее, и лишь пройдя через дверь, услышала она за своей спиной их тихий шепот. Безоружные люди Джема-султана также молча ждали, когда Лукреция объявит им цель своего прихода. От всеобщего молчания, окружившего ее, монна Лукреция почувствовала легкий холодок по спине, и ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы сохранить самообладание, и напомнить себе о том, что никто не посмеет сделать ей ничего дурного. - Я хочу видеть принца, - возможно, слишком холодно сказала папская дочь. Вероятно, никто не обрадовался ее пожеланию, но слуга бросился говорить о ее приходе, и через минуту к ней вышел секретарь. - Я рада видеть вас в добром здравии, - монна Лукреция приветливо улыбнулась, увидев знакомое среди казавшихся ей одинаковыми лиц безмолвно стоящих слуг принца. - Я хочу поговорить с вашим господином, - она сделала маленький шажок в сторону двери, из-за которой появился Мустафа, словно не сомневаясь в своем праве свободно пройти туда.
Мустафа: - Благодарю вас, монна, - еще один церемонный поклон, еще немного времени на раздумья. Сколь любезны люди усердного служаки де Ла Мара, беспрепятственно позволив войти в покои принца дочери Папы... Мустафа понимал, что вряд ли ему будет дозволено присутствовать при их беседе, о чем до чрезвычайности сожалел. Несомненно, Джем-султан изложит ему суть разговора, но секретарю хотелось послушать саму Лукрецию, тон ее голоса, понаблюдать за выражением лица и жестами, которые так много говорят человеку осведомленному. - Прошу, входите, монна Лукреция, - изукрашенная створка двери тут была любезно распахнута перед дамой, - господин ждет вас.
Gem: Отослав секретаря навстречу нежданной и, что греха таить, весьма тревожащей гостье, шехзаде не стал терять времени даром. Донесли ли слухи о произошедшем длинные языки слуг, или Джованни по простоте душевной поделился с любимой сестрой, особого значения не имело. Лукреция жаждала убедиться, что драгоценный заложник жив и здоров, годен к передаче в руки короля франков и не закончил свои дни в стенах Вечного города, дав повод обвинить Папу в убийстве османского наследника. Эти Сцилла и Харибда теснили Его святейшество со всех сторон и нужно было обладать поистине Улиссовой хитростью, чтоб уклониться от их несущих гибель хладных объятий. Впрочем, уж кто-кто, а Александр не только сам вполне мог потягаться с потомком Автолика, но и в кое-чем дать тому фору, ведь Телемах был наивным беспечным юношей, а потомки Борджиа могли растерзать любого доверившегося им, не хуже жительницы лернейских болот. Мустафа еще не переступил порога спальни, а принц уже был на ногах, знаком показывая засуетившимся слугам, что им следует сделать. Сам он, не долго думая, сбросил одежду, приличествующую правоверному в этот час, и поспешно облачился в парчовый халат. Следы завтрака на двоих, могущие выдать чужому глазу неуместную близость султана со своим слугой. Подушки, в изобилии лежащие на полу, словно перепуганные овечки - рукой пастуха, были согнаны к подножию широкого ложа; на оное спешно водрузили поднос с кофейным прибором, поспешно раскуренный кальян, издававший легкий яблочный аромат, и самого принца, немедленно принявшего томную позу. Таким образом, когда папская дочь переступила порог султанской спальни, она нашла там ровно то, что европейцы воображают при этих словах: убранная роскошными тканями комната, экзотические напитки и блюда, и возлежащий среди всего этого смуглый полуобнаженный мужчина с рассыпавшимися по атласу золотистыми волосами.
