Форум » Regnum caelorum » “La parola è d’argento, il silenzio è d’oro.” - начало сентября 1495 года, глубокая ночь, Рим » Ответить
“La parola è d’argento, il silenzio è d’oro.” - начало сентября 1495 года, глубокая ночь, Рим
Паола Ариолетти:
Ответов - 12
Паола Ариолетти: Еще одна теплая осенняя ночь вольготно разлеглась над Римом. Луна пугливо спряталась за тучами, и весь город утопал в бархатной темноте. Но в одной из спрятавшихся в глубине Рима улиц ночной мрак был разрушен неровным золотым кругом. Проходящий мимо смог бы разглядеть в свете факела две фигуры, и услышать приглушенные голоса. -Мадонна, ваше присутствие освещает мой дом ярче солнца и звезд! Когда я снова смогу видеть вас? Говорящий молодой человек склонился, согревая руку своей собеседницы поцелуем. Девушка ответила ему мягкой улыбкой. -Я напишу вам, мессер Антонио, напишу как только смогу. А завтра в моем доме будет прием… -Я буду там. -В таком случае я с нетерпением жду вас – девушка вышла на улицу, где ее уже поджидали несколько слуг хозяина дома, сопровождающие гостью мессера Антонио до самого ее дома, и лошадь. Паола уже не в первый раз приходила к господину Монтиколи. Он был не самым богатым ее поклонником, но вполне возможно самым преданным – при каждой их встрече его глаза горели искренним восхищением. Узкие улицы, освещенные неверным светом факелов, молчаливое сопровождение слуг, тихие шаги и цокот копыт, зловонное дыхание города – девушка уже почти привыкла к этому. Ночные прогулки никогда не были ее любимым занятием, и каждый раз она старалась двигаться как можно быстрее, стремясь как можно скорее преодолеть расстояние до двери ее дома. Сейчас невольные страх был уже слабее – Паола почти привыкла к подобным прогулкам, но все равно при малейшем звуке девушка невольно вздрагивала.
Gem: ... Если даже слабые шорохи так влияли на искательницу ночных похождений, то от воплей и грохота струн, буквально взорвавшего окрестную тишину, она должна была и вовсе забиться в судорогах. Небольшая, но крайне решительно настроенная компания подвыпивших мужчин, вооруженных музыкальными инструментами и прихваченной столовой утварью (в основном состоявшими из кувшинов и бурдюков с вином), вывалилась в этот момент за ворота питейного дома, оглашая окрестности хохотом и похабными песнями на смеси нескольких языков. Несомненно, время свое в этом злачном месте они провели с пользой, ибо поступь этих достойных мужей была нетверда, а душа явно жаждала продолжения праздника. И одинокая всадница в окружении нескольких слуг совершавшая моцион, была прекрасным поводом к тому, чтобы продолжить веселье. - Клянусь Аллахом,- начал один из них, останавливаясь прямо посреди улицы и вперяя в даму неразличимый во тьме, но, по-видимому, не слишком-то уважительный взгляд. Язык его заплетался, делая ощутимым гортанный акцент, столь характерный для жителей Османской империи,- а также бородой Пророка и всеми синими плащами суфиев в Конье... мои глаза, кажется, обманывают меня! В этой стране уже набирают женщин в янычары! Мустафа, ты видишь то же, что и я?
Мустафа: Мустафа, разумеется, видел, и даже более отчетливо, чем его повелитель, ибо, как водится, был в компании самым трезвым, выпив ровно столько, чтобы не портить веселья прочим, но в то же время сохранять относительную ясность рассудка. Подобно тому охотнику, который едва ступив под сень леса, сталкивается с трепетной ланью, Джем-султан неожиданно обрел то, ради чего и покинул гостеприимный кров кабака - женщину. Разумеется, там наличествовали шлюхи разной степени потасканности, но Мустафа не позволил им даже подавать вино принцу, не говоря уже о том, чтобы поучаствовать в более утонченных развлечениях Джема. Эта, глухой ночью прогуливающаяся по пустынным улицам, порядочной быть никак не могла, но все же брала достаточно дорого, чтобы позволить себе ездить верхами и в сопровождении свиты. Следовательно, можно было надеяться на относительную чистоту и здоровье дамы. - Да, мой господин, - подтвердил он, ступая навстречу всаднице, - двоим не может казаться одно и то же. Значит, это не видение, а существо из плоти и крови, сотворенное Аллахом.
