Форум » Regnum caelorum » "Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем..." - утро 2-го января 1495 года » Ответить
"Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем..." - утро 2-го января 1495 года
Gem: "...Встреть хоть тысячу красавиц – всех равно дари вниманьем Но удел твои будет жалок, коль привяжешься к одной. Смейся и шути со всеми, беззаботный собеседник, Только сердце от пристрастья огради стальной стеной..." Муслихиддин Саади
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Gem: Казалось, что гибкая змейка скользнула между пальцами принца; приподняв ее золоченую голову, мужчина поднес трубку к губам, не прикасаясь, одним только дыханием ловя курящиеся над краем струйки белого дыма. На его лицо отразилась нетерпение. - Пророк сказал, что исповедать ислам означает свидетельствовать, что нет никого, достойного поклонения, кроме Аллаха,- проговорил турок, нервными ноздрями втягивая аромат, струившийся из чаши на самом верху хрупкого сосуда. В ее прорезях, как на стенках накрытого шелковым платком фонаря, отражалось переливчатое мерцание. Легко было вообразить, что где-то внутри, под ажурным колпачком, развели костер и наслаждаются теплом и уютом крошечные существа, исстрадавшиеся от долгой дороги. Пальцы принца пробежали по золоченому краю; казалось, он не замечает или не чувствует жара, источаемого еще не дотлевшими угольями. - В вашей Книге говорится, что Иблис пытался заставить Пророка Ису служить себе, склониться перед своей мощью и славой. Но чего может добиться Иблис, являя нам то, что лишь подтверждает невыразимую мощь и красоту Царства Божьего? Губы беглеца наконец-то коснулись выгнутой трубки, осторожно, словно дыханье любимой, вбирая в себя драгоценное снадобье, в котором, казалось, для него сосредоточен был рай земной. Глаза мужчины закрылись; глубоко вдохнув, он обессиленно уронил голову, как если бы пепельные струйки блаженства устремились ему не в легкие, а в самую кровь. Дымок, порхавший возле полуоткрытого рта, казался душой шехзаде, грозящей вот-вот выпорхнуть из его тела.
Лукреция Борджиа: Лукреции, не единожды видевшей искушение Христа так, как его представил миру Боттичелли, расписывавший стены Сикстинской капеллы, оно представлялось уже почти делом семейным. К тому же семья ее не была обделена ни хлебом, ни властью, да и от падений - любых - она была защищена, искушениям же предпочитала поддаваться, поэтому и должного впечателния слова шехзаде на нее не произвели, чего нельзя сказать о его действиях. Она привстала на руках, с интересом наблюдая за происходящим - в какой-то момент ей показалось, что мужчина то ли заснул, то ли впал в беспамятство. Она замерла, раздумывая, а скорее решаясь и отбрасывая, к радости и удовольствию собственного любопытства, последние сомнения, и чуть подвинулась к Джему. - Принц, - шепотом позвала Лукреция, протянула руку и дотронулась до расшитого халата. - Принц, - сказала она уже громче, придвинулась и села совсем рядом, воровато покосилась на дверь, словно за ней мог находиться кто-нибудь, могущий поймать ее на месте преступления, вновь перешла на шепот и наклонилась к уху собеседника. - Прежде чем показать мне красоту другого мира, откройте мне тайну этого - кто приходил к вам вчера сюда, кроме Джованни?
Gem: Плечи узника слегка вздрогнули, как будто движение и слова Лукреции пробудили его ото сна; он с видимым трудом поднял лицо. Русые волосы турка, плеснув, как волна, упали на плечи очутившейся в столь неожиданной близости собеседницы. Смуглая, покрытая мягкой бородкой щека почти касалась ее губ. Принц прерывисто вздохнул при этом неощутимом прикосновении. Казалось, что все его тело в одно мгновение напряглось, издав стон; пламя промчалось по венам и выплеснуло на скулах жарким румянцем. - Смерть. Слово, сорвавшееся с воспаленных, обведенных боттичеллиевской краснотой губ, было почти материально. Оно метнулось к губам папской дочери - и, словно догоняя пугающие звуки, Джем потянулся следом, шепча на незнакомом языке что-то, в чем можно было разобрать лишь одно слово: "Allah". Рука его, все еще сжимавшая мундштук, с неожиданной настойчивостью скользнула наверх, придвигая раззолоченный кончик к лицу молодой женщины. - Идем со мной!