Лукреция Борджиа: Лукреция посмотрела на секретаря, любезно распахнувшего перед ней дверь, и во взгляде ее скользнула некоторая настороженность - во всем происходящем ей еще чудился какой-то подвох - однако отступать она даже и не подумала, просто сделала шаг и оказалась в комнате. Папской дочери не приходилось бывать в покоях принца раньше. Открывшаяся перед ней картина была одновременно и чарующей своей чуждостью и почти знакомой, так как на ней присутствовали все, что могла бы ожидать увидеть в спальне султана жительница Апениннского полуострова. Впрочем, кажущаяся знакомость уверенности в успешности пока не начавшейся беседы не прибавляла. - Принц, я рада, что события вчерашнего вечера не имели трагической развязки. Голос Лукреции прозвучал тихо, словно дочь Родриго Борджиа пришла просительницей. Она сделала несколько шагов по направлению к султану и чуть смущенно отвела глаза от его фигуры, не сильно отягченной одеждой. Ни один протокол не объясняет, как должна вести себя папская дочь в спальне облаченного лишь в халат пленного принца, что неизбежно должно было повлечь за собой некоторую растерянность, с которой женщина смотрела в лицо лежащему мужчине, стараясь, чтобы ее взгляд не соскальзывал ниже. Впрочем, столь же неизбежно вслед за смущением проснулось любопытство, которое явно только ждало повода, чтобы окончательно покончить с непротокольной неловкостью. - Но именно эти события и привели меня к вам.
Gem: С началом ее краткой, но весьма выразительной речи - повествовали здесь больше взгляды и позы, и это придавало беседе смысл куда больший, чем способно выразить слово - беглый анатолийский султан приподнялся на локте, наклоном головы приветствуя дорогую гостью. Возможно, этикет Европы и не предусматривал подобной ситуации, но для высокорожденных особ Османской Империи подобный прием не был делом совершенно новым: спрятанные за улыбками ножи и флаконы с ядом, жесточайшая ненависть и буквально пронизывавшее воздух в комнате напряжение, дурманящее, как запах опиума, уже примешавшийся к фруктовому испаренью курильниц. Джем, которого бегство превратило из султана в изгнанника без роду и племени, равно чужого и Риму и Истанбулу, дорого дал бы, чтобы узнать, какими словами его собственный отец улестил последнюю жену его деда, пока янычары удерживали в ароматной воде дворцового бассейна хрупкое тело ребенка. И этот достойный пример для подражания стоял перед его глазами, когда на губах шехзаде появилась напряженная, словно у любовника перед началом свиданья, улыбка. - Когда бы я знал, мадонна, что беспокойство о пленнике подарит моей скромной обители счастье вашего визита, клянусь Аллахом, я ежечасно отсылал бы своим врагам письма с мольбами прервать мое земное существование. Все время пребыванья в граде Святого Петра я терзался вопросом, зачем зимы в этой части мира так длинны и холодны - но теперь, когда темницу мою осветило ваш солнцеподобный лик, и согрел жар вашего тела, недостойный узник может лишь молить как можно долее не повергать его в объятия тьмы и мрака. Но какой мольбою может колодник обратить на себя сияние благостного светила, и каким даром может нищий прельстить ту, что осыпана дарами небесными и земными с подобной щедростью? Голос принца, мягкий, как прикосновение залетевшего в жасминовый сад весеннего ветерка, звучал, однако, с легкой иронией. Из всех орудий в своем многочисленном арсенале семейство Борджиа выбрало для своего пленника самое опасное и пугающее - и опасность его была тем больше, что мало нашлось бы мужчин, не согласных променять обыденную жизнь на смерть от руки мадонны Лукреции.
Лукреция Борджиа: - Благодарю вас, принц, подобными речами меня еще никогда не одаривали, - за иронией в голосе папской дочери скрывалась все еще не уменьшающаяся растерянность, победить которую витиеватая цветистость речи Джема не помогала. - Но надеюсь, что вы найдете вашим молитвам другую причину. Ведь если ваши враги окажутся более удачливыми, то ваше хладное тело не согреет никакой жар. Какими бы словами ни встретил ее шехзаде, предложить папской дочери сесть он явно не спешил. Лукреция топнула носком туфельки, чуть наморщила лобик и решила вести себя так, словно ничто ее не смущает. - Увы, принц, не все были так удачливы вчера, как вы или ваш слуга. Лукреция сделала несколько шагов, отделяющих ее от кровати, на которой возлежал Джем, и устроилась на сваленных около ложа подушках. И это было словно не переход из центра комнаты к ложу шехзаде, а окончательное перемещение из одного мира в другой, в котором чувствуешь себя не дочерью папы, а гостьей, которой позволили войти. - Дона Алонсо, например, не воскресят теперь никакие молитвы и никакой жар, - Лукреция смотрела снизу вверх, стараясь задержаться взглядом на глазах принца, но непроизвольно соскальзывала на его руки, вышивку на халате, посуду и непонятный ей предмет, источающий тонкий аромат, одновременно знакомый и чужой .