Джованни Борджиа: Третий мужчина был самую малость трезвее первого, но гораздо пьянее того, кого называли Мустафой. - Завидую вам, друг мой, - слегка заплетающимся языком пробормотал он, - воистину, ваш Бог слышит ваши молитвы. Джованни Борджиа, а это был именно он, мысленно попенял Всевышнему: ему ужасно хотелось спать (в чем он никогда бы не признался), но, раз уж сегодня верховодил Аллах, а приключение само шло в руки, грех было бы упустить подобную возможность. - А грехов у меня и без того хватает, - вслух продолжил он свою мысль и обратился к приятелю. - Вам не кажется, Ваше высочество, что наш христ... наш долг помочь прекрасной монне и скрасить ее одиночество? О том, что незнакомка находилась в окружении слуг, правитель Гандии в расчет не принял - их сиятельные особы... ну и секретарь тоже... вполне могли заменить все мужское население Рима. По крайней мере, герцог так искренне считал.
Паола Ариолетти: Шумная компания, вывалившаяся на улицу из дверей очередного приюта хмельного и любовного товара, резко разорвала и так неустойчивую тишину, словно лопнувшая струна арфы - чудесную мелодию. Паола испуганно вздрогнула, натягивая поводья, чтобы не врезаться в гулящих - отвращение и удивление на мгновение заполнили все ее сознание, и девушка упустила момент, который позволял ей избежать неприятностей, потому как один из веселящихся заговорил. Гортанный акцент, незнакомая речь, поминание Аллаха - этот человек явно был приезжим, а обращение "мой господин" говорило о том, что содержимое его кошелька могло бы попробовать составить конкуренцию количеству пьяного дурмана в веселой голове каждого из их компании. Мусульманин? Девушку невольно передернуло. Но в памяти хранились истории, слухи и даже легенды об одном человеке – надежде всего христианского мира, беглом принца Османской империи, удобно обустроившемся под крылышком Александра VI… Если это он, а это может быть он… Мягким движением руки остановив двинувшихся было наперерез гулякам слуг, Паола гордо вскинула подбородок, с улыбкой глядя на названного Мустафой, его господина и спутников. Рожденных в мусульманских странах не слишком много в Вечном городе, но они все-таки есть, уверовать в свою удачу сразу было бессмысленно, надеяться на лучшее – разумно... -Я вижу, благородные господа предпочитают проводить ночь в объятиях Диониса, а не собственной, несомненно, достойной, жены? Тогда меня не удивляет, что вы принимаете женщину за бесплотный дух или видение, - выразительный взгляд остановился на названном Мустафой. Голос девушки звучал ровно и скрывал в себе долю лукавства, сердце же громко стучало от волнения - невольно вспоминался вспыльчивый и дикий норов Маффео, слава богу, оставшегося в далеком прошлом. Из шумной компании выделился еще один, и его предложение скрасить одиночество Паолы не на шутку обеспокоило ее. Но как он обратился к мусульманину… «Неужели действительно принц?» -Чем же благородные господа хотят помочь мне? – взгляд быстро пробежался по стоящим вокруг девушки слугам. Кажется, силы были неравны.
Мустафа: Жена Мустафы, вне всякого сомнения, была дамой во всех отношениях достойной, однако же в данный момент, равно как и последние пятнадцать лет их брака, пребывала в Каире. Посему, даже если бы секретарю Джем-султана пришла в голову благочестивая мысль удостоить своим посещением супружеское ложе, это было никак невозможно. Ну, разве только в том случае, если бы джиннии и ифpиты сменили извечное направление полетов, вместо минаретов паря над колокольнями, и сочли Мустафу достойным перенестись за ночь через море и обратно. - Ваша безопасность, монна, вызывает у нас сильные опасения, - турка слегка шатнуло, когда он приблизился еще на шаг, перехватывая поводья лошади. - Мы могли бы проводить вас до самой постели, где вас уж наверняка не поджидает какая-нибудь неприятность.