Лукреция Борджиа: - Я знаю, что смерть, - прошептала Лукреция, которой казалось, что если что и можно узнать, то лучше момента, чем сейчас, ждать нельзя. - Но кто же принес сюда смерть? Она почти умоляюще глянула на Джема, не выдержала его взгляда, опустила глаза и ... неловко вдохнула терпкий дым. От неожиданности она отшатнулась, закашлялась, вцепилась в руку принца. - Ведь смерть надо было еще и унести отсюда? И как сделать это так, чтобы никто не заметил, знает далеко не каждый, кто живет в замке. - Лукреция свободной рукой вытерла показавшиеся слезы. - Принц, вы уверены, что после всех этих слез я увижу райские кущи?
Gem: Все действия, описанные в посте, полностью согласованы. Пост одобрен. Рука мужчины внезапно обмякла и турок рухнул прямо на стремящуюся выбраться женщину. Пытаясь лишить ее возможности осуществить сей смелый план - или, как знать, может быть просто ища опоры - он обхватил Лукрецию за шею, наваливаясь на нее всем своим весом. Гибкая трубка, выпавшая из его рук, блеснула чешуйчатым боком, и, словно ящерка, вспугнутая мальчишками среди горячих камней, исчезла в складках женского платья. Голова принца упала нежданной гостье на грудь; мгновение - и его рот и зубы впились в белую, тронутую лишь легким золотистым загаром кожу. - Зачем сопротивляться?- выдохнул он, когда сумел оторваться от шеи женщины. Багровый след стремительно набухал на шее папской дочери, словно высеченная в живой плоти печать. - Зачем противиться, если это все равно произойдет? Ты хочешь рая - я покажу его тебе! Ты знала андалузских жеребцов и авелинов* - может быть, пришла пора попробовать, каков ход у арабского скакуна? * итальянская порода лошадей, отличающаяся крепким, несколько коренастым телом, физической силой и выносливостью.
Лукреция Борджиа: Было бы странно удивляться... Не то чтобы Лукреция кокетничала во все время разговора, но и не позволила собеседнику забыть, что она женщина, что понятно, ибо кто же намеренно лишит себя главного оружия? К сожалению, оно может обернуться против тебя в самый неподходящий момент. Папская дочь явно переоценила собственную безопасность и недооценила действие струйки дыма, что терялась сейчас в ее платье. Она стиснула зубы, чтобы не застонать от боли, ведь это могло быть истолковано совсем не так, как сейчас было нужно, застыла, пытаясь не понять, а почувствовать, что надо сделать и - что гораздо важнее - чего делать нельзя. Увы, нельзя было слишком многого - злиться, возмущаться и кричать. Дама, пришедшая одна к мужине и позволившая усадить себя на его постель, вряд ли сможет пристыдить того, кто столь настойчиво проявил свое желание, или вызвать у невольных свидетелей сочувствие, которое освободит ее от слишком злых сплетен. Вырываться же или, что еще смешнее, драться ... обольщать было бы менее опасно. Лукреция слегка улыбнулась так, словно происходящее ее пусть чуть-чуть, но все же обескуражило: - Арабскому скакуну нельзя отказать в горячности. Но ... вы предлагаете один рай вместо другого, а мне не хотелось бы выбирать там, где можно, - Лукреция хотела сказать "получить все", но сдержалась, - не выбирать. Не отнимайте у меня ничего, принц. Возможно, мне не удастся придти сюда второй раз.