Gem: Еще одна улыбка, сияние которой было лишь слегка смягчено стыдливым движением длинных ресниц, появилась на губах пленника. Если бы Лукреция знала, что сделала ровно то, что дозволяется шахской наложнице, пришедшей по зову владыки, чтобы своей красотой ублажить повергнутого в грусть повелителя! Хотя... кто мог поручиться, что ей это неизвестно? Узнику, мир которого ограничен комнатой, замком или даже городом, козни врагов представляются многочисленнее и коварнее, чем они есть на самом деле. Лукреция, брат и отец которой так или иначе были замешаны в торговле его головой, своему теперешнему собеседнику представлялась если не суккубом, явившимся завладеть его душой по собственной воле, то марионеткой в чужих руках; руки ее, готовые обвиться вокруг его шеи, грозили обернуться петлей. Ни красота, ни юность нежданной гостьи не служили в этот миг к оправданию в глазах предубежденного, а потому ждущего отовсюду помехи турка, но, напротив, виделись тому бесспорными доказательствами злого умысла. Но что стоит политик, который не может любезно солгать в тот момент, когда подливает вина сотрапезнику в чашу, края которой смочены ядом? Джему, который по воле судьбы за один этот день выучился тому, чего не желал усвоить за все двенадцать лет пребывания на землях Запада, упражнения в европейской политике давались все с большей легкостью и совершенством. Низким гортанным голосом он отдал приказ; двое слуг, ожидавших у двери, в мгновенье ока очутились возле мадонны Лукреции, и, заученным жестом подхватив ее под руки - как предписывает этикет Империи в отношении членов царствующего дома - так же стремительно переместили на широкое ложе, как ни удивительно, не целиком еще занятое кальяном и кофейным прибором принца, а также полами его длинного халата. Пока один с подлинно рабской заботливостью располагал за спиной собеседницы шехзаде вышитые подушки, другой обратил вое внимание к благоухающему напитку, наполнив две расписных фарфоровых чаши. Покончив с этим, оба они удалились, повинуясь очередному безмолвному приказу, отданному даже не движеньем руки, а коротким взглядом в сторону двери. Роли, которые им надлежало играть в присутствии франков, эти достойные люди уже много лет как выучили назубок. Улыбка Джема слегка изменилась, словно он просил прощенья за случившееся - так смотрит и улыбается на параде достойный муж, покрытый боевыми шрамами, на первую попытку своего отпрыска удержаться в седле на глазах благородной публики. - Я должен был бы сказать вам, мадонна, что искренне скорблю по участи, постигшей дона Суньигу - но вы, вероятно, знаете, что этот человек неоднократно оскорблял и меня, и моих единоверцев. Случись такое в пределах Империи, наглеца, посмевшего замарать честь иноземного принца, давно уже предали бы медленной и мучительной смерти,- лицо мусульманина дрогнуло, на мгновение приобретя выражение, какое бывает у человека, избавившегося от смертельного врага не своими руками: удовольствие и сожаление одновременно. Но, медленно наклонив голову, сын Фатиха прибавил, возвращая своему голосу бархатные интонации.- Однако я знаю, что значит потерять того, к кому когда-то испытывал даже простую привязанность, а потому, не от имени принца, но от имени человека, мать которого была христианкой, соболезную вам.