Gem: Принц только приподнял бровь, когда верный товарищ с несвойственной ему прямотой заговорил с девицей о постели. Вернее, прямота сама по себе была очень даже присуща сыну Иоанна Асеня, и - редкий случай для придворного - вызывала в его господине чувство благодарности. Но в том, что касалось женщин, неважно, стояли те, подвернув юбки и обнажив грудь, на пороге борделей, или церемонно приветствовали иноземных гостей под сводами дворцов,- Мустафа предпочитал следовать примеру той дыни, которая, как известно, лежа растет, сама в рот не идет. И вот теперь... поди ж ты! откуда что взялось. Он сделал шаг вперед, не столько для того, чтоб лишить даму возможности к отступлению, сколько с целью поддержать верного секретаря, взявшего коня под уздцы со смелостью, оправданной лишь обилием совершенных возлияний. Но собутыльники, факельщики и музыканты истолковали это движенье иначе: с улюлюканьем и не весьма пристойными выражениями они взяли незнакомку в полукольцо, оттесняя странно апатичную прислугу искательницы ночных похождений. Глаза турка мутно блеснули. - Клянусь ризами Папы, с нами вы будете в куда большей безопасности, чем с этим сбродом,- он кивнул на сопровождающих ее людей.- А плата вам покажется куда легче и приятнее... и уж куда привычнее, судя по вашему ремеслу. Этот дерзкое и весьма недвусмысленное предложение вызвало в толпе гуляк взрыв веселья. Компания разразилась свистом и возгласами, от которых, если б могли, покраснели бы фрески ныне разрушенных римских лупинариев.
Джованни Борджиа: Ничто так не бодрит ночной порой, как одинокая, - слуги не считаются, - дева, столь неосторожно покинувшая надежные стены дома. Во всяком случае, у Джованни сон как рукой сняло. Действия же всегда такого рассудительного Мустафу и вовсе привели правителя Гандии в восторг и даже навели его на весьма шаловливую мысль. Ведомый поистине христианским милосердием, - потом сочтемся, - он резво подскочил к Джему и, обдавая винными парами, зашептал ему в самое ухо: - Друг мой, по-моему, у вас есть возможность вознаградить секретаря за верную службу. Он с нами пил? Пил, а я такого не припомню... или не запомнил? - задумался было Хуан, но тут же вернулся к прежней теме. - А теперь он явно хочет женщину. Так не дадим же ему вновь спрятаться в раковине благоразумия! Надеясь, что ему пламенный призыв услышан шехзаде, Борджиа взмахнул рукой, призывая "свиту" к молчанию (совсем не потому, что непристойные выкрики оскорбляли слух, просто не желая перекрикивать веселящуюся публику), и проникновенно обратился к даме: - Прекрасная монна, не знаю вашего имени, окажите нам честь и позвольте проводить вас к дому. Ведь, улицы Рима опасны, а с нами вы будете словно под крылом ангела до самого порога... - и честно добавил, - своей спальни. Он перевел дух и, оценивающе посмотрев на незнакомку, неожиданно для себя подмигнул Мустафе.
Паола Ариолетти: Девушка не любила пьяных. Не любила вино (кроме моментов, когда слегка охмелевший под надзором самой Паолы кавалер становится непривычно щедрым) и последствия его воздействия на человеческий разум. Не любила таверн, насквозь пропитанных этим мерзким запахом, пристанища сброда, казалось, собравшегося со всего Рима. И пускай окружившая ее компания не была из рода бедных, вечно-грязных бродяг, в глубине души девушка скрывала искреннее отвращение ко всем им. Оттесненные слуги были сброшены со счетов и потерянно топтались в стороне, не рискуя вмешиваться, повод лошади почти одновременно оказался в руках обоих турок, толпа, замкнувшая круг выкрикивала столь похабные вещи, что даже привычная ко многому девушка невольно краснела. И если недвусмысленное предложение Мустафы проводить ее до спальни Паола приняла со сравнительным спокойствием, то заявление его господина заставило все в ней вскипеть от гнева. «Спокойно, гнев - не лучший помощник» - с трудом смирив бушующий в груди ураган, Паола подняла глаза на окруживших ее людей. -Господа, я не в состоянии сопротивляться вам - вы сильнее, вас больше, и вы уверены в себе, как люди, привыкшие к безнаказанности. Это наводит на мысль либо о вашей исключительной дерзости, либо.. о высоком положении, и недосягаемости для возмездия - говоря последние слова, Паола смотрела исключительно на принца - И что я могу противопоставить вам? Взывать к здравому смыслу? Здравый смысл давно утоплен вином, а благородство - девушка промолчала, не в состоянии найти слов - В любом случае, ваше поведение вызывает удивление - неужели вы настолько обделены вниманием женщин, что добиваетесь его столь грубо и неизящно, навязывая свои услуги? И столь несчастны, что готовы принять отказ, как вызов вашей мужской… доблести? Замолчав на мгновение, Паола посмотрела на слуг, но те так и оставались в стороне, явно не собираясь вмешиваться. И действительно - смысл им рисковать собой, если смерть ей не угрожает, а наказание господина в любом случае не будет жестоким? Ну не может мессер Антонио позволить себе плохо обращаться со своими немногочисленными слугами. Глубоко вздохнув, девушка продолжила. -Можете ли вы вспомнить о своем благородстве? Действительно развлечь и рассмешить меня по пути до дома? Тогда и я смогу поддержать разговор, а потом, вполне возможно, пригласить вас к столу - поверьте, о последнем вы не пожалеете. - улыбка осветила лицо девушки - Тогда плата за обеспеченную вами… безопасность… будет более легкой, приятной, да и привычной, ну, а если господа думали о другом - в голосе скользнули ледяные нотки - им стоит вернуться обратно в таверну.