Gem: Смуглая ладонь, опустившаяся на грудь, была ответом на ее тираду. Пальцы турка напряглись, сжимая округлый холмик, не воспетый разве что каким-нибудь убежденным сторонником Савонаролы в длинных и скучных виршах - и скользнула вниз, зарываясь в складки бархатного платья. Движение это более всего походило на порыв гончей суки, разъяренной погоней за зверем и вгрызающейся, наконец, в его окровавленный бок. Рыщущим движением он смял узорчатую ткань - но, то ли решив снизойти до мольбы своей пленницы, то ли ощутив внезапную слабость, вполне понятную для мужчины, столь долгое время проведшего в обществе стоящего рядом тонкогорлого друга, внезапно ослабил хватку и приподнялся. Золотая змейка обвилась вокруг его кисти; поднеся мундштук к губам Лукреции, турок приподнял бровь в пригласительной гримасе.
Лукреция Борджиа: Громкий выдох, вырвавшийся у Лукреции, когда мужчина чуть отпустил ее, говорил, что она боялась дышать все то время, что его рука беззастенчиво шарила по ее платью. Даже если бы Джем-султан поднес не мундштук к ее губам, а кинжал к ее шее, вряд ли папская дочь следила бы за его действием с меньшим вниманием. - Вы снова спешите, принц, - прошептала Лукреция, чувствуя, что вместе с тем, как у нее вылетают слова, их место в теле занимает терпкий дым. - Вы же сегодня взяли на себя роль проводника, так покажите, как надо проходить путь. Вряд ли ваш слух ублажит мой кашель, а ваши глаза мои слезы.
Gem: - Слезы, что женщина проливает на ложе страсти и у гроба мужа - что роса на цветке,- лицо принца на мгновение дрогнуло.- Высыхает от первых поцелуев и влечет к ней все новых мотыльков. Вам ли об этом не знать, мадонна: мужчины возвращаются к вашему ложу, даже зная, что это может стоить им жизни. Движением, которое заставило бы завыть от зависти дикого тигра, наследник Османов откинулся на подушки, не сводя с мадонны Лукреции гематитовых глаз. Казалось, он пытается понять, что в действительности привело на его ложе эту женщину, чья семья достигла баснословной власти, делая ставку не на достоинства людей, а на их слабости и пороки. Или, может быть, это род искушения, посланного вероющим в Ису, их немилосердным богом? Долгим, нарочито медленным движением он поднес к губам мундштук и втянул белый дым,- не глотая, лишь позволяя тому куриться возле рта, превращая лицо турка в расплывающуюся маску. Одновременно он протянул руку к женщине, словно приглашаю ее испробовать этот новый способ курения.
Лукреция Борджиа: Когда Джем откинулся на подушки, Лукреция обернулась к двери: теперь первым ее желанием было понятное и естественное - бежать. Увы, спасительная дверь находилась не так близко для той, чьему быстрому передвижению длинное платье не способствовало, а рисковать разбудить в мужчине охотника папской дочери не хотелось, поэтому она ограничилась тем, что села на кровати. - Высохшие слезы не говорят о равнодушии, принц. Просто женщина не должна плакать, когда ее целуют. Монна Лукреция почувствовала разочарование. Ей казалось, что между смертью дона Алонсо, виновника которой ей хотелось знать, и попыткой отравить шехзаде была какая-то связь. До того момента, как она вошла в эту комнату, она была уверена, что это будет интересно не ей одной. Но Джем с ловкостью избегал волнующей ее темы. Ее слова казались ему досужим вымыслом? Он не верил папской дочери? Или он знал ответы на все свои вопросы? Лукреция вновь покосилась на дверь, прекрасно зная, что даже не будет пробовать скрыться за ней. Возможно, ей удастся не только не разозлить шехзаде, но и убедить в отсутствии скрытых причин своего прихода? Совместная трапеза способствует сближению, и есть мундштук обладает тем же свойством... Она вложила свою ладонь в протянутую руку и вновь села рядом с Джемом, опасливо вдохнула дым, чуть отодвинулась, как бы испугавшись того, что может последовать и, не почувствовав ничего странного или неприятного, вдохнула еще раз. - Это может осушить мои слезы, принц? Или помочь вам поверить, что я пришла без злого умысла?
полная версия страницы