Лукреция Борджиа: Почти чудесное перемещение с подушек на кровать не вызвало у папской дочери ни праведного гнева, ни неправедной злости. Женское любопытство было столь сильным, что для остальных чувств шансов не оставило. Она уютно устроилась в подушках, поджав под себя ноги и расправив вокруг тяжелый подол платья, осторожно взяла чашу, нежно провела по ее теплым бокам пальцами, склонила лицо, подставив его поднимающемуся вверх аромату и почувствовала, что даже мысли о смерти уже не столь ужасны, какими казались ей некоторое время назад. - Соболезнования? Вы думаете я пришла к вам за ними? - по губам Лукреции скользнула ехидная улыбка, которая не должна была оставить сомнений в том, что к интересующему ее делу скорбь никакого отношения не имеет. - Впрочем, спасибо. Мне жаль, что дон Алонсо умер такой смертью, очень жаль, но ... - теперь на лице папской дочери отчетливо проступили следы отвращения, которое не замедливо появиться, лишь только она вспомнила прошлое утро. - Еще больше мне жаль, что его тело было найдено на моей постели, - Лукреция, сама удивившись столь быстрой откровенности, посмотрела на принца и твердо добавила. - Хотя он не должен был там быть ни мертвым ни живым.
Gem: Мужчина слегка переместился на постели, подхватив левой рукой крошечный сосуд и поднося его к лицу. При этом его одеяние, и без того открывавшее больше, чем положено, соскользнуло с одного плеча. Смутить свою гостью шехзаде Высочайшего Османского государства не боялся. Женщина, видящая перед собой то, что открылось глазам мадонны Лукреции, либо уходит сразу, либо идет до конца. - Вы раньше пробовали гешир*, госпожа моя? У наших восточных соседей есть поверье, что некий султан заслушался пеньем прекрасной птицы и пожелал узнать, чем питается существо, способное столь услаждать слух. Правда, мудрейший наш шариат осуждает употребление этого напитка, и, боюсь, под властью брата моего любителям скоро придется опасаться этого греха более, чем греха винопития... Хотя, возможно, он просто боится... Темные глаза говорившего, устремленные прямо на женщину с недвусмысленным выражением, опасно блеснули. Все тем же мягким, изматывающим душу голосом он продолжал, держа чашечку двумя пальцами и скользя указательным по золоченому ободку. - Говорят, что умельцы в наших краях умеют изготовлять особый порошок... пудру из истолченных бриллиантов, безуханную и бесцветную, которую незаметно всыпают в напиток намеченной жертвы. Не нужно ни яда, ни кинжала: человек, проглотивший подобное снадобье, медленно умирает, исходя в мучениях внутренней кровью... То, что случилось с доном Алонсо, как бы он не умер, благословение божие по сравнению с тем, что мог бы сделать человек, обладающей подобной тайной. Губы мужчины медленно прикоснулись к краю и пригубили черную жижу; когда султан поднял лицо, на них осталась темная пена. Все еще улыбаясь, Джем неторопливо провел по ним кончиком языка. - Тот, кто предал этого человека смерти и положил его в вашу постель, должен был знать, что она будет пустовать к тому моменту, когда он явится со своей ношей. Еще вчера я бы добавил - и иметь возможность беспрепятственно пройти в замок... но, как вы уже и сами знаете, такая возможность есть. Произнеся это, и словно давая собеседнице время для раздумья, турок сделал еще один мелкий, но удивительно долгий глоток. * один из вариантов раннего приготовления кофе: ягода перерабатывается целиком и готовится примерно так же, как сейчас делают "кофе по-восточному"
Лукреция Борджиа: Лукреция чуть нахмурилась - Джем вел себя более чем вольно. Возможно, ей стоило поступить правильно - встать и покинуть комнату. Но отступить теперь, когда она уже вошла сюда, было совершенно неправильно для Лукреции Борджиа - она лишь уставилась в чашку, словно средоточие мира сейчас находилось именно там. - Надеюсь, на мою голову не падет ничей гнев, - она сделала медленный короткий глоток, потом столь же медленный и длинный и, смущенно улыбнувшись, отставила чашку. - Боюсь, этот закон мудрого шариата мне было бы легко выполнить. Даже если нарушившим его даруется особенный голос. Руки оказались пустыми, и смотреть вновь приходилось на принца. - Какая ненависть должна охватывать того, кто обращается за помощью к вашим умельцам, - Лукреция почувствовала, как по телу пробежала неприятная дрожь. Она нервно покрутила кольцо и вновь взяла в руки чашку, погладила ее ободок пальцами, машинально повторяя движения мужчины, глядя не на, а словно бы сквозь него. - Узнать, что Родриго Борджиа завтракает в окружении своей семьи в замке может каждая крыса. - Но не странно ли, что его убили именно в тот день, когда пытались отравить вас, принц? - Лукреция вновь сделала глоток, на этот раз глядя на собеседника поверх чашки, решительно отставила ее в сторону, обняла себя руками, глубже сползла в подушки и вновь с любопытством скользнула взглядом по остальным предметам, расставленным на ложе шехзаде.