Мустафа: Теперь Мустафа стоял так близко от всадницы, что почти касался локтем пышных складок ее платья, и все же в плящущих отсветах факелов не мог как следует разглядеть лицо девушки. Сумрак и хмель будто объединились против любознательности турка, и секретарь Джема с присущей ему рассудительностью нашел способ исправить положение. Ухватившись за седельную луку, он ловко запрыгнул на коня позади девицы, и тут же надежно обвил ее рукой за талию. Это позволило Мустафе получить роскошный вид на затылок дамы - капюшон накидки сбился, и теперь перед носом секретаря была уложенная сложным узлом коса и трепещущие на затылке трогательные завитушки. Мустафа устроил руку поудобнее и повыше, с вниманием лекаря прислушиваясь к тому, насколько часто бьется сердце девушки. - Оставляю поводья вам, монна, - негромко промолвил он почти на ухо своей пленнице, - это будет первая шутка нынешней ночи.
Gem: Пожалуй, если бы Мустафа запрыгнул с адрианова моста на самый верх бышни Ангела, Джем не удивился бы так, как сейчас. Секретарь, которого он привык считать оплотом благопристойности, и на которого полагался, как на здравомыслящего человека, недоступного чарам римских и прочих прелестниц, внезапно повел себя, как подросток, только что лишившийся девственности и желающий показать приятелям, что теперь ему принадлежат все женщины мира. От немого восторга принц даже выпустил поводья, тут же, впрочем подхваченные еще парой рук, и, сделав шаг, перехватил скакуна за стремя. Нельзя сказать, чтоб патетичная речь незнакомой дамы - а в роде ее занятий сомневаться не приходилось - не произвела на него совсем никакого впечатления: если бы та начала поносить ночных гуляк и обзываться, то, скорее всего, подверглась бы немедленному насилию прямо на улице. Однако, куртизанка совершила ошибку, завершив поток лести, размягчающе действующей на пьяную душу, дерзким вызовом, почти сведшим на нет ее дипломатические усилия. - Мустафа,- обратился он к секретарю, кривя губы, и делая знак слугам последовать его примеру и лишить даму возможности избежать навязанной любезности.- Твоя избранница желает, чтоб ее возвеселял никто иной, как наследник Османского престола, владыка Каньи. Что ж... да будет так! И да благословит Аллах память Руми, который начертал следующие стихи прямо для тебя! Глаза османского принца хищно блеснули, и он продекламировал, сходу переводя на язык Петрарки: Склонясь к шуту, султан шепнул на ухо: «Ты женишься, а ведь невеста — шлюха. Меж тем тебе я мог бы дать совет, Где взять жену, греха на коей нет!» Шут отвечал: «Безгрешная девица И та со мною в шлюху превратится. Беру я шлюху, может быть, она С годами будет верная жена. Она блудила всласть, и это дело, Надеюсь я, уже ей надоело!»
Джованни Борджиа: Воистину, сегодня была странная ночь: сначала девица отнюдь не тяжелого поведения учит господ благородству, затем Мустафа, которого, надо признать, Джованни всегда считал кем-то вроде скучного, но необходимого дополнения к шехзаде, и который всегда был удручающе благоразумен, выступил едва ли не зачинщиком нового развлечения. - П-п-прекрасные стихи и очень к месту, - чуть заплетающимся языком заметил Борджиа и, пытаясь в темноте разглядеть выражение лица незнакомки, ухмыльнулся. - Надеюсь, что неизвестная... пока неизвестная монна их тоже оценит и в полной мере облагодарит, - здесь он понизил голос и, повернувшись к Джему, прошептал, - не будем жадными, вашего секретаря.
полная версия страницы