Gem: Ладонь мужчины легла на грудь; последовав примеру своей гостьи, он освободил руку, и, слегка нагнувшись вперед, изобразил подобие поклона. - Если бы злоумышляли на вашу жизнь, монна Лукреция, или на жизнь ваших слуг, или ваших служанок, или ваших домашних животных, лошадей, обезьянок и певчих птиц, или даже на ленты, которыми вы украшаете свою грудь,- взгляд мужчины, настолько тяжелый, что он был почти физически ощутим, скользнул на названную часть тела,- с охотой верю, что покойный встал бы на их защиту, в надежде снискать хотя бы один мимолетный взгляд. Но, если бы сей достойный муж встретился с дюжиной убийц, желающих предать принца Джема смерти - он бы возглавил ее и потребовал свою долю добычи. Разве убить турка было для него не одно, что затравить на охоте дикого зверя? И разве одни только благородные господа видят в нас неприрученных животных? Если бы эти стены могли говорить, они поведали бы немало интересного. Мужчина повел рукою одесную, словно призывая каменные своды стать свидетелями своих слов, но и по ленивому движению, и по выраженью его лица было видно, что в этом качестве могут, скорее, выступать витые колонки, покрывала и полог его широкой постели. Казалось, слова Лукреции беспокоят беспечного сына далекого Истанбула не более, чем легкое облачко, помешавшее ему любоваться вчерашним закатом. Уловив быстрый взгляд собеседницы, он вновь опустил веки, словно позволяя той без помех утолить свое любопытство. Но беседа, начавшаяся в столь занимательном тоне, не должна была угаснуть; вздохнув и потянувшись, от чего парча его одежд вновь пришла в движение, шехзаде продолжал тоном крайнего сожаления: - Сердце мое обливается кровью, мадонна, и слезы мои готовы затопить собой вершины гор, от мысли, что несчастный узник не может предложить вам десятой доли того, чем мог бы насытить вашу душу и плоть, окажись мы с вами, по волшебству, в границах Империи. Будь моя воля, я приказал бы воздвигнуть для вас золотой трон и убрать его шелками цвета турецкого неба, чтобы, всходя на него, вы озаряли своей красотой этот суетный мир, подобно тому как это делает Зухра, которую вы называете Венерой. Разве что эти игрушки,- полуобнаженная рука в широком вырезе халата вновь потянулась в сторону приборов, но на сей раз коснулась не фарфоровой чаши, а отделанного серебром наргиле*. Прозрачная нижняя колба из венецианского стекла, наполненная розовой водой и вином, позволяла разглядеть, как внутри этой благоухающей смеси плавают льдинки и перламутровые блестки. - Говорят, тот, кто курит кальян, может узреть райский сад и весь мир, каким тот был до грехопадения,- Джем опустил голову, и его длинные волосы рассыпались по смуглой коже.- Тот, кто желает утишения скорби, и тот, кто мечтает забыть о своем одиночестве, все наши великие поэты, и те, кто дали муслимам подлинные сокровища для сердца и духа, все, без исключения, пытались таким способом соединиться с Богом. * наргиле отличается от кальяна меньшим размером, и тем, что именно у него имеется гибкая трубка. Классический кальян имеет прямой деревянный чубук, так что все, что сейчас продается под этим названием, на самом деле является наргиле.
Лукреция Борджиа: Лукреция выслушала очередную порцию словословий, которые воздавали хвалу не только ей, но и не существовавшим намерениям покойного испанца: - Увы, принц, говоря обо мне и доне Алонсо, вы ошиблись в его намерениях, - монна Лукреция вздохнула, - кто знает, не ошиблись ли вы и в других? Впрочем, возможно, он был убит именно потому, что чересчур быстро бежал, возглавляя ту самую дюжину? Слова шехзаде разочаровывали папскую дочку - интереса к тому, что волновало ее, он выказывать не спешил. От тяжелого взгляда мужчины Лукреция чувствовала себя так, словно это на ней был лишь небрежно накинутый халат, словно ее подозревают в том, что привели ее сюда причины, далеких от произнесенных, и будто сама беседа лишь по недоразумению все еще касается ее бывшего любовника и причин его смерти. Она неловко пошевелилась, отчего с искусством возведенная конструкция из подушек почти развалилась, досадливо поморщилась и продолжила, изо всех сил делая вид, что ее совершенно не заботит ни то, как на нее смотрят, ни облачение, точнее, его незначительное присутствие, мужчины. - Неужели вы не хотели бы знать виновника вчерашних событий? Может, увиденное благодаря кальяну так понравилось вам, что вы теперь не боитесь смерти? - Лукреция не стала делать длинную паузу, чтобы не вынуждать собеседника отвечать сразу, и с видимой беспечностью дала разговору перетечь в новое русло. - Хотела бы я узнать, возможно ли такое.
Gem: Рука турка подогнулась и он вновь расслабленно упал на ложе, придавив своим телом подол платья своей юной гостьи. Ирония, почудившаяся или в самом деле прозвучавшая в ее последних словах, вызвала у принца смех. - Вы сомневаетесь в мудрости моего народа, мадонна? Но разве небеса не смилостивились над несчастным и я не вижу теперь перед собой зрелище, за которое столь многие обитатели Рима отдали бы не только жизнь, но и саму бессмертную душу? Разве не мечтает человек, изгнанный из Райского сада, вернуть себе хотя бы призрак когда-то изведанного блаженства? Разве ваш любовник, будучи смертельно ранен в уличной драке, или просто тоскуя по плодам, что вы срывали в саду взаимных наслаждений, не мог решиться на самоубийство, поняв, что ему не судьба ступить на обетованную землю? И разве не стремился бы он умереть там, где вкусил с древа познания добра и зла - в вашей постели, тем более, что о вашем отсутствии там было столь просто дознаться, как вы говорите? Выпади мне подобная честь,- взгляд мужчины стал нестерпимым, как если бы его прикосновение обливало раскаленным свинцом,- я не искал бы иной участи, кроме как расстаться с жизнью на ложе взаимной любви. Слова, произносимые беглым султаном, могли бы показаться черезчур откровенными - но они не шли ни в какое сравнение с немой речью его руки, скользящей по изогнутому, словно женские бедра, наргиле. То гладя тонкую талию, то пробегая смуглыми пальцами по ласкающей взоры окружности, он, казалось, пытался поймать ускользающий призрак не упомянутый в Коране красавицы, чье любопытство сгубило первочеловека*. - Мужчины вашей веры ищут наслаждения на земле, зная, что по смерти ни женская прелесть, ни страстные ласки не будут их волновать. Мы же, ожидая от садов небесных стократного блаженства, не видим дурного в том, чтоб прикоснуться к нему хоть на короткое мгновение. Ладонь принца привычным жестом обняла позолоченный чубук длинной трубки - и скользнула по нему жестом до того узнаваемым и непристойным, что это бросило бы в краску даже римскую матрону, сменившую семерых мужей и бессчетное количество любовников. - Хотите попробовать? * В Коране жена Адама, действительно, не имеет никакого имени.
Лукреция Борджиа: Лукреция заерзала, пытаясь вытянуть платье, но действие сие оказалось безрезультатным, впрочем, последующие слова шехзаде заставили ее о своем намерении вообще забыть. - Может быть, у дона Алонсо и было тайное желание умереть на ложе любви, - папская дочка начинала злиться, и скрыть это у нее получалось плохо. - но он точно не хотел быть на нем зарезанным и уже тем более зарезаться сам. Не думайте о нем хуже, чем он был на самом деле, принц. Сначала пышные речи Джема, в которых приправ, долженствующих усилить вкус, было так много, что сам воздух вокруг звуков словно становился пряным, казались всего лишь неотъемлемой частью этой комнаты, как кальян или расшитый халат. Но после пассажа, превозносящего мысли и намерения покойного, напичканного перцем так, что уже хотелось чихать, Лукреция готова была разозлиться не на шутку. Она подвинулась вперед и положила руку на трубку, как бы вычеркивая ее из предметов и прямого и молчаливого разговора. - Дон Алонсо не думал умирать. Но вы правы, с него сталось бы нанести вам визит во главе людей, чьи намерения весьма дурны. Впрочем, вы знаете, он бы и один на это отважился. И тогда, - к чести папской дочери, она не стала прямо напоминать Джему-султану, что и он и его люди безоружны, - что случилось бы тогда, если бы ... если бы небо оказалось благосклонно к вам? Лукреция замолчала, откинулась обратно и вновь перевела разговор, чтобы собеседник не решил вдруг разозлиться в ответ: - Вы предлагаете мне заглянуть в райские кущи? Но вы мне говорили только о том, что ждет в них мужчину. А что увидит отважившаяся проявить любопытство женщина?
Gem: Глаза принца сверкнули той гордостью, которую у мужчины, рожденного так близко к трону, не могут отнять ни плен, ни изгнанье, ни время. Когда-то давно Карамани Мехмет-паша, великий визир покойного султана Мехмета, бросил в благодатную, словно весенняя земля, едва раскрывшуюся для мира душу подростка кощунственные по меркам ислама мысли о том, что право на престол должно передаваться рожденному от царей, увидевшему этот свет в багрянице*. Традиция эта пришла из Константинополя, где первый крик царей слышала Порфирная палата, и противоречила всему, к чему привыкли Османы,- но можно ли было винить восемнадцатилетнего юношу в том, что он не хотел умирать, и что пытался найти оправдание своей жажде жить во второй, христианской своей половине? "Баязид - сын рабыни..." Как долго после изгнания продолжал звучать этот вкрадчивый голос у него в ушах! Сколь жадно хотелось уверовать, что, заключив союз с Западом, Джем, султан Империи, будет признан единственно законным, безупречным претендентом на трон! Как сладко было сознавать, что судьба, подарившая ему столь много, ниспослала своему любимцу еще и этот последний дар! ... Приподняв голову, выгнув шею, как хищная, ломкая, гордая птица, мужчина посмотрел на сидящую напротив него дочь своего врага. - Судьба наша в руках единого Господа нашего,- проговорил он твердо, с тем полным убеждением в высшей справедливости, что, казалось, уже начало покидать его.- Он сохранил мою жизнь в столь многих испытаниях, он позволил мне узреть святую землю Каабы, и на него, единственного, Милостивого и Милосердного, я уповаю. Аллах дозволяет муслиму защищать свою жизнь, и не судит его за то, что он, имея выбор убить или умереть, пролил чужую кровь вместо своей. Проклят тот, кто покушается на чью-либо жизнь и отвергает право на нее, сказал Пророк, и воздаянием за зло является равноценное зло.** Он сделал глубокий вдох, чувствуя, что сердце в груди начинает тихо дрожать. Вестники смерти слетались к замку Святого Ангела со всех сторон, ее знаками были исписаны каменные ступени, ее темные воды смешивались с водами Тибра. Их можно было почуять, послушать, к ним можно было прикоснуться рукой. Или это все бред, порожденный испареньями опиума? - Прекрасная госпожа,- через силу улыбаясь, произнес турок, вновь устремляя на Лукрецию пламенный взгляд.- Задавая свой вопрос, вы требуете непосильного ответа. Будучи мужчиной, я могу лишь мечтать о рае, заповеданном нашему полу. Но женщина, рискнувшая открыть для себя врата обетованные, одна из немногих, будет стократно блаженна и счастлива. Кошачьи глаза принца блеснули. - Когда ваши губы коснутся этого благородного металла, думайте о том, сколь желанны и сладостны для все поцелуи любимого, соединенного с вами навеки в жизни вечной. Вообразите, что пьете напиток бессмертия с его губ. * Такая традиция наследования престола, действительно, имелась в Византии. Баязид, старший сын Мехмета, родился в 1447 году, но за год до этого Мехмет Фатих был лишен султанского звания. Джем родился в 1459 году, и его отец к тому моменту уже 8 лет был султаном Османской империи. **(Коран, 42: 40).
Лукреция Борджиа: Ответ, который с одинаковым правом можно было назвать и прямым и завуалированным. На лице Лукреции отразилось удивление и недоверие - пожалуй, в прямое значение она поверить была не готова, а вести разговоры из намеков и скрытых смыслов можно было до бесконечности. Она легла, опершись локтем на одну из подушек, уютно свернулась, как если бы не было у нее желания большего, чем задержаться в этой комнате, забарабанила пальчиками другой руки по покрывалу, не избегая взгляда шехзаде и одновременно сохраняя изо всех сил безмятежность своего. - Иногда сложно сохранить возможность сделать выбор, принц. Неужели вам это удается здесь? И как бы вы смогли его тогда сделать? "Чьи бы руки помогли вам убить того, кто пришел за вашей жизнью?", - подумала Лукреция. - "Кто еще был у вас здесь, принц?". Увы, когда разговор состоит из одних намеков, никогда нельзя быть уверенной в том, что правильно понимаешь говорящего - сообщает ли он тебе то, о чем его спрашивают или просто играет с тобой, наслаждаясь твоим недоумением. - Зачем спешить изведать сладость поцелуев в жизни вечной? - папская дочь покосилась вновь на кальян, чувствая возрастающее любопытство. - Впрочем, если я и правда поддамся вашему приглашению, возможно, смогу лучше понимать смысл ваших слов, который пока для меня теряется в тумане.
Gem: - Мы говорим: когда Аллах закрывает одну дверь, он открывает тысячу других,- уже гораздо мягче, но с прежней царственной гордостью в голосе ответил на этот поток вопросов изгнанник.- То, что люди не видят дороги, или не желают следовать пути, проложенному Всевышним - пятно не на его, но на их челе. Может быть, людям Запада стоит искать Бога не в пышных шествиях, и не в богатом церковном убранстве?- мужчина переместился к кальяну, с трепетной нежностью вдыхая пряный дымок, в котором сочеталась шероховатость древесного угля, сладость яблок и острый, бьющий по нервам смрад опия. Его веки опустились, и на губах расцвела горькая и одновременно опьяненная улыбка, как будто он уже обнимал в райских садах одну из тонкостанных, с газельими глазами гурий. - Мы, люди Востока, знаем, что ожидает нас за порогом могилы. Мы видим это в грезах, как вы видите грядущий раз в молитве - но ваш рай порожден вашим же воображением, тогда как наш открывает для нас сам Господь. Зная это все, видя в этом Завет с Творцом - не становимся ли мы крепче верой и не ощущаем ли присутствие Аллаха каждый миг, взирая на преддверие Рая? Влажные губы шехзаде дрогнули, с трудом удержав поминание имени, которое столь недавно не сходило с лазоревых уст его неожиданной гостьи, и которое с этого утра было навсегда вычеркнуто из списка живых. - Как сохраняем мы право выбора, моя госпожа?- вместо этого проговорил он, наклоняясь над хрупким сосудом и заключая его в двойной кокон: своих волос и своих рук.- Мы просто не утрачиваем ее, понимая, что она жива, пока жива наша вера.
Лукреция Борджиа: Лукреция слушала шехзаде, рассеянно рисуя пальцами на покрывале невидимые узоры. Слова лились, окутывали, очаровывали, смешиваясь с волнующими ароматами, но ничего не говорили. Впрочем, основное было ясно, и не из сказанного, а из утаенного - Джем-султан не будет говорить о доне Алонсо, потому что ему есть, что не хотеть сказать. О ком же не хочет он говорить? О французах, сумевших защитить пленника, или одном из хозяев, волею судьбы оказавшемся здесь в нужное время? И мог ли это быть Чезаре? - Хорошо, когда есть больше, чем одна дверь, - согласилась Лукреция с прямотой, чуждой всякой поэтичности, - дверь для явного и дверь для тайного, для живых и для мертвых, для ожидаемого и неожиданного? Особенно если знаешь, где они находятся. Лукреция повернулась на живот, сложила руки на подушке и положила на них подбородок: - Принц, а вы уверены, что это Бог приоткрывает для вас двери рая, а не другой искушает вас, пользуясь тем, что ваш ум затуманен и не защищен молитвой?
полная версия страницы